И, удивительно, на работе не было никаких проблем, потому что он, верный уже выработанной привычке, давно работал по своему собственному графику и других заставлял работать точно так же. Он даже — не поверите! — в понедельник вышел на работу как обычно, и только удивленные взгляды сотрудников и закрытый еженедельник на рабочем столе напомнили, что он в отпуске. Пришлось делать вид, будто забыл что-то жизненно необходимое и только потому заскочил на пару минут. И, пока двигался по коридорам и ехал в лифте, ощущал на себе насмешливые взгляды всех встреченных, включая уборщиц. В общем, после всего пережитого у него были все основания отправиться к Шурику. В наказание он оставил машину на стоянке возле здания фирмы и пошел пешком, потратив на дорогу почти полтора часа, но результат порадовал: он совершенно успокоился, входя в бар, расположенный неподалеку от Патриарших. Воронов пил свой «туборг» и поддерживал спортивный разговор с Шуриком. Именно так — спортивный! С самой первой встречи, когда Воронов оказался в этом баре совершенно случайно, они говорили о спорте, и на этом сдружились. Для них не важно было, о чем говорить: о футболе, хоккее, теннисе или биатлоне. Их обоих привлекало столкновение справедливости, которая иногда недостижима, и порядка, который всегда должен дойти до заранее определенного состояния. При этом Шурик больше любил футбол, где еще сохранилась возможность ничейного исхода, а Воронов наслаждался волейболом или теннисом, где любая игра должна закончиться победой. Шурик, между прочим, почти кандидат филологических наук — у него дома уже пять лет лежали обсужденная на кафедре диссертация, стопка авторефератов и список их рассылки — крепко стоял на том, что отсутствие завершенности есть вариант перспективы, без которой человек умрет от скуки, а Воронов утверждал, что эта самая завершенность, которая Шурику так не нравится, есть фикция, ибо завтра будет новый матч, к которому тоже надо быть готовым! Конечно, это был нескончаемый спор, продолжавшийся, во-первых, потому, что для обоих это был отдых от текучки, во-вторых, потому, что для такого отдыха лучшей компании, чем Шурик, нельзя было и придумать, а в-третьих, потому, что этот спор можно было растягивать на часы, а можно было закончить всего одной фразой и без всяких обид распрощаться. Вот и сейчас, поняв, что он наконец-то пришел в себя, Воронов уже собирался прощаться, когда неожиданно кто-то подошел сзади и, положив руку ему на плечо, прижался тесно и, как показалось, искренне. Он оглянулся и увидел Ирму. Она осталась все такой же непосредственной, поэтому, не обращая внимания на Шурика, схватила Воронова под руку и потащила к тому концу стойки, где никого не было. Наверное, к «бывшей» и через некоторое время испытываешь сложные чувства типа «и хочется, и колется», поэтому Воронов, хоть и скользнул взглядом по ее фигуре, шел следом за ней неохотно и не очень скрывал это. В прежние времена Ирма любила диктовать свои условия в любой, самой простой ситуации и любое возражение, любой вопрос воспринимала как оскорбление, срываясь на скандал, поэтому и сейчас он хотел проверить, не предстоит ли публичное дежавю со слезами и кривыми ухмылками. Однако сейчас она терпеливо ждала, едва заметно прикасаясь к его локтю, а потом сказала: — Лешик, поверь, если бы у меня был еще один вариант, не важно — какой, я бы к тебе не пришла. «Между прочим, — подумал он, — про этот бар она, конечно, знала еще с тех времен, но днем-то он тут почти никогда не бывал. Ну, во всяком случае, не в полдень понедельника». Потом, когда они уселись, она начала говорить, и интонации у нее были новые, ранее никогда прежде им не слышанные, и манера речи была такая же новая, необычная: — Ты ведь помнишь Алису? Ну, еще бы, ему не помнить Алису! Она была одной из главных причин их размолвок в пору близких отношений. Эта бесформенная дама, убежденная в своем высоком интеллекте, считала, что имеет право на безошибочные выводы по любому вопросу. При этом она не оспаривала чье-нибудь мнение. Это было ниже ее достоинства. Она его просто не замечала. Она могла иногда, видимо, демонстрируя воспитание и демократизм, помолчать секунд двадцать, пока кто-то говорил, но потом внезапно начинала говорить, прерывая свое молчание, и вещала очередную истину. На ее мнение по поводу искусства или политики Воронову было наплевать, но она любила давать оценки его поведению, моментально раскрывая глубинные истоки мужского эгоистического себялюбия, которое разрушает основы Ирминой личности. Несколько раз Воронов пытался просто-напросто выгнать ее, несколько раз пробовал уводить Ирму из компании, где звучали эти речи, но все заканчивалось не в его пользу. В общем, он, конечно, ее помнил, о чем и сказал Ирме. — Эта сука купила квартиру, — сказала она, и Воронов сразу оценил серьезность ситуации. Ирма не терпела грубых слов, но сейчас она назвала бывшую подругу именно так, и ничто в ее голосе не дрогнуло. Ну, значит, в самом деле — достала! — А деньги она взяла у тебя? — предвосхитил Воронов повествование и ошибся. Ирма поморщилась. — Откуда у меня такие деньги? — вздохнула и выплеснула: — Она попросила меня стать гарантом или как это называется. — Не важно, как называется, — отмахнулся Воронов. — Что дальше? Ирма вздохнула: — А что дальше? Утром в субботу позвонила какая-то баба, представившаяся юристом банка, который выдал кредит, и сказала, что я должна покрыть долг в течение недели. Иначе пойдут проценты. И напомнила, что у них есть права на мою квартиру. Ирма замолчала, плотно сжав губы, а Воронов спохватился: — А что твоя подруга? После паузы Ирма ответила: — А ты не догадываешься? Моя подруга сказала, что денег у нее именно сейчас нет, потому что она потратилась на то, чтобы квартиру обставить, и вообще вся эта история измучила ее и теперь она отправляется отдыхать. Она уезжает по индивидуальному туру во Францию, но на лайнере из Греции. И я должна понимать, что все это недешево. В прежние времена она бы сейчас тихо заплакала и отвернулась в ожидании, пока слезы прекратятся, но нынешняя Ирма продолжила: — В общем, в субботу вечером меня стали вызывать на встречу какие-то коллекторы, потом позвонил какой-то мент типа нашего участкового, но по финансовым нарушениям, ну, и… Ирма отвернулась, будто внимательно разглядывала посетителей бара, а Воронов молчал. Помочь деньгами он не мог, потому что больших денег у него никогда не было, а квартиру дешевле десяти-пятнадцати миллионов Алиса и покупать не стала бы. К тому же Воронов не стал бы помогать Алисе даже в покупке мороженого, и чем сейчас помочь Ирме он не знал, как не был уверен и в том, что весь ее рассказ — правда. — На углу возле газетного киоска стоит моя машина, помнишь ее? Выйди сейчас на улицу, встань так, чтобы видеть ее, а я выйду минут через пять. Сяду, заведу мотор, и ты увидишь, как заведет мотор мужик, сидящий в зеленом «фольксвагене», метрах в двадцати от меня. Иди, я — следом, а ты посмотри. Через полчаса стало ясно: Ирма не врет, и за ней действительно следили. Однако теперь Воронов уже не был уверен, что следили только из зеленого «фольксвагена», и не был уверен, что те, кто преследовал Ирму, не отследили и его. Вообще-то ему все это было ни к чему, но, если он хотел помочь Ирме… А он, кажется, уже хотел ей помочь и сказал, когда они ехали в сопровождении зеленого «фольксвагена»: — Остановись где-нибудь, забеги в магазин за презервативами, а я посмотрю, пойдет ли кто-то за тобой. Ирма глянула на него: — Воронов, какой секс! Ты меня плохо слышишь? Спорить Воронов не хотел, потому сказал коротко: — Делай, что говорю, а о сексе даже не мечтай! То ли Ирма стала соображать, то ли лицо его выражало тревогу, но она просто сходила и просто купила. Едва они отъехали от магазинчика, Воронов сказал: — А теперь давай обратно в тот бар. Помолчав, сказал: — Тебе бы сейчас на неделю-полторы исчезнуть из Москвы куда подальше. Ирма к предложению отнеслась без энтузиазма, с сарказмом: — За эту неделю у меня появятся деньги или у Алисы проснется совесть? Воронов сказал рассудительно и загадочно: — Деньги вряд ли, а вот о ее совести ты напрасно так плохо думаешь. Ирма заулыбалась: — Воронов, ты теряешь форму и становишься обыкновенным человеком? В баре они выпили по чашке кофе, слегка расслабились, и только после этого Воронов, уже выстроивший линию действия, сказал: — Каждый возьмет на себя часть проблемы. Я буду работать на светлое будущее твоего освобождения, а ты думай, где мы проведем эти полторы недели. Ирма уставилась на него: — Ты шутишь? — Нет, — ответил Воронов. — Тебя устраивают такие условия? Ирма ответила почти без раздумий: — Ну… я давно обещала бабушке приехать на несколько дней. Но это далеко. — Где твое «далеко»? — В Сибири. — В Сибири? — Воронов улыбнулся. — Ну что, время выполнять обещания? Ирма улыбнулась следом за ним, но потом спросила снова обеспокоенно: — А как мы отсюда уйдем? Шурик мог бы выпустить их через потайной ход, который выводил вообще в другой переулок. Именно потайной, а не черный, он же служебный. Черный-служебный был известен всем, а этот, потайной, только Шурику и Воронову, но пока сообщать Ирме о потайном не хотелось, и они ушли через черный. По дороге, пока протискивались мимо пустых коробок и ящиков, Воронов сказал: — Нам нельзя садиться на самолет, если уж они так строго за тобой следят. Ирма отреагировала тотчас: