— Да, да. Собственно, уточнить, не пропало ли еще что-то из коллекции, можно, сверив то, что имеется, с описью. — Он достал из книжного шкафа некое подобие конторской книги в дерматиновом переплете, и они с Туйчиевым углубились в работу. Это было довольно кропотливое занятие. Его результатом был вывод, что все остальные монеты на месте, пропал только рубль Константина. Попрощавшись с Андреем, Туйчиев задержался в дверях и как можно деликатнее спросил: — Были ли связи у Александра Васильевича с другими нумизматами?! Скажем, он какие-то монеты продавал, что-то менял? — Пожалуй, связи с другими нумизматами у дедушки были широкие. По крайней мере, он вел обширную переписку, но ее содержание мне неизвестно. — Арслан понимающе кивнул. — Продажей монет он не занимался. Покупать покупал, но никогда не продавал, менял изредка. — Откуда вам известно, что он только покупал монеты? — Он не раз сам говорил: подлинный коллекционер может только приобретать. Коллекционирование несовместимо с коммерцией. Так он поучал меня, пытаясь приобщить к нумизматике. Между прочим, потому он неодобрительно относился к Барабанову и Носову, что считал их коммерческими людьми. — Вот как? — встрепенулся Арслан. — Почему же? — Барабанов Владимир Константинович — наш сосед и частый гость. Каждую субботу или воскресенье он вместе с Петруниным и Мезенцевым приходил к нам. Дедушка им что-то вроде курса лекций читал по нумизматике, и они обсуждали разные нумизматические проблемы. У них это стало традицией. — Петрунин и Мезенцев, стало быть, тоже нумизматы? — Да, конечно, — улыбнулся Андрей, — причем заядлые. — Почему Александр Васильевич неодобрительно относился к Барабанову-нумизмату? — Он считал, что Владимира Константиновича интересует не нумизматика, а стоимость монет. Туйчиев с Андреем уже давно вернулись в столовую и сидели в креслах у журнального столика. — Андрей, скажите: вся троица знала о существовании рубля Константина? — Да, но известно им стало сравнительно недавно. — Почему вы так считаете? — Дней десять назад — после того, как дедушка показал мне монету, я попросил достать ее при Барабанове, чтобы позлить его. — Вы не любите Барабанова? — Жадный он. Я же говорил вам: монеты интересуют его только с точки зрения их стоимости. — Вы говорили еще о Носове, — напомнил Туйчиев. — Да. Алексей Михайлович Носов часто навещал дедушку. Он неподалеку живет. Насколько я понимаю, он приходил консультироваться. Иногда дедушка покупал у него монеты. Правда, редко. Дедушка всегда рассказывал об этом. Вообще, когда ему удавалось приобрести монету, он страшно радовался. — Известно ли было Носову о существовании рубля Константина? Андрей задумался. Ему вспомнился рассказ Нины о Носове, но об этом лучше не говорить, решил он. — Простите, но я ничего не могу категорически утверждать. Дедушка, как я понял, о рубле не очень распространялся. По крайней мере тогда, во время прихода к нам Барабанова, Мезенцева и Петрунина, он с большим нежеланием показал его. Арслан почувствовал, что Андрей что-то недоговаривает, и потому настойчиво спросил: — Кто еще знал о монете? — Кажется, я вам всех назвал, — произнес Андрей, отводя взгляд. — Кажется? — переспросил Туйчиев. — Поймите, это крайне важно для следствия. Нам просто необходимо знать всех, кому было известно о монете. — Он помолчал и затем решительно добавил: — Если хотите, это ваш долг — помочь нам, долг перед покойным Александром Васильевичем, который так дорожил этой монетой. Лицо Андрея покрылось красными пятнами, и он пробормотал: — Да, да. Конечно, вы правы... Но я действительно никого больше назвать не могу... Из рукописи профессора Зарецкого А. В. Он лежал на спине и всматривался в темноту, прислушивался к набатному звону колоколов в голове, стараясь не двигаться, чтобы не расплескать остатки уходивших от него жизненных сил. Раньше все спешил, спешил — и напрасно: все пути людские отмерены свыше. И теперь подошел его черед. Цепляется всякий смертный за жизнь, а зачем? Ведь впереди — вечное блаженство. Разумеется, для праведников. Ну а грешникам остается надежда — единственно утоляющая пища земная. Да, надежда... Наверное, и умирает человек потому, что его организм перестает вырабатывать этот необходимый препарат. Его жизнь оказалась сплошным крушением надежд: он любил родину — его заставили уехать из России надолго и разрешили лишь приехать умереть. Он обожал единственного сына, но тот жестоко обманул его. Несколько дней назад он вернулся из инспекционной поездки, возвратился раньше, чем думал. Дома его не ждали. Вечером он взял кляссер и содрогнулся: там не было рубля Константина. Граф побледнел и грузно рухнул в кресло, в висках застучало, он закрыл глаза и тихо позвал Порфирия. Старый слуга, увидев хозяина, хотел бежать за доктором, но ему было велено сейчас же, немедленно позвать молодого графа. — Где монета, негодяй? — едва слышно спросил отец, как только Василий появился в дверях. — С приездом. Не волнуйся, отец, я дал ее посмотреть, они не верили, что она у нас есть. Завтра я принесу. — Ты проиграл ее? Я прокляну тебя, — прошептал отец и попытался приподняться, но не смог и бессильно откинулся на спинку кресла. — Ради бога, не волнуйся отец, я принесу ее завтра! — Сегодня, сейчас... — Граф показал рукой на дверь. Вечером Василий принес монету, отец долго рассматривал ее и, убедившись, что это та самая монета, облегченно вздохнул. Сейчас он мудр. Эту мудрость ему дала новая религия, которую он с недавних пор стал исповедовать, — маловерие. Пусть оно лишает надежд, но зато от скольких разочарований освобождает. Кто ничего не ждет, тот не обманется. Жаль, что он так поздно понял эту простую — как все гениальное — истину. На днях он пожаловался доктору на плохое самочувствие. Тот внимательно прослушал грудь, заглянул под веки, посчитал пульс и сказал: «Никаких лекарств я вам, граф, не пропишу. Панацея от всех болезней — мысль. Только она способна утешить и от всего исцелить. Если она причиняет вам боль, требуйте у нее лекарство от этой боли, и она даст вам его». Милый, умный доктор, как он все понимает. ...И уже ни во что не веря и ни на что не надеясь, он решил испробовать последний шанс — поговорить с Василием, ведь совсем скоро некому будет сказать погрязшему в грехах самому родному и близкому человеку суровую, жестокую правду. Нужна ли она ему? Не имеет значения. Отцовский долг он выполнит до конца. Он послал Порфирия за молодым графом. Старый слуга пропадал целый день, вернулся к полуночи усталый. — С внуком вас, ваше сиятельство, — не очень радостно произнес Порфирий. — С наследником-с. Старый граф с трудом приподнял голову, пристально посмотрел на слугу. — Говори толком, говори, что стряслось? Вижу же, что не все в порядке... — Кончается, батюшка, молодая графиня, врачи говорят: надежды никакой. А внук живехонек, девять фунтов... — Послали за доктором? Ну? — Послали еще с обеда молодого графа. — Говори, старый пес, не тяни... — Не доехали-с они до доктора. Должно быть, по более важным делам ушли. Так, значит, я сам и привез доктора, а он меня ругает: почему раньше не приехал, спасли бы... — Порфирий перекрестился, вздохнул. — На все божья воля, ваше сиятельство. Да вы не убивайтесь. Может, сейчас доктор пожалует сюда. Граф откинул голову на подушку. Внук у него. Успел дедом стать, а вот увидеть, пожалуй, не успеет. Какой он? Французы говорят: «Любите внуков, они отомстят вашим детям за вас». Какой смысл — в мести? Смысл — в любви. Кощунственно звучит, но он рад, что Юлия не дожила до этого часа, до позора. Вряд ли ее можно было назвать хорошей матерью, но и он сам тоже не образцовый отец. Легко-то как вдруг стало. Будто летит он над высоким зеленым холмом, навстречу восходящему солнцу. — Известно ли достопочтенному представителю уголовного розыска, что такое рубль Константина? — с таким вопросом Арслан вошел в кабинет Соснина. — Мне доподлинно известно происхождение рубля Николая. — Соснин достал из кармана рубль и потряс им в воздухе. — Спрячь эту бумажку. Впрочем, если ты ее даже потеряешь, никто искать не будет. А вот рубль Константина, дорогой Николай Семенович, нам придется искать. Искать и найти. Во что бы то ни стало, — подчеркнул Арслан и, насладившись недоумением друга, рассказал о сообщении Барабанова, о посещении квартиры Андрея Зарецкого и беседе с ним. — Только этого нам не хватало! Ни одного нормального дела. — Нормальных уголовных дел и не может быть, — рассмеялся Арслан. — Знаешь, пусть монетой занимаются другие. — Почему — другие, Коля, если она органически вплетается в наше дело? — спокойно возразил Туйчиев. — Стало быть, по-твоему, монету прихватили с собой «заочники»? — Допустим, что они, — несколько уклончиво ответил Арслан. — Хорошо, допустим. А то, что они пришли к Зарецкому с совершенно конкретной целью забрать запись телефонного разговора, — надеюсь, ты примешь без всяких допусков. — Видимо так, — опять уклонился от прямого ответа Арслан. — Зачем же им нужна была монета? — А магнитофон? — парировал Туйчиев. — А магнитофон взят, так сказать, попутно, вместе с кассетами. Как ни говори, а магнитофон и записи — это нечто единое. Предположить, что ими взят и рубль Константина, можно только при условии: они знали о его существовании. Ты это тоже допускаешь? — Пожалуй, тот, кто направлял их за записью, мог знать о существовании монеты, и поэтому у «заочников» было не одно, а два задания.