— Каторжные, Федор, были людьми подневольными, их охрана стерегла, — рассудительно ответил Клевцов. Это часто действовало успокаивающе и на Федора, и на других. — А мы не подневольные, что ли? — продолжал Федор, распаляясь. — Что это с ним? — обратился Клевцов к Ирме, принесшей еду. — А что с ним? — будто удивилась Ирина. — С ним то же, что и со мной. Психуем мы! — Ты права, Ирма, положение сложное, результата не видно, но это не повод отчаиваться, — все так же рассудительно продолжил Клевцов. Здесь, в таежной тиши, рядом с этими двумя недоумками, он себя чувствовал все лучше и лучше! Да, в конце концов, черт с ним, с этим Секисовым! Пусть сам себе пишет все эти сепаратистские страшилки! Без Клевцова у него ничего не получится! Ничего! И Борис Клевцов вдруг с интересом посмотрел на Ирму, повернувшуюся к нему спиной и наклонившуюся так, что, казалось, на ней даже джинсов нет, так явственно было все видно. — Ну-ка, пойдем вспомним былое. — Он обнял ее, подойдя вплотную. — Ты куда полез, хрен старый? — проговорил почти в самое ухо Федор, неожиданно появившийся рядом. — Тебе чего от моей бабы надо? — Послушай, Федор, — хотел поставить его на место Клевцов, но не успел. Не то чтобы Федор был очень уж силен. Просто Клевцов вряд ли в своей жизни часто дрался. Неловко взмахнув руками, он просто упал. Ирма бросилась к нему, крича на Федора: — Что творишь, дебил! Потянула Клевцова за руку, отпустила ее. Подхватила его за шею. Отняла руку. Рука была в крови. — Ты что наделал? — бессмысленно спросила она у Федора. — А чё он, — пробормотал Федор. Минут двадцать сидели молча. Потом Ирма поднялась и решительно сказала: — Надо телефон его выключить, а то могут найти. Достала, выключила, тщательно обтерла и бросила в кусты. — А нам чё делать? — поинтересовался Федор. — Ты знаешь? Ирма кивнула: — Знаю… 35 Утро показалось Воронову совершенно необычным, солнечным и радостным. Причины такого состояния он понял лишь тогда, когда вспомнил, что вчера, впервые за несколько дней, не было ни погонь, ни арестов, ни иных «обострений». Они просто провели этот день тут, в доме Ирминой бабушки, которая, казалось, радуется им не меньше, чем они ее обильному угощению и отчасти возлияниям. Однако гораздо важнее было другое: весь день они втроем — Воронов, Гридин и Скорняков — разбирали то, что нашли у Овсянниковых, и то, что достали из ларца. Скорняков хоть старался быть «последней инстанцией», но так уж получалось, что суждения дяди Паши брали верх чаще. Впрочем, надо отдать должное Скорнякову: он умел признавать чужую правоту! Что же касается Савы, то он сразу же стал любимчиком хозяйки, потому что, в отличие от «вас, белоручек», брался за любую работу. Вскоре, впрочем, выяснилось, что делать Сава мало что умеет, но это только усиливало любовь Нателлы: «он хоть старается». Воронов усмехнулся: как раз в этот момент снизу донеслось громкое ворчание Нателлы, которая уже начала накрывать стол для завтрака. Завтракали шумно, весело, то и дело поддевая друг друга и хохоча от души. После завтрака Сава ушел «развлекаться по хозяйству», оставив их за столом. Сегодня надо было хотя бы к вечеру разобрать все, что было, и переходить к действиям. Однако обстоятельства опередили их. Гридин, усаживаясь к столу поудобнее, сказал, ни к кому не обращаясь: — Жаль, Леша, что ты ларец не смог вынести. — Ну, извини, — саркастически ответил Воронов. — Ты бы «спасибо» сказал, что я эти тряпочки успел в белье сунуть, а то и их бы не видать как своих ушей. — Да вы не беспокойтесь, Павел Алексеевич, — сказал Скорняков. — Через пару дней вернемся в Город и насмотритесь вы на этот ларец. Хотите, я вообще его вам подарю! Гридин усмехнулся, а Воронов неожиданно спросил: — Сегодня какой день недели? Пятница? Все трое замолчали, потом Гридин достал телефон, посмотрел на его экран и подтвердил: — Пятница, точно! Воронов шлепнул себя по лбу: — У меня же в воскресенье отпуск заканчивается! В понедельник на работу надо! А у меня и билета нет. — Вот я и говорю, что скоро в Город поедем, — повторил Скорняков и начал копаться в находках. — Кстати, о ларце, — напомнил о себе Гридин. — Я ведь о нем по иной причине вспомнил. Мне, как вы понимаете, пришлось уже в третий раз видеть этот знак, который я считал гербом Хёенбергов. — «Считали», значит, перестали считать? — уцепился Скорняков. — Скорее начал сомневаться, — признался Гридин. — Вчера вечером я долго рассматривал вот эту штуку. Он вытащил из кармана «бирюльку» бабки Нателлы. — Это у вас откуда? — изумился Скорняков. — Извините, не успел сказать, — признал вину Гридин. — Это подарил нашей милой хозяйке друг ее юности Ваня Герасимов. Скорняков резко повернулся к нему: — Ваня? — Вот, представьте себе — Ваня, — подтвердил Гридин. — А вы от него слышали о том, что он уже видел этот знак и, более того, был его обладателем? — Нет, — признался Скорняков. — Даже намека не было никогда. Хотя о ларце мы много раз беседовали, спорили. — То есть, — не отпускал тему разговора Гридин, — он по какой-то причине это от вас скрывал? — Вынужден с вами согласиться, — кивнул Скорняков. И сам же продолжил: — Но тогда что же получается?.. Он от меня скрывал что-то очень важное? — Может быть, так, а может быть, просто не хотел вас куда-то пускать, в какую-то тему, которую считал важной. И вопрос — в какую? — Да, во все ту же, в «чертово городище»? — напомнил о себе Воронов. — А чем могло заинтересовать это городище само по себе? — спросил Гридин. — Вот я стал сравнивать два сооружения — дом Суховых в Лебяжске и это ваше «чертово городище». Сейчас я исхожу из того, что Сапожникова говорила правду и в подвале хранились сокровища. Пусть даже несметные, невообразимые! Но ведь не надо обладать буйной фантазией, чтобы предположить, что они, например, были спешно свезены туда летом сорок первого тем, кто бежал от немцев. — Постойте, постойте, — перебил Скорняков. — Война, стремительное наступление, паника… Люди брали только самое необходимое, только то, без чего не обойтись… — И то, что обеспечит существование хотя бы на время пути и первое время пребывания на новых местах, — поправил Гридин. — Ну а, кроме того, были ведь и те, кто верил в непобедимость вермахта и не хотел оказаться в оккупации. И эти люди тоже бежали. Впрочем, я ведь о другом начал. То есть я представил, что дом Суховых стал своеобразным временным хранилищем. И это было бы логично, потому что там живут люди, которые смогут присмотреть и сберечь… — Двое не очень молодых людей? — усомнился Воронов. — А кто сказал, что они были там одни? Мы не знаем, да, судя по всему, и Сапожникова не видела этих людей, но они вполне могли быть. — Ну, хорошо, хорошо, могли быть! Даже были, что дальше? — нетерпеливо спросил Скорняков. — А здесь ваше городище совершенно безнадзорно, так? Значит, если оно разыскивается как хранилище ценностей, то это маловероятно, а точнее — невероятно вовсе! Согласны? После недолгого молчания Гридин повторил: — Тогда зачем его ищут? Что там может находиться?