— Не волнуйтесь, — тихо сказал Гридин. — Разворачивайте. Скорняков аккуратно откинул все углы. 29 Теперь, когда пакет, вынутый из ларца, был развернут, перед ними стопкой лежали несколько кусков ткани и кожаный мешочек. Скорняков взял сигарету, закурил и отошел, а Гридин наклонился и стал внимательно рассматривать все обнаруженное, не прикасаясь ни к чему. Рассматривал долго, потом сел в кресло и тоже закурил. — Все выполнено на ткани, которая, судя по внешним признакам, довольно хорошо сохранилась, так что можно… рискнуть… — Да, — кивнул Скорняков. — Вот докурю и… Но не докурил. Даже не договорил. Ткнул сигарету в пепельницу, подошел к столу, наклонился и стал так же внимательно, как недавно Гридин, осматривать содержимое. Потом кивнул. — Да, пожалуй, вы правы, ткань в хорошем состоянии, но не станем рисковать. Он отошел к шкафу и начал что-то искать. Потом, выбрав пинцет, вернулся к столу и осторожно уцепил кусок ткани, лежавший сверху. Движения его были медленными, осторожными. Поколдовав несколько минут, аккуратно разложил все. — Прошу лицезреть! Салфетка с золотым шитьем, в которую все было завернуто, теперь лежала одиноко, а без герба и надписи, которые теперь были повернуты к поверхности стола, она уже не казалась такой загадочной. Внимание переключилось на те четыре куска ткани, которые развернул Скорняков, и кожаный мешочек, который поверху был прошит толстым шнуром того же синего цвета, что и расшитая салфетка. Три куска ткани неопределенного цвета — что-то между серым и желтым — представляли собой прямоугольники, покрытые знаками, нанесенными скорее какой-то краской, но, может быть, и вытравленными. Четвертый, чуть больше остальных, видимо, когда-то был таким же прямоугольником, от которого позднее отрезали примерно четверть. Узор на нем был вышит, видимо, бисером или чем-то подобным. Воронов навис над столом, переводя взгляд от одного фрагмента к другому, а Гридин, постояв сбоку, сказал безапелляционно: — Три куска — зашифрованные сообщения, а четвертый — карта. — Карта? — покосился на него Скорняков. — С чего вы взяли? Гридин ответил, будто о чем-то совершенно очевидном: — Если с него всю эту лепоту срезать, то картина станет проще. Вот представьте! Представили? Скорняков молча рассматривал ткань, потом удивленно кивнул: — Вы, скорее всего, правы. Гридин выбил пепел из трубки, повернулся так, что все трое стояли лицом друг к другу. — Давайте определим приоритеты, — предложил он. — Задач много, но главных — две, поэтому нам придется разделить усилия. Ты, Алексей, делай, что хочешь, но разматывай убийство Овсянниковых. И имей в виду, что речь идет не только о них. Если ларец нашел Овсянников и он был когда-то у него… Он посмотрел на Скорнякова, тот кивком подтвердил, и Гридин продолжил: — Если ларец был у Овсянниковых, значит, тот, кто его ищет и не нашел, продолжит поиски. Сами понимаете, что следующий кандидат — Михаил Иванович, а если рядом с ним все время будем мы, то и мы в зоне опасности. Чем быстрее ты, Алексей, найдешь тех, кто натворил все в доме Овсянниковых, тем скорее мы вздохнем свободно, а… — Простите, Павел Алексеевич, — перебил Скорняков. — Мне придется на некоторое время отвлечься, чтобы отправить Эмму куда-нибудь подальше. Но это нас никак не отвлечет. Она сама все устроит. Если мы все вместе ее повезем, это моментально станет известно. Так что… — Да, я об этом хотел просить, — ответил Гридин. — Вплотную заниматься теми поисками, которые вел Иван Герасимович, предстоит именно вам, значит, по тому же следу придут и к вам, а это… сами понимаете… — Должен предупредить, что противостоять серьезной опасности я не смогу, — с виноватым видом признался Скорняков. — Это я к тому, что вы предложили разделиться. — Это я сказал о разделении по направлениям деятельности, о приоритетах, а не о разделении, так сказать, физическом, — пояснил Гридин. — Нам надо быть всем вместе, иначе — хана. Просто Алексей будет ломать голову по своей части, вы — по своей, а я буду вас объединять. Так сказать, организатор и вдохновитель. А разлучаться нам нельзя. Скорняков на миг задумался, потом сказал решительно: — В таком случае, я схожу к Эмме, пусть готовится в путь. — Ну а мы с тобой попробуем мозгами поворочать, — обернулся Гридин к Алексею. — Давай. С чего начнем? — Как с чего! — воскликнул Гридин. — С твоей подруги, конечно! Она ведь тебя сюда приволокла? Она. А потом куда она подевалась, почему? Алексей смутился: — Дядя Паша… Ирма — женщина свободная… Встретила тут какого-то парня… Первая любовь, первая драма… Ну и… — Брось, Алексей! Дурака нашел! «Свободная», «любовь вспыхнула»! — передразнил Гридин. — Как тебе в голову пришло сюда поехать? — Да, ты понимаешь… По коридору послышались шаги Скорнякова, и Гридин перебил: — Его рано пугать, а ты подумай вот о чем: мне вся эта история напоминает начало моей эпопеи в Лебяжске. — В каком смысле? — удивился Воронов. Но тут дверь кабинета отворилась и вошел Скорняков, поэтому Гридин смог сказать немногое: — А ты вспоминай и сопоставляй! Вспоминай и сопоставляй! Скорняков решил, видимо, что Гридин проводит нечто подобное инструктажу, и подхватил: — Я сейчас, пока Эмму провожал… — Как «провожал»? — удивился Гридин. — Так, как и договаривались, — не менее удивленно ответил Скорняков. — Она уже ушла, извините, не прощаясь, по-английски. Гридин махнул рукой: — Ладно, что теперь… — Вот именно, — согласился Скорняков и продолжил: — Так вот… Стал вспоминать и сопоставлять, и выясняется, что о находке Ивана, точнее, о находках, да и о самих его изысканиях, я знал совсем мало. Он рассказывал только о самом важном, и рассказывал, можно сказать, конспективно, вкратце. А я и не выспрашивал, надеясь, что прозвучит когда-то его подробный рассказ уже обо всем, что сделано. Надеялся, признаюсь, что он и меня как-то привлечет, и знания мои использует, и мнения моего спросит, но… вот… Скорняков замолчал, отвернулся. Потом махнул рукой: — Да, ладно, что теперь… Важнее другое, если уж сейчас мы хотим понять, кто и почему убил Ивана и его жену. И вот что я вам скажу, друзья мои: ответ мы найдем где-то на стыке наших с ним интересов. — А точнее? — нашел наконец-то Гридин возможность прервать красноречие хозяина дома. — Что за стык? — Пока не могу сказать точно, но чувствую, что ответ где-то поблизости. Я на него, можно сказать, смотрю, но еще не вижу. Кстати, вы были правы: вышитая карта и вправду показывает какую-то знакомую местность. Но и ее пока не могу узнать. Но — узнаю непременно! — Для того и стараемся, — хотел завершить эту часть разговора Гридин. Но Скорняков не все еще сказал: — А что, Павел Алексеевич, если эти ваши Хёенберги лишь название, а не имя рода? Гридин посмотрел внимательно: — Почему вы так решили? — Еще ничего я не решил, а только спросил, — возразил Скорняков. — Но сами посудите: основатель возникает ниоткуда, никаких родственных связей у него нет, а род, как вы рассказывали, крепнет и цветет. То есть откуда-то берутся резервы. А потом исчезает, так? Но ведь исчезает-то он только по версии, которая стала известна вам, не так ли? — Вы почти буквально повторяете мои размышления и сомнения, — признался Гридин. — Конечно, вы правы, я рассказ об этом роде получил из единственного источника, который к тому же и не смог проверить толком. Скажу больше, уже после выздоровления я пытался что-то найти, но тщетно. Ни Хёенбергов, ни их замка никто не знает. Ну, конечно, я мог беседовать только с известными специалистами, потому что мелких, так сказать, узконаправленных надо искать очень долго, а я был уверен, что уже был участником финала. — И вот что я подумал, — едва дождался паузы Скорняков. — Если и в вашем Лебяжске в первой половине прошлого века, и в нашей глуши века двадцать первого встречаются аналогичные артефакты, то речь ведь может идти не о семейном сообществе, а о каком-то более разветвленном объединении, а? — Это о каком, например? — вмешался в разговор Воронов. — Масоны или нечто подобное.