– Браво! – Не исключено, что эти статьи остались неизвестны широкой публике, но большинство завсегдатаев выставок и аукционов с ними ознакомились. – Господин Лалуэт чересчур скромен, – заявила г-жа Лалуэт, позванивая своей толстенькой золотой цепочкой. – У нас имеется поздравительное письмо от особы, способной по достоинству оценить труды моего мужа. Я имею в виду монсеньора принца Конде. – Монсеньор принц Конде! – разом вскричали все академики, дружно вскочив со своих мест. Г-жа Лалуэт действительно извлекла из-за своего объемистого корсажа какое-то письмо. – Вот оно. Я никогда с ним не расстаюсь, – добавила она. – После господина Лалуэта оно мне дороже всего на свете! Все академики тут же набросились на письмо, которое и вправду оказалось от принца Конде и было весьма лестным по содержанию. Радость их не знала границ. Г-н Ипполит Патар восторженно повернулся к г-ну Лалуэту и пожал ему руку, едва не сломав ее. – Мой дорогой коллега, вы молодчина! – просиял он. Г-н Лалуэт, покраснев, как рак, вскинул голову. Он уже полностью стал хозяином положения. Жена смотрела на него с нескрываемой гордостью. Все повторили вслед за г-ном непременным секретарем: – Вы молодчина! – Академия счастлива принять такого человека в свое лоно! – воскликнул г-н Патар. – Право, не знаю… – с напускным самоуничижением замялся г-н Лалуэт, ибо отлично понимал, что «дело в шляпе». – Не слишком ли большая дерзость с моей стороны… такого жалкого писаки, как я, домогаться столь высокой чести? – Э! – вскричал г-н директор, который, прочитав письмо принца Конде, взирал на г-на Лалуэта почти с любовью. – Не велика беда! Пусть это заставит призадуматься всех тех идиотов! Г-н Лалуэт не сразу сообразил, как отнестись к подобному высказыванию. Но на лице г-на директора было столько воодушевления, что антиквар-эксперт решительно отверг мысль, будто его хотели обидеть. Он, впрочем, не ошибся. – В общем-то, да, – согласился г-н Лалуэт. – Идиотов в этой истории действительно хватает. К нему прислушались. Всем стало любопытно узнать, как он расценивает несчастья, обрушившиеся на Академию. Ибо все страшились теперь лишь одного: как бы он не переменил своего намерения. – О, что касается меня, то тут все очень просто! Я оплакиваю несчастный род людской, который совершенно спокойно воспринимает, когда при игре в рулетку «черное» выпадает черт-те сколько раз подряд, но при этом отказывается верить в естественность трех последовавших одна за другой смертей в Академии. Ему зааплодировали. Потом г-н директор, абсолютно не знакомый с правилами игры в рулетку, потребовал, чтобы их ему объяснили. Г-на Лалуэта попросили это сделать. Его тем временем изучали и остались довольны. Но подлинное восхищение он вызвал, когда сумел с завидной авторитетностью разрешить спор между г-ном канцлером и г-ном непременным секретарем. Вот как это случилось. – Наконец-то! – пылко воскликнул г-н Патар. – Я снова ожил, господа, и полностью обязан этим благородному человеку, которого вы видите перед собой. Честное слово, еще несколько часов назад я был лишь тенью самого себя. Анемизм — вот что со мной было! – О, господин непременный секретарь! – запротестовал г-н канцлер. – Правильнее было бы сказать «анемия». Боюсь, слова «анемизм» нет во французском языке. Именно в этот момент вмешался г-н Лалуэт и прервал возражения г-на непременного секретаря, выпалив, не переводя дыхания: – Анемия – имя существительное женского рода, происходит от греческого haima – «кровь», с отрицательной частицей «а». Иначе называется малокровием. Заболевание, характеризующееся общим или местным уменьшением нормального количества крови либо одной из главных ее составляющих. Признаки: бледность кожи, слабосилие. Ведет к упадку сил, одышке и другим осложнениям вплоть до летального исхода. Но, – продолжал г-н Лалуэт, не останавливаясь, чтобы перевести дух, – есть еще слово «анимизм», пишется через «и», господа. Существительное мужского рода от латинского anima – «душа». Обозначает мировоззрение первобытных народов, считавших все предметы одушевленными и объяснявших все явления природы вмешательством сверхъестественных сил – духов и демонов. Возразить на это было нечего. Обоим пришлось попросту заткнуться, хоть они и мнили себя академиками. Но всеобщее восхищение сменилось ошеломлением, а оно, в свою очередь, – подавленностью, когда, проходя мимо складного столика, в крышке которого имелись желобки со скользящими шариками, г-н директор поинтересовался, что это за штука. – А, – отозвался г-н Лалуэт, – вы спрашиваете об абаке! – Что еще за абака такая? – опешил директор. В эту секунду г-н Лалуэт, казалось, вырос и раздулся. Он бросил на супругу торжествующий взгляд и изрек: – Господин директор, это абак. Имя существительное мужского рода, от древнегреческого abax – «полка, стойка, игральная доска». Древние греки называли так столик для приношений, расположенный возле алтаря. В Древнем Риме это была специальная полка для особо ценной посуды. В математике абак имеет значение счетного устройства, т. е. счётов. Абак ведет свое происхождение из Древней Греции. Римляне пользовались им при выполнении арифметических операций. Он применялся также китайцами, татарами и монголами. От монголов его переняли русские. В архитектуре абак – это плита между капителью колонны и архитравом[40]. Витрувий[41], господин директор, употреблял в значении «абак» слово «плинфа». Слушая торговца антиквариатом, разглагольствующего о Витрувии, академики сникли, за исключением г-на Патара, взор которого, напротив, запылал ясным огнем. Витрувий окончательно покорил его сердце. – Кресло монсеньора д’Абвиля, – провозгласил он, – будет занято самым достойным образом! С этой минуты к г-ну Лалуэту обращались с подчеркнутым уважением. Наконец академики, немного сконфуженные и сожалеющие о допущенных ошибках во французском языке, начали прощаться. Они еще раз наградили комплиментами г-на Лалуэта, поцеловали руку его «законной супруге», которую сочли весьма импозантной, и удалились. Задержался лишь г-н Патар, поскольку Гаспар Лалуэт намекнул ему о своем намерении кое-что сообщить, но исключительно в частном порядке. Когда они остались вдвоем, г-н Лалуэт отослал жену. – Ступай, дорогая, – велел он. Дорогая испустила вздох, бросила на г-на Патара умоляющий взгляд и удалилась. – Что вам угодно, дорогой коллега? – спросил г-н Патар с легким беспокойством. – Чем могу служить? – Я хочу вам кое в чем признаться, господин непременный секретарь. Верю, это останется между нами, но мой долг – поставить вас в известность, ничего не скрывая. Вдвоем мы наверняка сумеем устранить препятствия. В том, что касается моей торжественной речи, например… – Что? Вашей речи? Выразитесь яснее, господин Лалуэт, я вас совершенно не понимаю. Вы опасаетесь, что не сможете сочинить речь? – О нет! Вовсе нет! Не это меня беспокоит! – Что же именно? – Ну, эта речь… ее ведь нужно читать… – Разумеется, коллега, она слишком длинна, чтобы учить ее наизусть. – Вот это и угнетает меня больше всего. Видите ли, господин непременный секретарь, я не умею читать… Глава Х. Крестная мука При этих словах г-н непременный секретарь, забыв все правила этикета, завопил, как раненый зверь, и подскочил так, будто его хлестнули розгой по ногам. – Это невозможно! – придя в себя, уставился он на г-на Лалуэта, думая, что тот просто ерничает над ним. Но г-н Лалуэт молчал, потупив взор, и физиономия у него была скорее скорбной, чем насмешливой. – Вы, наверное, шутите! – воскликнул г-н Патар, хватая его за рукав. – Нет, нет, – ответил г-н Лалуэт, качая головой с самым сокрушенным видом, как провинившийся ребенок, – я совсем не шучу. Г-н непременный секретарь, которого начинала бить дрожь, настаивал: – Что же это такое, а? Ну-ка, ответьте мне! Посмотрите мне в глаза! Г-н Лалуэт поднял глаза на г-на Патара и воззрился на него таким умоляющим и полным тоски взглядом, что тому стало яснее ясного – эти глаза не лгут. Г-н непременный секретарь почувствовал, как мурашки пробежали по всему его телу с головы до ног: кандидат в Академию не умеет читать! Он произнес одно долгое «О-о-о», которое красноречивее всего свидетельствовало о состоянии его души. Потом упал в кресло и простонал с глубоким вздохом: – До чего же нелепо! Повисло унылое молчание. Наконец г-н Лалуэт осмелился взять слово: – Я бы, конечно, мог скрыть это от вас, как от других. Но ведь вы состоите в непременном секретариате, через который должна проходить вся моя переписка. Рано или поздно у вас появился бы случай подсунуть мне какую-нибудь вашу писанину… – При этих словах г-н Ипполит Патар возвел глаза к небу – «подсунуть писанину»! – …И вы бы наверняка обо всем догадались. Вот я и подумал, что будет гораздо лучше с вами договориться, чтобы никто никогда ничего не узнал. Вы не отвечаете? Может, вас эта речь беспокоит? Так вы не делайте ее слишком уж длинной, и тогда я с вашей помощью выучу ее наизусть. Сделаю все, что хотите. Но не молчите же, скажите хоть что-нибудь! Г-н Патар не отозвался. Он был сражен на месте. Он всякого насмотрелся за последние месяцы, но это уж чересчур! Кандидат в Академию, не умеющий читать! Понадобилось еще некоторое время, прежде чем он решился выразить обуревавшие его чувства. – О Боже! – воскликнул он. – Как это нелепо! Как нелепо! Вот он, долгожданный кандидат… и надо же! Он не умеет читать! Он всех устраивает! Он совершенно всех устраивает! Но он не умеет читать! О Господи, как это нелепо! Нелепо! Нелепо! Нелепо! – И он накинулся на г-на Лалуэта: – Как так получилось, что вы не умеете читать? Ведь это же в голове не укладывается! Г-н Лалуэт отвечал с полной серьезностью: – Так вышло потому, что я никогда не посещал школу. Отец заставлял меня работать в лавке с шести лет. Он утверждал, что нечего меня учить наукам, которых он сам не знал и, тем не менее, не нуждался, а наоборот, преуспел в своем деле. Он ограничился тем, что обучил меня своему ремеслу, а он, как и я, был антикваром. Я и знать не знал, что такое буквы, но уже в десять лет меня не могли провести фальшивой подписью на картине. А в семь лет я умел отличить кружево клюнийского плетения от алансонского. В итоге, даже не умея читать, я надиктовал свои труды, которые привели в восхищение самого монсеньора принца Конде. Эта последняя фраза оказалась наиболее удачной и очень вовремя произнесенной. Она произвела на г-на непременного секретаря живейшее впечатление. Он вскочил и яростно заметался взад-вперед. Г-н Лалуэт, наблюдая за ним уголком глаза, слышал, как г-н Патар что-то бормочет себе под нос (или скорее догадывался, чем слышал). – Не умеет читать! Не умеет читать! – твердил г-н непременный секретарь и вдруг в бешенстве подскочил к г-ну Лалуэту. – Зачем вы мне это сказали? Зачем нужно было мне это открывать? – Но ведь так будет честнее… правильнее… – Та-та-та! Я бы, конечно, потом догадался, но позже! Когда это было бы уже не так важно! Слушайте! Давайте допустим, что вы мне ничего такого не говорили, идет? А я ничего такого не слышал. Я, знаете, немного туговат на ухо, вот я ничего и не слышал! – Как вам угодно. Я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали.