— Можно на «Сапсан», а в Нижнем сядем на самолет. Не будут же они подключать ФСБ к нашим поискам. Воронова слегка царапнуло, как сразу и без колебаний она сказала «нашим», но, по сути, Ирма была права. «Сапсан» и самолет до Города сделали свое дело, как и положено, а вот от Города до деревни, где жила бабушка Ирмы, они добирались с большими трудностями. Оказалось, цивилизация еще не добралась до нашей глубинки. Но все-таки они добрались, и, когда бабушка, удивленно бормоча, застелила кровать Ирме в доме, а его повела на чердак, Воронов уже хотел спать так сильно, что готов был калачиком свернуться на полу. Бабушка, однако, оказалась довольно человеколюбивой и, кинув на пол какую-то вонючую шубу, сверху бросила простынь, на нее подушку, а сбоку одеяло. После этого, бормоча что-то себе под нос, спустилась вниз. Оставшихся сил Воронову хватило лишь на то, чтобы раздеться, бросая одежду себе под ноги. Он не услышал, когда и как сюда пробралась Ирма, но утром его это обрадовало. 2 Бабушка Ирмы за несколько часов много раз меняла свой тон и отношение к происходящему вообще и к Воронову в частности. Поначалу она, поджав губы, едва слышно ответила на их приветствия, когда они спустились вниз. При этом одним взглядом она выразила свое отношение и к внучке, которая утром выходила вместе с мужчиной, нимало не стесняясь этого, и, конечно, к Воронову, который был для нее вообще «непонятно кем». Завтрак был не очень привычный для столичных жителей, но невероятно вкусный: отварная картошка, зелень прямо с грядки и постное масло. Ирму такой набор продуктов не удивил: она положила на тарелку пару картофелин и сноровисто раздавила их вилкой, потом посолила, посыпала зеленью, перемешала все это и с аппетитом стала есть. Вся эта процедура пробудила интерес и у Воронова, и он, старательно повторяя за Ирмой, тоже принялся за завтрак. Вообще-то Ирма, с того момента как они спустились с чердака, говорила не умолкая. Сперва рассказывала о своих делах, выдумывая что-то на ходу, потом стала допрашивать бабушку, которая оказалась весьма словоохотливой, когда коснулись родственников, и подробно, со своими оценками и характеристиками излагала события во всей их полноте. Потом, когда Ирма поела, они и вовсе начали своеобразное соревнование, когда каждая хотела узнать больше и вопросы сыпались как из рога изобилия. Уже все было съедено, уже Ирма убрала со стола и вымыла посуду, а разговор продолжался, и Воронова это стало утомлять. — Где тут у вас покурить можно? — поинтересовался он, едва возникла пауза, и вышел во двор, следуя указующей ладошке хозяйки дома. Сейчас, среди дня, можно было подробно рассмотреть все то, что называлось «домом бабушки». Бревна, из которых был сложен и дом, и какие-то небольшие строения, и даже забор, удивляли своей толщиной и добротностью. Прервав осмотр, он взглядом стал искать место, куда можно было бы бросить окурок, когда сзади раздался все такой же недовольный старушечий голос: — На, держи. — Она протягивала ему проржавевшую консервную банку. — Бросай туда эту свою… вонь. Воронов ощутил какое-то неудобство, будто его застали за делом не совсем приличным, и пробормотал: — Да я вот искал, куда бы… — Ну, вот, сюда и бросай, — бабка повернулась и пошла в дом. Но Воронов спросил ей вслед: — Это у вас такой строительный материал? — Чево? — бабка повернулась и уставилась на него непонимающим взглядом. — Ну… Воронов замялся на пару секунд, потом начал объяснять: — Очень дорогое дерево, наверное. Дорогое жилье у вас получается, а? Бабка продолжала смотреть на него с недоумением, потом степенно ответила. — Дорогое? А кому платить-то? Слегка развернулась и повела рукой в сторону: — Тут лесов-то много — руби хоть что. Помолчала и добавила вроде как извиняясь: — Нашему-то дому уж больше века. Его еще прадеду ставили, когда он на прабабке женился, а она уже дедом моим беременна была. Так что на том месте уже давным-давно новые деревья выросли. Воронову показалось, что она даже усмехнулась. — О чем ругаемся? — сладко потягиваясь, к ним шла Ирма. — Да, не ругаемся мы, — успокоил ее Воронов. — Чего мне с ним ругаться-то? — обозначила свое отношение бабка. — Ты бы до магазина сходила, Ирка. — До магазина? — оглядела себя Ирма. — Ничего, не сойдут тут с ума от такого вида? Весь ее наряд — шортики и маечку — можно было бы называть «мне нечего скрывать». Бабка, однако, только фыркнула: — Кому ты тут нужна со своим хахалем! Иди давай! Едва выйдя со двора, Воронов спросил: — А в магазине-то что ей купить? Ирма рассмеялась: — Да, ничего ей не надо! Она теперь год будет всем рты затыкать рассказом о том, какая у нее внучка красавица и хахаль у внучки богатый и молодой! — И красивый! — добавил Воронов, но Ирма хохотнула. — Им твоя красота фиолетово. Главное, что молодой и богатый? — Молодой? — все еще пытался кокетничать Воронов. — Да, у них и в пятьдесят мужик еще молодым считается, — уколола Ирма. Они шли по пустынной улице, состоящей точно из таких же заборов из толстых бревен, как у бабки, и пыль сразу оседала на ногах. Воронов недовольно поморщился, а Ирма скинула босоножки и пошла босиком. Она сразу стала на полголовы ниже, но Воронова удивляло другое: лицо ее посвежело и даже покрылось румянцем. — Да, ты на глазах преображаешься, — сделал комплимент Воронов, и Ирма, довольно улыбнувшись, кивнула головой. — Иногда я думаю, на кой же черт я живу в этом бедламе по имени Москва, когда есть такое чудо! А потом снова все начинается, и я не представляю себе жизнь без этих столичных бегов и скачек, — негромко сказала она и продолжила неожиданно: — Давай я тебе покажу село, а, Воронов. Я ведь тут долго жила. Рассказчицей она оказалась хорошей, время от времени удивляясь тому, как много она помнит. Проходя мимо каждого двора, подробно перечисляла тех, кто жил в этом доме во времена ее детства и юности, порой припоминала что-то интересное об этих семьях. В завершение прогулки, когда уже шли к «родовому гнезду», рассказала и легенду о возникновении села. Выходило, если верить ее рассказу — а почему бы ему и не верить, — что много лет назад появился здесь славный казак Балясный, пришедший со товарищи через несколько лет после того, как знаменитый Ермак, нанятый купцами Строгановыми, двинулся через Урал-камень покорять Сибирь, и было это во времена Ивана Васильевича Грозного. В бою с лихими людьми, которые проживали в этих местах уже давно и уступать земли не хотели, казак Балясный был ранен. Когда его соратники отдохнули после боя несколько дней и собрались идти дальше, он попрощался с ними и остался на опушке леса, потому что идти дальше не мог, а быть обузой не хотел. Товарищи его, оставившие ему провизии на несколько дней, были уверены, что жить Балясному оставалось совсем чуть-чуть, и были несказанно удивлены, когда через несколько лет, вновь оказавшись в этих краях, увидели Балясного, но уже не на опушке лежал он, а хозяйничал в селении, которое тут сам и основал. Обзавелся за эти годы Балясный женой — то ли турчанкой, то ли армянкой, а может, и цыганкой — и детьми. И установил тут порядки строгие, но простые и понятные, которым все подчинялись. Почти добровольно подчинялись. Балясный, как гласила легенда, до восьмидесяти лет не болел, за молодухами ухлестывал и кулаком мог быка свалить. И все здесь так понравилось утомленным жизнью казакам, что решили они тут же осесть, благо им бояться было некого. Теперь пусть их боятся! Так и стала расти деревня, потому что все хотят жить в месте, где его не только уважают, но и защищают всем миром. Правда, одно осталось изначально решенным и навеки принятым: не было в Балясной — так стали называть деревню — церкви. Решили, что коли уж тут живут и православные, и магометане, и иудеи, да и иные могут прибиться, то лучше бога не гневить и молиться каждому у себя дома. Ирма, увлеченная и возбужденная своей новой ролью, продолжала разговор и за столом, куда бабка усадила нас, едва мы вошли во двор, да еще и отругала, что «мотались, как абрашкина корова, а люди языком за вами трепали», но видно было, что ей было приятно. Ведь «трепать языком» соседи, видимо, прибегали сразу же, едва их видели. Ну… такие вот в Балясной нравы… Воронов только сейчас глянул на часы и удивился: за прогулкой и разговором время незаметно подошло к обеду. И сразу засосало где-то под ложечкой, захотелось есть. Тем временем бабка, не знавшая ничего о семинарах по оптимальной организации дня и управлении временем, совершенно ненаучно стала накрывать стол, отправив обоих мыть руки. Пока мыли руки, бабка вынесла к столу настоящий чугунок со щами. Тут, как назло, в ворота стали стучать. Бабка не обратила на это никакого внимания, и стук продолжался. Ирма несколько раз порывалась открыть ворота, но натыкалась взглядом на бабкин запрет. Она продолжала молча, но зримо негодовать, когда раздался громкий голос: — Ирма, я ведь знаю, что ты меня слышишь. Воронов удивился, увидев, как обрадовалась Ирма, бросившаяся к воротам, но еще больше его удивило, как мгновенно выражение лица бабки стало вдруг совсем домашним и мирным.