– Они, как и я, ведут свое родство от Максимилиана Эппенштейна. У Максимилиана было много детей: семь дочерей и сын Людвиг. У Людвига тоже, в основном, дочери, среди которых была мать моих прямых предков, и один сын Витольд – предок Эльзы и Агнет. – Разве можно все это запомнить? – рассмеялся Сильва. – Это не так сложно на самом деле, – уверенно ответила Грета. – Действительно, не так сложно, – рассмеялся Шлоссер. – Но главное я уяснил. Вы, фрау Генриетта, являетесь потомком Эппенштейнов по женской линии. А вот фрау Эльза и Агнет – по мужской. Но так как они женщины, то фамилия на них закончилась. Но есть ли еще мужчины Эппенштейны? – Да-да, меня это тоже очень интересует! – увлеченно воскликнул Сильва. – Из тех, кого я знаю, последний Эппенштейн (его звали Хуго) умер в девяностые годы. Он вел свой род от Леопольда, брата того Генриха, который уехал в Россию, – вашего далекого предка. Хуго умер бездетным. Он воевал, остался инвалидом и не женился. У него был брат Адольф, который умер молодым. У Адольфа остались две дочери, которые впоследствии вышли замуж. Возможно, где-то еще существуют Эппенштейны, о которых мне неизвестно. – У вас же есть это… как его… дерево. – У Луитпольда было три сына. – Грета задумалась, покачала головой. – Я не знаю, что стало с Винфридом. Наверное, где-то есть его потомки. Возможно, он умер молодым. Есть сведения также, что у Отто были незаконнорожденные дети: сын и дочь. – Мой предок согрешил с кухаркой? – пошутил Сильва. – Наоборот, с очень знатной дамой. Замужней. Поэтому дети, скорее всего, получили фамилию мужа той дамы. Это было нередким явлением в девятнадцатом веке. Адюльтеры, внебрачные связи, незаконнорожденные дети. И если порыться в архивах, можно найти много любопытного. – Все это чрезвычайно интересного, – сказал Шлоссер, – я должен обработать эту информацию. И кто знает… Он не договорил. Его телефон завибрировал: пришло сообщение. Он прочел, написал ответ. – Однако мне пора. Фрау Генриетта, вы разрешите мне звонить вам и, если понадобится, приехать? – Конечно, подполковник. Шлоссер поднялся. Грета царственно поплыла провожать гостя к выходу. Сильва вдруг подумал… а не рассказать ли следователю о сегодняшнем приключении? До встречи с Йозефом он считал, что автомобилист вел себя на дороге так отвратительно лишь потому, что идиот. Но вдруг, после этой долгой беседы, им овладели сомнение и тревога. А что, если это было сознательное нападение? На него, Сильву Эппенштейна?! Н-нет, вряд ли. И все же… – Я провожу вас до машины, – сказал Сильва. Шлоссер намеревался ответить, что ему не стоит беспокоиться, но, взглянув на Сильву, понял, что тот хочет сообщить нечто важное. Наедине. – Не знаю, Йозеф… Возможно, вы примите меня за параноика. – Сильва скорчил гримасу. – Говорите, что случилось. – Дело в том, что меня сегодня чуть не сбила машина. Если б я вовремя не отскочил… думаю, меня бы уже не было в живых. – Что? Сильвестр, это очень важно! – То есть вы считаете, что это могло быть спланированное нападение? М-м… Покушение? Именно на меня? – Не могло быть, а было! Так, это меняет дело. – Шлоссер полез за телефоном, намереваясь позвонить. – Я выделю вам охрану. – Что-что? Перестаньте. – Сильва остановил его. – Я же говорю, какой-то сумасшедший мчал на машине и не справился на повороте, его занесло… Он и машину зацепил за ограждение. – Вы сами в это верите? Сильва пожал плечами. – Номер машины не запомнили? Какая марка? – Черный «Мерседес». – Сильва прикрыл глаза. – Я видел его в Швангау. И встречал человека, который сидел на пассажирском сиденье, у озера… – он говорил медленно, пытаясь восстановить в памяти картину на стоянке машин. – Нет… Букву «А» помню точно. – «А» есть на номерах у Саксонии, Померании и Баварии… – Нет, там две буквы. Или даже три. «AU». Точно, «AU». – Уже лучше. А цифры? – Только двойка. Нет, не вспомню. Может, позже. Я попробую напрячь память. Номерной знак я видел. Но в памяти лишь эти две буквы. – Сильва, будьте осторожны. – Но почему? Я никого, кроме Греты, в Германии не знаю. Кто это такие? Что им от меня нужно? – А что им было нужно от вашего отца? – Вы связываете гибель отца и эту дурацкую историю? – Сильва удивился. И разволновался. – Это невозможно. Шлоссер не стал его разубеждать. Он явно связывал оба эпизода между собой. – Может, эти люди искали что-либо у Вольфа? Какие-нибудь бумаги? – размышлял он. – Отец вам ничего не рассказывал перед поездкой в Баварию? – Это так давно было. Я спрошу у мамы. Может, она что-то вспомнит. А вы не знаете, его дом осматривали? Тот, который он арендовал? Кажется, он говорил о доме на берегу озера в Оснабрюке. Там ничего интересно не нашли? – Нет, не знаю. В деле нет информации. Попробую выяснить. Хотя надежды мало: слишком много времени прошло. – Да, я вспомнил вот что: отец пользовался услугами частного детектива. – Детектива? А для чего? Что он искал? – Родственников. Кажется, именно детектив ему помог отыскать Эльзу и Агнет. Отец по телефону рассказал нам, что нашел дальних родственников в Баварии и решил их навестить. – Это любопытно… Очень даже любопытно. Надо найти этого детектива. – Двадцать с лишним лет прошло. – И все же попробовать стоит. А вы, Сильва, будьте осторожны. Не выходите из дома. – Да вы что? Как это можно? Находиться в историческом месте, рядом с замками сказочного короля и сидеть дома?! Я завтра же поеду в Хоэншвангау. Потом в Нойшванштайн. А еще Линдерхоф неподалеку. Тут же на неделю открытий! Шлоссер покачал головой, но ничего не сказал. – Не волнуйтесь за меня, Йозеф. – Я оставил визитку Генриетте. Вот, возьмите и вы тоже. При малейшем сомнении звоните. Может, что-то вспомните, увидите нечто необычное… И пообещайте, что будете осторожны. С незнакомыми людьми в контакт не вступайте! – Обещаю. Спасибо. И вы тоже держите меня в курсе. Если что-то выясните… – Я вам завтра позвоню. – Хорошей дороги, подполковник. Шлоссер уехал. А Сильва еще какое-то время постоял в раздумье, потом прошелся вокруг дома, дошел до летней веранды, до живой изгороди из туи… Долго размышлял, прежде чем зайти в дом. Он не видел, как кот Теодор наблюдал за ним из окон, перескакивая с одного подоконника на другой. Когда Сильва открыл входную дверь, кот встретил его одобрительным мяуканьем и нежным ласканием. Глава II 3. Februar 1861. München, Nymphenburg, Schloss der bayerischen Herrscher / 3 февраля 1861 год. Мюнхен, Нимфенбург, Дворец баварских правителей Все утро Людвиг сочинял письмо. Он не знал, отправит ли он свое послание австрийской императрице, или, как часто бывало, лишь «поговорит» с ней на бумаге и оставит лежать исписанный лист в ящике стола. Но ему необходимо было выговориться. Елизавета – единственная, кто может выслушать его и понять. «Любезный друг мой, Сиси. Давно не видел вас. Знаю, что лишь с вами могу поделиться радостью, ибо только вы можете разделить мой восторг. Пишу вам из Нимфенбурга. Вы знаете, что родился я здесь, в этом дворце, однако воспитан я в Хоэншвангау, где все пронизано легендой о рыцаре-лебеде, полной такой невыразимо поэтической прелести. Сколько раз, сидя под цветущими липами во дворе Хоэншвангау, я мечтал об этой легенде. Сколько раз в своих мечтах я видел этого рыцаря, плывущего по воде со своим верным лебедем… Вчера произошло знаменательное событие: мы с братом и матушкой посетили «Лоэнгрина». В этой опере я нашел мечты моего детства и мои фантазии юноши воплощенными чудесным образом. И они, эти столь знакомые мне образы, говорили со мной в опьяняющих меня звуках, как сладкий аромат цветущих лип. Вагнер – гений. Что за чудо он сотворил! Какое наслаждение для слуха! Милый мой друг, эту ночь я провел в рыданиях и мечтаниях: о славном рыцаре Лоэнгрине и прекрасной Эльзе…» В дверь постучали. Мария, мать Людвига, беспокоилась о сыне. Его комната была заперта на ключ. – Людвиг, почему ты не выходишь из комнаты? Ты не пришел на завтрак. Ты не заболел, сын мой? – Нет, мама, я не болен, – услышала она в ответ. Марию смущало поведение сына. Вчера королева Баварии и ее сыновья, Людвиг и Отто, ходили в оперу. В Мюнхене давали «Лоэнгрина» Вагнера, и спектакль произвел очень сильное впечатление на мальчиков, особенно на Людвига. Он почти весь спектакль проплакал: от восторга и переполнявших эмоций. «Мой старший сын слишком эмоционален. Кронпринцу это позволительно, но королю… Ведь однажды он станет королем, и ему предстоит решать государственные задачи. Ах, пора бы ему повзрослеть. – Мария не отходила от двери, за которой прятался в своей комнате семнадцатилетний сын. – Как ребенок, право. Большой и красивый ребенок». – Я волнуюсь, Людвиг, – прислонилась она к двери и прислушалась.