Подумала и добавила: — Это, правда, если ему верить. — А верить ему можно было? Бабка добросовестно обдумала вопрос и ответила: — Да вроде можно было. Воронов хотел еще о чем-то спросить, но ворота распахнулись, и вошли друг за другом майор и Кашуба. Они о чем-то бурно спорили и по дороге к столу успели обменяться парой фраз, но, подойдя ближе, замолчали. Кашуба на правах старого знакомца спросил: — Баба Ната, покормишь чем-нибудь? Полицейские тем временем закончили обедать и стали собираться. После обеда проводив гостей, Воронов прилег, размышляя, хороша ли эта склонность к дневному сну, и проснулся уже под утро, часа в четыре. Покурил, поворочался и снова уснул. Окончательно проснулся и вышел во двор часов около восьми, когда и был настигнут вопросом бабки: — Ирка где? Оказалось, что Ирму она не видела с того самого момента, когда та еще вчера днем, разозлившись, ушла в избу. Вечером она «вроде», по словам бабки, «бродила в сенках», а потом затихла. Нателла с раннего утра, пока Воронов спал, обежала несколько соседних дворов, где жили некогда подруги Ирмы, но там о ней ничего не знали. — Вот, куда она усвистала? — шумела Нателла, но видно было, что на сердце у нее неспокойно. — Ну, ты же знаешь, какая она вертихвостка, — напомнил Воронов скорее для очистки души. Бабка, однако, игру не приняла. Несмотря на раннее утро, налила себе стаканчик самогонки, выпила, не закусывая, и через минуту сказала: — Ну, вроде полегчало. Врала точно так же, как Воронов минуту назад. А он посерьезнел и сказал, будто в сомнении: — Вот что, Нателла. Не исключено, что она подалась-таки в Город. Видать, решила меня обставить и сделать все самой. — Что сделать-то? — вроде прикрикнула бабка, но Воронов только махнул рукой: дескать, потом. В Город он прибыл ближе к обеду, из машины выбрался на окраине, дав водителю кучу распоряжений, и дальше отправился автобусом. Скорняков, казалось, не удивился, открыл дверь, пригласил пройти. Закрывая дверь в кабинет, сказал: — Я надеялся, что вы вскоре вернетесь… — Не «надеялись», Михаил Иванович, а знали точно, — перебил Воронов. — Очень много нестыковок вы мне дали для размышлений. У меня к вам несколько вопросов. — Ну, начинайте, — вздохнул Скорняков. — Для начала — кто такой Махортов? Скорняков сдавленно охнул, еще сильнее вдавился в кресло и вдруг вскочил: — Нашли, значит? 15 Скорняков поднялся из кресла, подошел к столу, достал сигарету из деревянного ящика, потом снова положил ее туда. Снова взял, размял, закурил. Сделав несколько затяжек, взял в руки пепельницу, вернулся к креслу. — Ну-с, так, — будто подвел он итоги некоего процесса. — Значит, нашли… Воронов уже успел продумать стратегию и тактику предстоящего разговора и сказал спокойно, почти без интонаций: — Нашел, но, уверен, слишком малую долю того, что есть. И вообще это была находка случайная. Овсянников вряд ли держал дома, то есть в месте, где кто-то другой мог наткнуться случайно, важные бумаги. — Да-да-да, — торопливо закивал головой Скорняков. — И вообще… Он сделал несколько затяжек. Сперва торопливо, выпуская дым через ноздри, потом спокойно, размеренно, а в конце, глубоко затянувшись, пустил несколько колечек дыма, после чего затушил сигарету. — Пора, пожалуй, рискнуть и рассказать о своих подозрениях. Он даже не глянул в сторону Воронова, будто давая понять, что его мнение тут не имеет никакого значения. — Возможно, все, что я тут надумал сам себе, окажется пустым фантазированием, но это покажет только будущее, — проговорил он медленно, будто все еще раздумывая. — Наши интересы пересеклись в плоскости тайного общества. Оно соединило и мой интерес к сибирскому сепаратизму, и интерес Ивана к Балясной. Скорняков увидел удивление Воронова и жестом предупредил возможные вопросы: дескать, все сейчас сами поймете. — Вы помните мои слова о том, что тут, в Сибири, немного странным образом пересеклись интересы декабристов и поляков. Сближало их многое. Начать с того, что и те, и другие намеревались изменить порядок в империи и готовили заговор. И те, и другие успеха не добились, поскольку заговор в реальности оказался секретом Полишинеля, о котором не знал только ленивый. В общем, много разного, вплоть до мелочей, но не это главное. Самое важное, что сближало, — отношение к трону! Скорняков подошел к стеллажу, вынул солидных размеров том, судя по внешнему виду, довольно старый, положил его на стол, потом присел сам. — Эта книга создана мной. В том смысле, что все, находящееся тут, собрал я. Вы спрашивали о материалах, и вот они перед вами. Собирал по листочку, если не мог взять — делал копии, если невозможно было скопировать — запоминал, потом пересказывал по памяти. Вы скажете — кустарничество, а я скажу — труд! И ничем не менее важный, чем труд тех историков, которые сидят в архивах! Надо просто понять, что за любым документом стоят люди, которые в любой момент могут проявить обычные человеческие качества и что-то напутать, — улыбнулся Скорняков. — Впрочем, это уже теория, а нас интересует сейчас практика. Он потер ладони друг о друга. — Итак, практика. Напомню вам, друг мой Алексей, некоторые детали, которые помогут понять дальнейшее в отношениях декабристов и поляков. Учтите, что отношение и к тем, и к другим всегда было неоднозначным. Тут вам и принципы дворянской солидарности, а император — первый дворянин державы! И патриотизм, а защищать державу могут только дворяне — соль ее! А с другой стороны, угнетение, неравноправие и все такое прочее. Следовательно, точек зрения много, а отношений еще больше. Скорняков сцепил пальцы рук, сделал несколько вращательных движений. Продолжил: — Убийство Павла, как известно, еще долго откликалось российскому трону разного рода намеками и напоминаниями. Александру открыто поминали его осведомленность о предстоящем убийстве отца, что, конечно, не способствовало росту уважения к монарху. После того как «сместили» Павла, да еще, вспоминая свержение его отца — Петра III — и воцарение маменьки Екатерины, гарантий неприкосновенности нового монарха никто не мог бы дать. В общем, Александру пришлось приложить много сил, чтобы в Европе создалось впечатление, будто в России появился настоящий монарх, то бишь единовластный правитель! Скорняков снова положил руку на книгу: — Тут изложена вся история в подробностях, но я ограничусь пересказом. По закону о престолонаследии после Александра на трон садился его старший сын. Но сына у Александра не было, и следующим должен был стать его брат Константин. Однако тот отлично чувствовал себя в Варшаве, где был фактически наместником и крутил дружбу с польской аристократией. Ну, конечно, — ухмыльнулся Скорняков, — в той степени, в которой это позволяла польская аристократия. — Чуть подробнее, — попросил Воронов. — Что-то я не понял про польскую аристократию. — А что тут «подробнее»? Она всегда была высокомерна в отношении соседей. Что в отношении русских, что в отношении литовцев или немцев. Ну, о белорусах я вовсе не говорю, потому что для польской аристократии такого народа не существовало. Что касается Константина, то любая его попытка сблизиться с польской аристократией встречала сопротивление более или менее массовое. Впрочем, — оборвал Скорняков сам себя, — сейчас это несущественно. Обратите внимание, и это важно, что какой-то стройной и единой программы у декабристов не было. Они и сами не знали, что будут делать после свержения императорской власти, и, главное, для чего они это будут делать. Между прочим, точно так же, как спустя сто лет не будут знать те, кто сверг Николая. Он взял сигарету, закурил и усмехнулся: — Вот какие «петли времени» можно найти в истории. Спохватился: — Опять я отвлекся. Итак, декабристы и польские повстанцы встретились где-то в Сибири. Скорняков раскрыл свой том, нашел страницу, заложил ее пальцем, начал пояснять: — Подробности мне неведомы, но основное уже можно восстановить: каким-то образом здесь, в Сибири, вновь появляется «идея Гагарина», то есть идея провозглашения Сибирского царства. Скорняков поднял руку: — Обратите внимание на время, когда это происходит. Тридцатые-сороковые девятнадцатого века! Россия по странной прихоти монархов, бросавших свою армию на защиту монархического принципа, получила звание «жандарма Европы», а все «прогрессисты» ее ненавидят и готовы любым образом ущемить. Хоть в чем! Хоть в мелочах! И когда в этой среде — декабристы и поляки — появилась идея ослабить «жандарма Европы» посредством создания государства, которое будет постоянно отвлекать Россию от Европы и помешает ей угрожать добропорядочной Европе, никто не возразил, никто не завопил о британцах, насилующих и грабящих Индию, или французах, точно так же ведущих себя в Индокитае! Впрочем, для нас, россиян, это обычное поведение. Какой-то мазохизм — кричать все время и по любому поводу: мы плохие! Скорняков махнул рукой. — Ладно, ближе к делу! После недолгих споров было создано новое общество с благороднейшими целями освобождения и ликвидации неравенства! Естественно, учитывая обстоятельства, при которых все члены нового общества оказались в Сибири, общество было глубоко тайным со всем антуражем тайных обществ: собрания по ночам, прием новичков только по рекомендациям отцов-основателей и после проверки делом. Ну, естественно, тайный суд над предателями и казни, которые должны покарать виновных!