Майор уже собрался в своей, видимо, естественной манере повысить уровень угрозы, но Воронов выставил ладонь вперед-вверх и продолжил: — Вы обязаны представиться мне и объяснить свои требования. Есть приказ, если вспомните, майор. — Я тебе не «майор», а господин майор, понял? И снова Воронов выразил свои мысли в нарочито вежливом тоне поучения: — Какой же «господин» находится на окладе у государства? Для майора причинно-следственная связь оказалась слишком сложной. Он, конечно, рад был бы что-то сказать, но не мог сообразить, чем и как его обидели. Хотя обиду-то сразу чуял и просто автоматически произнес формулу, видимо, всегда помогавшую: — Тут власть — я! — Власть у нас одна. В Москве. До нее ты не скоро дотянешься! «Тыкнул» продуманно и намеренно: майор явно задумался. Видимо, он впервые столкнулся с тем, что ему возражает кто-то кроме очевидного начальства. И сделал вывод: а хрен тебя знает, незнакомый мужик, надо ли с тобой связываться. Майор все еще раздумывал, когда из-за спины Воронова раздался голос запыхавшегося Кашубы: — А вы уже приехали, товарищ майор? А я звоню вам, говорят, уехал — жди! А тут и ждать вроде как некогда. Вы, товарищ майор, обещали данные экспертизы привезти. Участковый говорил без пауз, и оба — Воронов и майор — уставились на него. Кашуба, наконец, замолчал. — У тебя почему посторонние гуляют по месту преступления? Майор решил всю вину возложить на участкового: все равно тот не возразит. И ошибся. — Так, товарищ не посторонний, он показания давал! — Да? — удивился майор и повернулся к Воронову. — Ну, так что же вы сразу-то не сказали. Потому я на вас и обратил внимание. Извиняюся, конечно. Обернулся к Кашубе: — Давай сюда протокол. — Дак, в процессе, говорю же, я бегал вам звонить, — снова затараторил Кашуба. Воронов удивился тому, как артистичен участковый, буквально провоцируя майора на простой начальнический крик, который обижает, конечно, но никакого серьезного вреда в себе не несет. — Ох, Кашуба, Кашуба, — принял предложенный план майор. — Ну, извиняйте, товарищ приезжий. Можете тут подождать, пока мы осматриваем, а можете и домой пойти? Он повернулся к участковому: — Ты ведь знаешь, где найти товарища, если что? — Ну а как? — почти обиделся старлей. Майор повернулся и, не произнеся ни слова, вошел во двор. Видимо, он решил, что это лучшее решение. Воронов посмотрел на Кашубу, подмигнул ему и отправился ко двору Нателлы. Ирма сидела за столом и курила. Вид у нее был недовольный. — Ну, а ты как бы себя чувствовал после марш-броска в триста кэмэ? — скривилась она. — У меня вся задница болит, между прочим, велосипедист. Бабка тем временем накрыла на стол, не спрашивая Воронова, что он будет есть. Ей нравилось, что он без слов поглощает все, что она выставляет на стол. — Что там у Овсянникова-то слышно? — спросила она после того, как стол был собран и Воронов принялся за еду. Воронов отделался десятком фраз, не более, отговариваясь тем, что участковый его никуда и не пускал. — Надо было тебе в домике его посмотреть, — внезапно сказала бабка. — У него там много чего должно бы быть. — А ты откуда знаешь? Ирма повернулась к ней так резко, что бабка вскрикнула: — Ты чего, дура, меня пугаешь? Потом поправила узелок платка, покрывавшего голову: — Мы, как-никак, в одной деревне живем, иногда друг к другу ходим. То на чай, то на рюмочку, — таинственно отговорилась Нателла. — Может, он говорил, может, старуха его. — Да, были мы с тобой в этой избушке, — напомнил Воронов Ирме. — Ничего особенного там и нет. — Ага, а он первому встречному сразу скажет: вот тут у меня самые важные бумаги и лежат? — Бумаги? Почему именно бумаги? — спросил Воронов, и ему показалось, что Ирма немного смешалась. — Он вроде про бумаги не говорил ничего. Воронов посмотрел на нее внимательно. — Или ты что-то такое знаешь, о чем я и не догадываюсь? Ирма окончательно смутилась и обозлилась. — Что ты меня все выспрашиваешь? Мы с тобой вместе были и у Овсянникова, и у Скорнякова, и ты слышал все, что и я! — Да не кричи ты, — попробовал ее урезонить Воронов, но Ирма вскочила и ушла в избу. — Чего это она? — Да мент этот приходил, все выспрашивал, а теперь ты! — Вот интересно, — улыбнулся Воронов. — Меня ты тогда сравнила с «мильтоном», а участкового «ментом» зовешь. А ведь он тебя охранял, можно сказать. — Какой участковый? — удивилась Нателла. — Участковый с тобой ушел, а этот пришел уже после вас. — Это кто? — начал догадываться Воронов. — Майор? — Ну, вроде, — задумалась бабка. — Наглый такой, все стращал: мол, в милицию заберу. «Странно, — подумал Воронов, — чего ей пугаться? Мы не в розыске, здесь за нами никаких грехов нет, а женщина, хоть неделю прожившая в столице, любому менту такой скандал закатит, если ее просто так заберут, что никому мало не покажется!» — А чего знать-то хотел? Воронов спросил и сразу же подумал, что им майор ни слова не сказал, хотя должен был хоть как-то заметить, что женщину, которую допросил Кашуба, он и сам только что допрашивал. «Странные тут отношения», — усмехнулся Воронов про себя. — Ну, а сам-то он почему Ирму расспрашивал, а не туда сразу отправился? — Почем я знаю? — резонно ответила Нателла. — Я же их не караулила, у меня делов полно. Ну, в самом деле, нет у старухи нужды следить за внучкой. — А вы мне вот что скажите, баба Ната, — попросил Воронов. — Вы Овсянниковых давно знаете? — Жену евоную не очень давно — лет сорок, — доложила бабка. — А с Ванькой-то всю жизнь знакомы. По молодости-то и женихались. Она прикрыла рот ладошкой и коротко хохотнула. И Воронов вдруг подумал, что все истории, которые он тут слышал, это для него — болтовня, а для нее это просто воспоминания, и они могут быть гораздо обширнее, чем ее рассказы. — А вот Овсянников, он ведь мог знать об этой заимке столько же, что и вы… — Да он, поди, много больше знал, — беззаботно махнула рукой Нателла. — Мужики-то, про которых я говорила, у них же останавливались всякий раз. Ванькин дед-то партийный был, вроде вожака в деревне. И тот мужик, который пропал, с ним часто про многое беседовал. И так Ванька поворачивал в своих рассказах, будто он при тех разговорах присутствовал и даже парня этого как-то сопровождал. Правда, летом, когда тепло. Потом, будто спохватившись, сказала: — Погоди-ка. Ушла в дом, а вернувшись, показала Воронову лежащий в ладошке медальон: — Вот, смотри, Ванька мне тогда бирюльку подарил. Воронов бережно, будто стеклянный, взял медальон в руку, повертел его, оглядел внимательно со всех сторон и так же бережно положил обратно на ладонь старушки. Она тоже посмотрела на него, а потом медленно, с какой-то тоской, сжала руку в кулачок.