Потом подумал, что Толя уже давно просчитал все возможности, и сказал: — Хотя, если честно, у меня нет никаких резонов для отказа. Толя кивнул: — Я тоже так считаю. Думаю, что дней пять вам хватит, чтобы осмотреться? — Посмотрим, — повторил Сава. Наблюдая за домом Скорнякова, а речь шла именно о нем, он и узнал о визите Воронова, чему был весьма удивлен. Главное, что беспокоило его: в какой степени связан этот визит с интересами Толи? Сава, конечно, не знал, что интерес к Скорнякову у Толи появился давно и интерес этот был основательный и серьезный, однако не было ни малейшего намерения хоть как-то обнаружить этот интерес, чтобы его могли связать с самой личностью Толи. Толя, человек из ближайшего окружения губернатора, играл свою партию, и партию рискованную. Сам по себе он ничего собой не представлял, но понимал, что сегодня в России подлинные хозяева нанимают не только «менеджеров по продажам» или «менеджеров по персоналу», но и менеджеров по управлению территориями. И какая, в конце концов, разница в том, как их именуют? Главное, как понимал Толя, чтобы показать хозяевам, что кандидат в такие «менеджеры» уже заранее согласовал интересы хозяев территории и всех, кто имеет какие-то мелкие интересы на этой территории, со своими интересами. Толя давно уже понял, что кандидат, кичащийся своей полной преданностью, вызывает необъяснимое недоверие и, при прочих равных, останется «в резерве». Может быть, на всю жизнь. Люди, ухватившие самые жирные куски при растаскивании Советского Союза, были свято уверены в своем высшем предназначении и безусловном праве не только быть судьями в поединке, но и назначать новые правила и условия проведения этого поединка. С нынешним губернатором Толя был знаком давно и работал на него уже лет десять, а то и больше. Каким образом и когда связала их судьба, уже никто не помнил, но все это время Толя и губернатор шли по жизни рядом, переживая и взлеты, и падения. Впрочем, все изменилось два года назад. Тогда в области заканчивали очень важный проект, и на последнем этапе средства должны были выделить фирмам, которые рекомендовал Толя. Должны были, но не выделили. Толя стал задавать вопросы, а ответов не получал. Поначалу-то хотел по-товарищески все решить, а не выходит. Подождав, отправился к губернатору, изложил суть, обрисовал пределы справедливости, и тот обещал вопросы решить. И — тишина. Тишина день, два, неделю. А что значит «деньги пошли не в те фирмы»? Это значит, что их не получат те, кому деньги обещаны под его, Толи, честное слово. А люди-то серьезные, деловые, они этим деньгам уже давно дали перспективное направление. А денег нет! Это, знаете ли, грозит последствиями. И Толя отправился к губернатору. Вроде и разговор-то начал спокойно, уважительно. Губернатор все-таки… А тот чуть не в крик! Куда нос суешь! Это не твое дело! Ты кем себя возомнил! Ну, и тому подобное. Вопрос, конечно, был решен не в пользу Толи, но это полбеды. Хуже, что люди увидели, как мнением Толи губернатор пренебрег, и пренебрег открыто! Вот что чревато последствиями! Толя долго переживал после этого, много размышлял. Где теперь гарантии, что на него так же будут надеяться, к нему так же будут обращаться, как прежде? Нет таких гарантий! А не будут обращаться — не будет авторитета, ибо авторитет создается и подтверждается только делом, а не рассуждениями. И Толя решил, что пора уходить. Уходить, пока сила его еще реальна. Однако решил, что перед уходом надо на все сто пять процентов использовать нынешние возможности, и отправился отдыхать в губернаторское гнездышко, расположенное в Нормандии. Это во Франции. Губернатор и сам ему это предложил, а прежде они там бывали уже пару раз, погудели немного всласть. В этот раз отдыхал один и много гулял по берегу океана. Было в этом что-то совершенно фантастическое, более невероятное, чем все «звездные войны», вместе взятые, потому что все это было на самом деле! Он просыпался утром, завтракал и отправлялся к океану. К Океану! И волны, стремившиеся сюда, казалось, прямо от берегов американского континента, врезались в скалистый берег и взмывали ввысь мириадами брызг, восхищая Толю и обдавая его и толчками влажного воздуха, и ароматами Океана. А потом они точно так же, все вместе падали вниз и снова становились волнами, которые отправятся в обратный путь. Теперь — к берегам Америки. И в этом Толя видел распад и воссоединение Бытия, в котором живем все мы. Несколько раз на дороге, ведущей к берегу, он встречал тучного мужика с грубой деревенской внешностью. Никакой французистости в нем не было, и Толя размышлял, какие промашки делает порой природа, помещая мужланов на берегу Океана, а тонких ценителей Бытия и людей, склонных к философированию, отправляя в Сибирь, где борьба за выживание заставляет забывать о потребностях Разума. Толя мог позволить себе такие размышления только на отдыхе. На третий или четвертый раз деревенский мужлан приподнял кепку и кивнул. Толя в ответ сделал точно то же самое. Точно так же прошла и следующая встреча, но на этот раз они обменялись короткими «салю». Толе не пришлось тратить много сил, чтобы убедить себя, что мужлан не виноват в том, что попал в игры природы и оказался именно тут, на берегу Океана. В следующий раз, однако, мужлан остановился в нескольких шагах, а Толе пришлось сделать еще несколько шагов, и со стороны это выглядело так, будто он, Толя, подошел к боссу, который уже заждался. Впрочем, мужлан не гневался. Напротив, он улыбнулся и спросил: — Наверное, в Городе таких прогулок не бывает? Толя опешил. Провинциальный мужлан из Нормандии прилично говорит по-русски и знает, откуда прибыл Толя? — Да, вы не беспокойтесь, Анатолий, — добавил беспокойства «мужлан». — Я-то раньше вас просыпаюсь — возраст, знаете ли, бессонница — поэтому и на берег ухожу раньше. А вот сегодня, пожалуй, и еще раз прогуляюсь в приятной компании. Не возражаете? Что-то подсказало Толе, что возражать не надо, и он, ответив на улыбку бывшего «мужлана» приветливой улыбкой, жестом предложил начать движение. Скованности и отсутствия общих тем, которых так опасался Толя, и в помине не было. «Мужлан» сразу же стал задавать вопросы о состоянии дел в Городе и в области в целом, и вопросы были такие, будто он совсем недавно прочитал отчеты нескольких департаментов и также некоторых региональных отделений правоохранительных органов. Понимая это, Толя и отвечал столь же откровенно, но избегая называть имена. Несколько раз, когда миновать имена было особенно трудно, он просто говорил «мужик» или «баба». Беседа длилась около часа и была прервана неожиданным зуммером. «Мужлан» достал телефон и сказал только одно слово: «Подавай». Минут через пять послышался звук мотора, и появился вертолет. — Ну, спасибо за прогулку, Анатолий, — сказал «мужлан». Руки не подал, но замер на миг. Сказал после краткого раздумья: — А дружок-то твой всех бы заложил без раздумий. И отправился к вертолету. Пожалуй, недели три понадобилось Толе, чтобы сложить два и два и понять: это были смотрины! А то обстоятельство, что после этого ему ни на что больше не намекали, и является главным решением: парень, все в твоих руках, а нам ты нравишься, с тобой мы готовы иметь дело. Именно тогда Толя и задумался о своем будущем. О большом будущем. Правда, иногда он совмещал все тот же досадный прокол и следующую встречу в Нормандии и размышлял, а не хватается ли он за эту фантазию, как утопающий хватается за соломинку. 17 Предположение переросло в уверенность довольно быстро, и Толя стал обдумывать план, который ему предстоит выполнять в полном одиночестве, потому что никакие помощники тут не нужны. Любой помощник, догадавшись о стратегической направленности замысла Толи, сделает две вещи: либо заложит его губернатору, либо постарается вытеснить из комбинации, которую Толя сам же и задумал. И непонятно, какой вариант хуже. Ясно было лишь одно: осторожность, осторожность и еще много-много-много раз — осторожность! Принципиальная модель была ясна: втянуть друга-губернатора в какую-нибудь долгую историю с завершением, которое едва виднеется за толщей времени, и заставить его действовать, заставить его сделать хотя бы несколько невнятных шагов, которые потом в сочетании с чем-то другим ясно дадут понять, что он вышел из-под контроля. Чьего контроля? Поначалу ответ был один-единственный, но потом, поразмыслив, Толя подумал, что в идеале губернатор, разбрасывающийся верными людьми, должен попасть под удар и кремля, и хозяев края. Прекрасный вариант получился бы! Одно плохо — нет идеи, а она должна провоцировать, будоражить, вызывать острое желание ухватиться и не отпускать! И не делиться ни с кем! Да-да! Это будет замечательно, если удастся подчеркнуть нежелание губернатора делиться хоть с кем-нибудь! Как часто бывает, идея пришла со стороны и замысла не имела вовсе. Это были просто несколько предложений, сказанных на каком-то круглом столе в местном университете, куда Толю пригласили в надежде на то, что он поможет ректору протоптать дорожку к губернатору. Отказываться было недальновидно, потому что будущее Толи все еще маячило где-то во мраке, а в таких условиях ни от чего не надо отказываться раньше времени. Круглый стол — давно известный метод попрошайничества, когда встречаются, будто на равных, те, у кого есть деньги, с теми, у кого есть проворные языки. Правда, у тех, у кого есть деньги, есть еще желание сделать хоть что-то значительное, а у тех, кто обладает изворотливыми языками, кроме них, нет ничего. Тем не менее, как советовал один в недавнем прошлом известный экономист, «надо делиться», и делились. Не в особенной надежде на прибыли, а в надежде на то, что это оценит областная (или городская) администрация в некоторых сложных ситуациях. В конце концов, деньги ведь не самое главное в жизни… На тот круглый стол Толя попал в качестве «большого и важного гостя», вокруг которого крутились все, но в строгом соответствии с ранжиром, и до начала заседания компанию ему составлял ректор — молодой и лишь недавно избранный на эту должность. Ректор, конечно, прекрасно понимал, что ни на никакое министерство надежды нет, и помощь может прийти только из здания областной администрации, расположенного как раз наискосок от главного здания университета, но пыжился, рассказывая о каких-то «реальных перспективах» и «проектах с участием зарубежных спонсоров». Толе это надоело с самого начала, но некоторое время он заставлял себя терпеть, соблюдая этикет. Потом, когда пустая болтовня утомила, он стал развлекаться, то и дело отвлекаясь от разговора с ректором, чтобы поздороваться то с одним, то с другим преподавателем, у которых он еще учился. Некоторым он делал своего рода рекламу, добавляя что-нибудь вроде, «когда мы с Андреем Глебовичем были студентами, то очень боялись ваших экзаменов». Он понимал, что теперь ректор будет хоть немного, но опасаться конфликтовать с теми, кого, оказывается, когда-то побаивался сам губернатор! Побаловавшись так, он хотел было уйти еще до начала пленарного заседания, но все-таки удержался и заставил себя слушать доклады. Нудные доклады, где слова цеплялись сами за себя без помощи смысла, не оставляя следов в памяти. Доклад Клевцова тоже привлек его внимание не сразу. Лишь в машине по дороге на обед Толя вдруг заметил, что какие-то обрывки фраз, слова то и дело царапают его память. Он не сразу понял, почему так происходит, но сосредоточился, стараясь поймать хотя бы общее значение, потому что такие сигналы всегда давали ему какие-то импульсы. Прошло несколько минут, пока он смог восстановить тот момент, к которому мозг подсознательно возвращал его снова и снова. Сперва он вспомнил, что речь шла о том, как в прежние времена самые разные политические силы заводили разговоры о том, чтобы объединить зауральские территории России и создавать систему управления, ориентирующуюся не только на исключительно столичные потребности и представления, но и учитывающую местные экономические интересы. Потом он вспомнил, что говорил об этом именно Клевцов. Да! И сказал он примерно так, как вспомнилось Толе. Ну, может, некоторые слова он сам поставил, но все по смыслу, никаких отступлений от мыслей Клевцова. Интересно. Потом к общему рисунку стали прибавляться детали, уточнявшие общее направление, и Толя понял, что Клевцов говорил о сепаратизме. О сибирском сепаратизме, который снова и снова возникает в политической практике региона. Именно так он и говорил, отчетливо вспомнил Толя.