Ирма успокоилась, а скорее просто взяла себя в руки, поняв, что от ее внимательности сейчас зависит многое, и дом нашла быстро, хотя и удивилась, как тут все изменилось: — Тут же окраина была, самая настоящая окраина! А сейчас — смотри, Леша! Несколько дорог в четыре полосы сливались тут в развязку и тянулись дальше в окружении современных многоэтажек, и только небольшой островок был полным диссонансом в этой урбанизированной среде. Вдоль одной из дорог вилась, повторяя все ее извивы, широкая лента зеленой травы, окружавшей уже довольно рослые деревья. Чуть поодаль от этой ленты стояли семь домов, явно несовременных, отмеченных печатью долголетия. Один из них и принадлежал тому самому краеведу. У входа на кирпичной стенке был укреплен домофон. На звонок ответил женский голос, спросил, кто нужен. Ирма ответила, что бывала тут прежде с поручением от Ивана Герасимовича Овсянникова, и женский голос попросил подождать. Через пару минут дверь открылась, но не очень широко, и в проеме стоял среднего роста пожилой человек, с интересом смотревший на них: — Чем могу служить, молодые люди? По какому делу я понадобился Ивану? Ирма замешкалась, и в дело вступил Воронов: — Мое имя — Алексей Воронов, а Иван Герасимович убит вчера. Вместе с женой своей. И приехали мы к вам потому, что, кроме вас, боюсь, никто нам не сможет помочь разобраться во всем этом. Вот такие обстоятельства. И замолчал, продолжая смотреть на хозяина дома, сперва перекрывавшего им путь, а потом обратившегося к Воронову: — Убийства должна расследовать полиция, не так ли? Вы, Алексей, — следователь? — Нет… Воронов хотел сказать что-то еще, но хозяин дома продолжил, глядя на Ирму: — А вас я помню. Вы ведь как-то были у меня, и присылал вас Иван Герасимович. Он еще мгновение стоял неподвижно, а потом заключил: — Это, пожалуй, единственная верительная грамота в таких обстоятельствах. После этого протянул руку Воронову, представился: — Скорняков Михаил Иванович. И, не дав им сказать ни слова, сделал шаг в сторону и указал на дом: — Милости прошу! В просторном холле дома их встретила женщина лет сорока, подойдя к которой Скорняков, приобняв ее, представил: — Эмма, моя супруга и хранительница очага! И со словами «Мы будем в кабинете, дорогая» прошел вперед. Войдя в просторный кабинет, достал из шкафа бутылку водки и три стакана: — Чисто символически. Помянем Ваню. Выпили, не чокаясь, и хозяин жестом предложил: — Выбирайте место по вкусу. Увидев, как Ирма смотрит на кожаное кресло, стоящее в углу кабинета, предложил: — Садитесь-садитесь! Выбор ваш! Кстати, я и сам люблю в нем сидеть, потому что поставлено в правильное место. И, пока она шла к креслу, продолжил: — Вот я все ваше имя вспоминаю. Нет! Вы не напоминайте, я свою память проверяю. Имя у вас не так, чтобы обычное, но и не совсем экзотическое. В те времена, когда вы были крохой, многие родители для своих дочерей — особенно, дочерей! — имена выбирали такие, знаете ли, с иностранным оттенком. Например, скажем, Эльвира или Изольда. Девочки потом, известное дело, мучились, другие имена себе для повседневности выдумывали, но это уже… Он, будто в бессилии, махнул рукой и сразу же вытянул ее вперед: — Ирма? Ирма! Ирма кивнула. — Ну, значит, еще не вполне склеротик, — кивнул хозяин дома. — А вы, простите, молодой человек? — Воронов. Алексей Леонидович Воронов. Друг Ирмы, — приподнялся Воронов. — Судя по ароматам, идущим от вас, вы оба курите, так что позволю себе предложить вам… Скорняков взял со стола деревянную шкатулку, наполненную сигаретами, поднес гостям. Пояснил: — Сам набиваю из разных табаков. Люблю, знаете ли, натуральный табак, а не нынешнюю химию. Пробуйте. После чего и сам сел, закурил. — Ну, полагаю, церемонии завершены — к делу! Хотелось бы узнать, зачем я вам понадобился. Да и вообще обо всем, что там произошло. Успокоившаяся в тиши кабинета Ирма не спеша, довольно подробно рассказала обо всем, что случилось, а Скорняков слушал, кивал и время от времени уточнял некоторые обстоятельства произошедшего. Длилось это около часа, но по окончании Скорняков поднял плечи: — Все равно не могу понять, я зачем вам понадобился. Он смотрел на Ирму, но ответил Воронов: — Вы должны понять и простить Ирму. Она, конечно, восприняла все, что случилось, близко к сердцу, до сих пор не может прийти в себя. Я это знаю точно, потому что мы всю ночь добирались сюда, и поведение Ирмы… Сами понимаете… Скорняков кивнул и хотел что-то сказать, но Воронов продолжал: — Конечно, она кое-что упустила, поэтому мне, как человеку постороннему, будет проще. Дело в том, что за несколько минут до смерти, точнее до убийства Ивана Герасимовича, мы его видели. Он спешил — как оказалось, навстречу своей смерти, — но подошел к нам и предупредил об опасности. Могу сказать, что в тот момент онэтоопасностью не считал. — Почему вы так думаете? — живо перебил Скорняков. — Если бы он думал об опасности, он рассказал бы нам больше. Это, во-первых. Во-вторых, он бы, не исключено, попросил помощи. Например, у меня, потому что я ему попался на пути. Во всяком случае, это было бы естественно. А он ни слова не сказал и ничем не показал свою тревогу. — Да, пожалуй, — согласился Скорняков. — Поскольку он ничего не сказал, мы с Ирмой подумали, что дело, которое обернулось смертью, было для Овсянникова довольно рядовым, привычным. Значит, с этим как-то связаны люди, ему известные. Воронов смотрел на хозяина дома, и тот согласился: — Да, вполне логичное соображение. А дальше? Я-то тут при чем? — А дальше все просто: мы с ним разговаривали только один раз, если иметь в виду долгую беседу, и я услышал от него лишь две фамилии. Вашу — в том числе. Теперь понятно? — снова спросил Воронов Скорнякова. — Да-да. Но логично и мое предположение, что вы сейчас назовете и второе имя, не так ли? Воронов, пока говорил, настолько увлекся, что почти согнулся, сильно подав плечи вперед. Теперь же он с облегчением выпрямился: — Именно так, если вы не против. — Отнюдь. Отнюдь. — Вы могли бы хоть что-то вспомнить, в связи с Иваном Герасимовичем, конечно, о человеке по имени Клевцов. Повисло молчание, которое после долгой паузы прервал Скорняков: — Во всяком случае, теперь я точно знаю, что вы — приезжие. Он улыбнулся. — Борис Борисович Клевцов — человек в нашем Городе весьма и весьма известный. Да что там Город, он — личность больших масштабов. Хотя должность его довольно невелика. Он проректор местного университета. А карьеру свою он начал как раз на археологических раскопках возле Балясной. Так что на ваш вопрос я ответил, друзья мои. Он посмотрел на часы, но, вместо ожидаемой фразы «да, и мое время ограничено», он сказал: — У нас в это время пьют чай, присоединитесь? И, направившись к двери, пояснил: — Предупрежу Эмму, чтобы к чаю сделала бутерброды. Судя по всему, вы не завтракали.