Самое наглое вранье, которое я только слышал сегодня, покинув зал судебных заседаний. – Но мне и вправду надо знать. – Я тебе только что сказал правду. Нет, ей-богу, Тимоти, порой ты бываешь таким придурком! Разума у тебя не больше, чем у всех вместе взятых котят, которых запихнули в мешок и утопили. Ну, за исключением тех случаев, когда ты не противостоишь типу с преступными наклонностями или не переносишь трупы с места на место. И то делаешь это лишь потому, что тобой движет жажда смерти. – Подло с твоей стороны говорить такое, и тебе это известно! – взорвался я. – За кого ты меня принимаешь?.. Перенести ее тело, это все равно что… Тут лучше было остановиться. У меня перехватило горло. Вал раскрыл было рот, но затем говорить передумал и вместо этого разлил по большим стаканам виски. – Это было ужасно… – пробормотал я, когда он снова уселся. – Знаю, – тихо произнес Вал. – Потребовалось немало мужества, и я этого не забуду. Никогда. А теперь расскажи толком, что же произошло, и не зацикливайся на мелких деталях. Я рассказал. О своей страшной находке в спальне Вала и царившем там беспорядке, о встрече с Шоном Малквином, о том, как долго шел по холодным улицам, держа на руках мертвое тело, о судебном процессе и неожиданном появлении на нем Шелковой Марш. А когда закончил, бутылка наполовину опустела, и я наконец почувствовал, что согрелся. Вал откинулся на спинку кресла, носком ботинка подцепил второе, придвинул и положил на него ноги. И выглядел при этом страшно растерянным, таким я его еще не видел. – Ладно, теперь мой черед. У меня хорошие новости, – сказал он. – Ну, во-первых, твой план захоронения сработал. Пару часов назад, уже после того, как я побывал у тебя в конуре, к одному из моих полицейских подбежал мальчишка, разносчик газет, и сообщил о мертвой женщине в проулке у Гудзона. Мой парень послал туда людей, и ее отвезли в участок на Принс-стрит, а затем послали за мной. Слава богу, подумал я. До этого я все время представлял, как она лежит там, на холоде, прикрытая лишь ворохом газет, а вокруг так и кишат крысы, пожирательницы трупов, размером с добрую курицу каждая. – Инспектором оказался Глейзбрук, так что нам, можно сказать, крупно повезло. Потому что он туп, как бревно. Если этот Глейзбрук сможет найти свою собственную задницу в темноте без свечи, я буду сильно удивлен. Естественно, я тут же занялся этим делом. Таким образом, благодаря тебе у меня появился отличный шанс как следует изучить тело. – Вал достал из нагрудного кармана рубашки сигару, чиркнул спичкой о столешницу. – Смерть наступила на рассвете, это подтвердил и коронер. Все совпадало. Ведь она еще не остыла, когда появился я. – Что еще? – Ну, во-первых, она не была изнасилована. Во-вторых, никаких синяков на теле нет, так что напавший на нее действовал быстро и аккуратно. Очевидно также, что ее задушили и преступник был очень силен физически. Потому как если бы напал кто-то слабый, к примеру, женщина, имелись бы следы борьбы. Так что наш человек – мужчина, безжалостный и решительный. Шея практически раздавлена. – С помощью пояса от твоего халата. – Прелестная деталь, я бы сказал. – Братец криво улыбнулся. – И означает она одно из двух. Или нападение на нее было незапланированным, и он использовал первое, что попалось под руку, или же кто-то хочет отправить меня на виселицу. – Не надо так шутить. Должно быть, все же первое. Ну, что он использовал то, что подвернулось под руку. Ведь никто, кроме нас, не знал, что она находится там. Никто, даже Пист. И потом, пусть даже я и убрал тело, но уверен, у тебя есть алиби, – сказал я. – С кем ты был тем утром? Тут моего брата почему-то вдруг заинтересовало пятно сажи на рукаве. Он долго рассматривал его, потом поднял глаза. – Вообще-то я был один, – сообщил он. – Решил подышать свежим воздухом, прошвырнулся по Бэттери. Прекрасный выдался день для прогулки. Тут оба мы погрузились в мрачное молчание. Столь тяжелое и всепоглощающее, что казалось, через секунды оно распространилось по всем Соединенным Штатам, через Техас и до Орегона. Когда Вал лжет, он всегда смотрит на некий несущественный предмет. А затем – на вас, ясными честными глазами, как ни в чем не бывало. Прежде со мной он себе такого не позволял. Но я сотни раз видел, как он проделывает это с другими. И сердце у меня сжалось. – Господи, – пробормотал я. – Что же ты наделал? – Ничего. Почему это… – Ты никогда не бываешь один. – Я зажал в ладонях стакан с виски и наблюдал за тем, как дрожит в такт моим пальцам карамельного цвета жидкость. – Ты или здесь, или в участке, или идешь смотреть бокс со своими приятелями, или донимаешь меня. Ты не выносишь одиночества. Абсолютно один ты бываешь, только когда спишь… хотя тоже нет. В девяносто девяти процентах случаев в постели ты тоже не один. – Ну, так вот, сегодня рано утром я был один. Нравится тебе это или нет. Я с ужасом смотрел на Вала. Выражение лица нарочито безразличное. – Не верю. Просто в голове не укладывается. Выходит, ты убил эту женщину? Вал злобно скривил губы, от безразличного выражения не осталось и следа. – Да успокойся ты, псих недоделанный. Никого я не убивал. Просто решил пройтись немного по Бэттери-парк. – Пробираясь через сугробы? – Послушай, Тимоти, я взрослый человек, а не какая-нибудь там тепличная лилия. – Расскажи мне все, Валентайн! – взмолился я. – Пойми, если меня кто-то видел, если я допустил какую ошибку, если тебя заподозрят, тебе все равно придется отвечать на вопросы, отчитываться в своих действиях и… Валентайн презрительно фыркнул. – Премного благодарен, мой милый Тим, за то, что объяснил все тонкости нашей юридической системы. Наверное, до сих пор мы определяли виновность по тому, пойдут ли ко дну люди с мельничными жерновами на шее или продолжат держаться на плаву. Я подался вперед и нервно провел ладонью по лбу – кожа напоминала на ощупь змеиную. То, что мой брат невозможен, было ясно, как день. Как то, что на исходе дня стемнеет. Но если не считать одной-единственной ужасной тайны, которая, по сути, не должна была являться таковой, мне всегда казалось: я знаю об этом человеке все. К сожалению. – Ты всегда лгал кому угодно, только не мне. С чего это вдруг начал? Он призадумался, провел кончиком пальца по шву пошитых на заказ черных брюк. – Наверное, потому, что ты стал настоящим шилом в заднице. – Послушай, Вал, сдается мне, я все же пропустил одно значительное событие в твоей личной жизни. Брат помрачнел, но всего на секунду. Затем широко развел руки, закинул их за голову, сцепил пальцы и напустил самый беззаботный вид. – Мое алиби совершенно неважно и никогда не будет оглашено в суде, – небрежным тоном бросил он и раскурил сигару. На сердце у меня немного полегчало. – Ну, ты даешь! А что за алиби? – Неважно. И совершенно неинтересно, и вообще говорить тут больше не о чем. – Но оно имеет какое-то отношение к смерти миссис Адамс? – Послушай, ну что ты заладил, как попугай? – Что-то незаконное, да?.. Нахмурившись, Вал обдумывал это мое высказывание, и мешки у него под глазами нервно задергались. – Ну, возможно. Есть такая вероятность. Может быть… Нельзя сказать, что я сильно удивился. Но и не обрадовался этой новости. – Так ты хочешь сказать, несмотря на то, что никогда не бываешь один, у тебя нет алиби на то утро, когда в постели у тебя была задушена женщина… И все потому, что ты тем самым утром занимался чем-то противозаконным, так, что ли? Вал осклабился в улыбке, лицо обрело какое-то хищное выражение. – Итак, юный Тимоти Уайлд, полицейский, раскрывает еще одну тайну. Тиснем о тебе статейку в полицейской газете. Я сердито и нервно сжал руки в кулаки и прошипел: – Позволь я доставлю себе огромное удовольствие. Скажу, что ненавижу тебя. – Тогда, может, лучше подеремся? Лично меня такой вариант бы устроил. Нет, конечно, я вовсе не ненавидел своего брата, хотя тот, думаю, считал иначе. Однако при этом я часто испытывал сильнейшее искушение сбить это наглое и беззаботное выражение с его физиономии. Я проделывал это и прежде, и, несомненно, сделаю снова, хоть мне и крепко доставалось в таких схватках. Но сейчас я просто опустил голову и обхватил ее руками. Сидел и решал, чего мне хочется: выпить весь виски на Манхэттене или же вышвырнуть Вала из окна пожарного депо. – Просто в голове не укладывается, – жалобно простонал я, обращаясь к своим ботинкам. – Не ты задушил эту женщину в своей постели – и в то же время не желаешь говорить мне, где находился во время убийства. Никто, кроме нас двоих, не знает, что она ночевала у тебя в доме, однако кто-то все-таки нашел ее и убил. Была борьба, потому что тумбочка у тебя в спальне перевернута, и твоя картина – тоже, но на теле миссис Адамс не обнаружено ни единого признака того, что она сопротивлялась. У Варкера и Коулза были веские причины отомстить нам – кстати, и Джулиусу тоже, – но им не было смысла убивать Люси, раз за эту живую женщину можно получить целую кучу денег. И куда утащили Делию и Джонаса? Может, это они сопротивлялись, и поэтому мебель в комнате оказалась перевернута? И каким образом, черт возьми, тут замешана Шелковая Марш? С другого конца стола донесся грустный смешок. – Ну, это-то как раз я мог бы тебе объяснить, Тим. Стоит ей влезть, и у нас тут же появляется повод для беспокойства. – И насколько плохи были бы наши дела, если б ты предоставил свое алиби жюри присяжных? – Хуже некуда. Так что воздержусь. Стараясь дышать через нос, чтобы хоть немного унять сердцебиение, я несколько минут пытался сообразить, с чего лучше начать расследование. Ну, если на время забыть о Вале. – А знаешь, ты, пожалуй, прав, – услышал я слова брата. – Никогда прежде не замечал, что просто ненавижу одиночество, но это так. Мысли получаются какие-то слишком… громкие. Я поднял голову, уперся подбородком в сложенные руки и пробормотал: – А вообще, это было здорово. Ну, то, что ты сделал для этой ирландской семьи. И не собираюсь ругать или дразнить тебя за это. Ты спас им жизни. – Да просто потому, что мертвецы не имеют права голоса, – заметил Вал. – Маленькая девочка – тоже. – Считаешь, они будут поминать меня добрым словом, если это их дитя окажется в могиле? – Мне плевать, что ты там несешь. То был настоящий поступок.