Снова волнение в зале. Председательствующий обращается к госпоже Матье: – Что касается вас, мадам, в тот вечер все произошло именно так? – Да, господин председатель, – ответила она. – Можно подумать, что господин Рультабий шел за нами следом. – Значит, вы видели, мадам, как убийца бежал к углу правого крыла? – Да, точно так же, как минуту спустя видела тех, кто нес убитого лесника. – А убийца? Что с ним сталось? Во дворе уже никого не было, и вы вполне могли заметить его… Он не знал о вашем присутствии, а момент был подходящий, чтобы бежать… – Я ничего не заметила, господин председатель, – простонала госпожа Матье. – В этот момент вокруг совсем почернело. – В таком случае, – заметил председательствующий, – наверное, господин Рультабий объяснит нам, каким образом убийце удалось скрыться. – Разумеется! – тотчас же отпарировал молодой человек, да с такой уверенностью, что сам председательствующий невольно улыбнулся. И Рультабий взял слово: – Убийца никоим образом не мог бежать из этого угла двора, куда забрался, иначе мы непременно увидели бы его! А если бы не увидели, то обязательно коснулись бы его! Это до смешного крохотный уголок – маленький квадрат, окруженный оградой и рвами. Убийца сам наткнулся бы на нас или же мы на него! Квадрат этот был практически так же наглухо заперт рвами, оградой и нашим окружением, как в свое время Желтая комната. – Тогда объясните нам… Раз человек оказался заперт в этом квадрате, скажите же нам наконец, как случилось, что вы его упустили? Вот уже полчаса я пытаюсь добиться от вас ответа на этот простой вопрос! Рультабий вытащил луковицу своих часов, украшавших нагрудный карман его жилета, и, невозмутимо взглянув на циферблат, заявил: – Господин председатель, вы вправе спрашивать меня об этом еще три с половиной часа, все равно я смогу ответить на ваш вопрос не раньше чем в половине седьмого! На этот раз шепот, пробежавший по залу, не выразил ни досады, ни разочарования. В Рультабия начинали верить. Ему оказывали доверие. Теперь уже всех забавляла та настойчивость, с какой он назначал председателю определенный час, будто договаривался о встрече с приятелем. Что же касается самого председателя, то, поразмыслив, он, видно, решил не сердиться на этого мальчика, а, смирившись с неизбежным, веселиться вместе со всеми. Рультабий внушал симпатию, и председательствующий проникся этим чувством. К тому же молодой человек с такой точностью определил роль госпожи Матье в этом деле и так хорошо растолковал каждое ее движение в ту ночь, что господин де Року вынужден был в какой-то мере отнестись к нему всерьез. – Ну что ж, господин Рультабий, – промолвил он, – как пожелаете! Но чтобы до половины седьмого я вас здесь больше не видел! Рультабий поклонился председателю суда и, покачивая своей большой, круглой головой, направился к двери, ведущей в зал свидетелей. Взглядом он искал меня, но безуспешно. Тогда я потихоньку выбрался из тисков сжимавшей меня толпы и вышел из зала суда почти одновременно с Рультабием. Мой изумительный друг встретил меня с распростертыми объятиями. Он был счастлив и на удивление говорлив, восторженно тряс меня за руки. – Мой дорогой друг, – сказал я ему, – не стану вас спрашивать, зачем вы ездили в Америку. Иначе вы мне, пожалуй, ответите так же, как председателю, что сможете рассказать об этом только в половине седьмого… – Нет, Сенклер. Нет, любезный! Вам я сразу же отвечу, зачем я ездил в Америку, потому что вы мой друг. Я ездил, чтобы узнать имя второй половинки убийцы! – Вот как?! Вот как?! Имя второй половинки… – Именно так. Когда мы в последний раз покидали Гландье, я уже знал обе половинки убийцы, а кроме того, имя одной из этих половинок. И Америку я посетил, чтобы отыскать имя другой известной мне половинки… В этот момент мы как раз вошли в зал свидетелей. Все присутствующие бросились к Рультабию, всячески выражая ему свое расположение. Репортер был очень любезен со всеми за исключением Артура Ранса, по отношению к которому продемонстрировал крайнюю сдержанность. Когда в зале появился Фредерик Ларсан, Рультабий приблизился к нему и наградил одним из тех крепких рукопожатий, болезненный секрет которых был ведом ему одному и после которых возникало ощущение, будто у вас перебиты пальцы. Рультабий, похоже, не сомневался в том, что здорово обошел соперника, раз выразил свою симпатию таким образом. Ларсан улыбался, уверенный в себе, и тоже стал спрашивать его, зачем он ездил в Америку. Тут Рультабий, взяв его под руку, рассказал ему с десяток анекдотов о своем путешествии. Затем они незаметно удалились, ведя разговор о вещах более серьезных, и я из деликатности отстал от них. Мне хотелось поскорее вернуться в зал суда, где продолжался допрос свидетелей. Я пробрался на свое место и сразу же почувствовал, что публика не придавала особого значения тому, что происходило сейчас, с нетерпением дожидаясь половины седьмого. Наконец пробило половину седьмого и снова появился Рультабий. Невозможно описать волнение, охватившее толпу, когда он подошел к барьеру для свидетелей. Все глаза устремились на него, люди старались не дышать. Господин Робер Дарзак поднялся со своей скамьи. Он был бледен как смерть. Председательствующий торжественно провозгласил: – Я не стану требовать от вас клятвы, сударь! Официально вас не вызывали в суд. Однако надеюсь, что нет нужды объяснять вам всю важность слов, которые вы собираетесь произнести здесь. – И добавил угрожающим тоном: – Всю важность этих слов… по крайней мере для вас, если не для других! Рультабий, нимало не смущаясь, глядел на него. – Да, сударь! – Итак, – продолжал председатель, – мы остановились на том крохотном клочке двора, где скрылся убийца, и вы обещали рассказать нам в половине седьмого, каким образом ему удалось бежать оттуда, а также назвать его имя. Сейчас уже шесть часов тридцать пять минут, господин Рультабий, а мы все еще ничего не знаем! – Так вот, сударь! – начал мой друг в такой звенящей тишине, что я и не припомню, доводилось ли мне когда-либо видеть что-нибудь подобное. – Я уже говорил вам, что этот угол двора был практически заперт со всех сторон и что преступник не имел никакой возможности ускользнуть оттуда, ибо те, кто преследовал убийцу, непременно заметили бы его. Это истинная правда. Когда мы собрались там, на этом квадрате в конце двора, убийца все еще находился среди нас! – И вы его не видели! То же самое утверждает прокуратура… – Нет, господин председатель, мы все его видели! – воскликнул Рультабий. – И не задержали его! – Один только я знал, что он и есть убийца. А мне надо было оставить его на свободе! И потом, в тот момент у меня не имелось иных доказательств, кроме здравого смысла! Да, только здравый смысл убеждал меня в том, что убийца здесь, рядом, и что мы видим его. Понадобилось время, чтобы сегодня появилась возможность представить суду неопровержимое доказательство, которое, я в этом не сомневаюсь, удовлетворит всех. – Так говорите же, говорите, сударь! Назовите нам имя убийцы! – не выдержал председательствующий. – Вы отыщете его среди тех, кто находился в том самом углу двора, – уклончиво ответил Рультабий, который, видимо, не собирался спешить… Присутствующие начали проявлять нетерпение, в зале послышался шепот: – Имя! Имя! В ответ на это тоном, за который его следовало бы отхлестать по щекам, Рультабий сказал: – Я несколько тяну со своим показанием, господин председатель, так как у меня есть для этого веские причины! – Имя! Имя! – неистовствовала толпа. – Тихо! – пронзительно крикнул судебный исполнитель. – Сударь, вы должны немедленно назвать нам имя! – грозно заявил председательствующий. – Итак, среди собравшихся в конце двора мы видели лесника – он умер. Не он ли убийца? – Нет, сударь. – Папаша Жак? – Нет, сударь. – Сторож Бернье? – Нет, сударь. – Господин Сенклер? – Нет, сударь. – Господин Артур Ранс в таком случае? Остается один господин Артур Ранс и… вы! Вы не убийца, нет? – Нет, сударь! – Значит, вы обвиняете господина Артура Ранса? – Нет, сударь! – Я ничего больше не понимаю! Куда вы клоните? Там никого другого не было. – Вы ошибаетесь, сударь! Никого не было внизу, зато был кое-кто наверху, тот, кто высунулся из окна в этот самый угол двора… – Фредерик Ларсан! – возмущенно воскликнул председательствующий. – Фредерик Ларсан! – оглушил всех звонкий голос Рультабия. И, повернувшись к публике, среди которой уже раздавались возгласы протеста, Рультабий бросил ей в лицо эти слова с такой силой, на какую, по моим понятиям, он просто не был способен: – Да, Фредерик Ларсан! Он самый! В зале поднялись крики, в них слышались изумление, растерянность, оторопь и недоверие; другие же люди выражали свое восхищение этим маленьким человечком, у которого достало смелости выдвинуть подобное обвинение. Председатель даже и не пытался навести порядок, а когда вопли смолкли под напором энергичного шиканья тех, кому не терпелось узнать, что же было дальше, послышался голос Робера Дарзака, который, снова упав на свою скамью, отчетливо произнес: – Этого не может быть! Он с ума сошел! – Как! – вскочил председатель. – Вы, сударь, осмеливаетесь обвинять Фредерика Ларсана! Видите, какое впечатление произвело выдвинутое вами обвинение… Даже господин Робер Дарзак и тот считает вас безумцем! А если это не так, вы должны представить доказательства… – Доказательства, сударь? Вам нужны доказательства? Хорошо, сейчас вы получите одно из них, – раздался звонкий голос Рультабия. – Пускай сюда пригласят Фредерика Ларсана! – Пригласите Фредерика Ларсана, – отдал распоряжение председатель. Судебный исполнитель бросился к маленькой дверце, открыл ее и исчез… Дверь осталась отворенной… Все взоры были прикованы к ней. Снова появился судебный исполнитель. Он вышел на середину зала и сообщил: – Господин председатель, Фредерика Ларсана нет. Он ушел около четырех часов, и больше его не видели. – Вот вам мое главное доказательство! – торжествующе воскликнул Рультабий. – Объяснитесь… Что за доказательство? – спросил председатель.