— Ни черта не видно! Посмотрел на Скорнякова, и тот сказал: — Ну, не останавливаться же на полпути! Давайте вскрывать. Гридин осмотрелся: — Вот что, Алексей, у тебя глаз моложе, иди сюда! А вы, дорогой хозяин, разыщите увеличительное стекло посильнее! Едва Воронов был снабжен лупой, Гридин скомандовал: — Дайте фонарь! А ты смотри внимательно и старайся понять принцип действия механизма. Потом, выпрямившись, пояснил Скорнякову: — Сломать-то такую красоту любой дурак сможет, а нам надо постараться оставить его в целом и рабочем виде. Поверьте, Михаил Иванович, вы за него выручите хорошие деньги. Тем временем Воронов образцово выполнял задание. Встал на колени, чтобы было удобнее, и вертел ларец так и сяк, стараясь понять, как устроен механизм. Он несколько раз бережно нажимал на крышку, пытался пролезть в щель пальцем, снова что-то высматривал, прежде чем завершил осмотр. Потом выпрямился. — Надо бы поискать что-то вроде масленки… — обратился он к Скорнякову. — С техническим маслом? — поспешно то ли спросил, то ли решил тот. Воронов кивнул. — Разумное уточнение. Скорняков начал копаться в своем шкафу, а Гридин спросил: — Думаешь, поможет? Воронов пожал плечами. — Ломать, правда, жалко. Простое предложение дало ожидаемый результат. После того как Воронов, аккуратно доставил к металлическим деталям машинное масло и потом еще более аккуратно поворачивал ларец в разные стороны, он вернул его в первоначальное положение и сказал Гридину: — Давай, дядя Паша, еще раз надави на эту хреновину. Гридин, не сказав ни слова, взял лупу, осмотрел герб и шип, взял все тот же нож, прислонил его к шипу и нажал. На этот раз скрежета не было. Крышка просто поднялась на двух металлических сочленениях, которые выдвинулись из стенок, и открыла пространство, укрытое синей плотной тканью, на которой золотом был вышит все тот же герб, а ниже таким же золотом вышиты какие-то слова. Скорняков первым взял лупу, наклонился к ткани и буквально впился взглядом во все, что там изображено. Потом выпрямился и так же молча отдал лупу Гридину: — Что вы обо всем этом думаете? Гридин поправил настольную лампу, которая освещала ларец, стал внимательно осматривать все пространство, а не только ткань. Спустя пару минут начал комментировать: — Вещь очень старая. Изготовлена мастером, видимо, известным. Во всяком случае, ларцы и шкатулки такого уровня выставляют в музеях. Нередко их можно встретить во дворцах, в которые беднеющие хозяева стали пускать посетителей. Если хотите, можно будет организовать экспертизу или консультацию, это несложно. Теперь — дальше… Герб мы уже видели и обсуждали, а вот надпись… — «Non omnia orta cadunt», — почти перебил его Скорняков. Гридин, стоявший за ним, улыбнулся: он понимал, что хозяин дома хочет хоть в чем-то опередить его, и готов был бы ему уступить, но не сейчас. — Очень интересный девиз, — подхватил он. — Это слова из сочинения античного философа Саллюстия. Считается, что он лучше других сумел в небольшом произведении изложить основные идеи неоплатонизма. Формула «omnia orta cadunt», то есть «все возникшее гибнет», по мнению некоторых специалистов, наиболее полно для того периода изложила идею своеобразной диалектики. Все, что возникло, пройдет свой жизненный цикл и исчезнет. Но то, что написано тут, имеет совсем другой смысл! Перевод звучит так — не все возникшее погибнет. Понимаете? — Ну… Вряд ли тут вышиты контраргументы оппонентов этого вашего… — Саллюстия, — подсказал Гридин и улыбнулся. — Вы правы, аргументация была бы чересчур краткой для дискуссии, поэтому такой вариант мы с вами сразу же исключаем. — Хорошо, — кивнул Скорняков. — Что еще? Какие еще возможны варианты? — Вариант тут, скорее всего, один-единственный, — вздохнул Гридин. — Скорее всего, надпись — это девиз. — Девиз рода этих… Хёенбергов? Гридин пожал плечами и потом сказал: — Тут могут быть варианты. — Какие? — неуверенно спросил Скорняков. — Это позже, — ответил Гридин и, пожалуй, впервые за все это время посмотрел в лицо Скорнякову не отрываясь. — Боитесь доставать? Скорняков судорожно кивнул, потом спохватился и поправился: — Опасаюсь… Мало ли что там… — Динамита там быть не может, — усмехнулся Гридин. — При чем тут динамит! — вскинулся Скорняков. — Там могут лежать бумаги, настолько обветшавшие, что развалятся у нас в руках! Гридин понимающе кивнул: — Но учтите, что если они готовы развалиться в руках, как вы опасаетесь, то их уже невозможно будет изучить. И потом… Внешне они вовсе не похожи на гниль, а? Он внимательно смотрел на Скорнякова и еще раз спросил: — Вы согласны? Скорняков кивнул и Гридин спросил: — Кто? — Алексей! Он моложе, у него руки не так трястись будут, — отказался Скорняков. Воронов посмотрел на обоих, кивнул и протянул руки к ларцу. — Ты погоди! — воскликнул Гридин. — Соображать же надо! — Что «соображать»? — не понял Воронов. — Ну, сам посуди, — назидательно начал Гридин. — Тут сверху гладкая ткань, значит, большое полотно свернуто так, что все углы — внутри. Понимаешь? — Нет, — честно признался Воронов. — Ну, как тебе сказать… Гридин вынул из кармана носовой платок и, развернув, положил его на стол: — Вот положили эту ткань гербом вниз, понимаешь? — Не понимаю, — ответил Воронов. — Почему гербом вниз-то? — Давайте я! — внезапно предложил Скорняков. Он положил ладонь на герб и скомандовал Воронову: — Берите ларец сбоку и аккуратно переворачивайте его так, будто хотите положить мне на руки. — А-а-а, — догадался Воронов. Он аккуратно, почти боязно перевернул ларец, и все его содержимое оказалось на ладонях Скорнякова. Как и говорил Гридин, на обратной стороне этого свертка сходились четыре угла отрезка ткани. Скорняков медленно положил руки на стол, стал аккуратно высвобождать их, пока пакет не оказался лежащим полностью на столе, и замер.