– С ней произошел несчастный случай, – пояснил Конрад. – Оба колена. Обе чашечки вывихнуты. Все очень серьезно. – Это была моя жизнь, – сказал я. – Я доверил ее вам. Доверился вам. – Она упала. Ходила за покупками, пошла к «Баркеру», поскользнулась. Глупо, правда? Поэтому мы в Лондоне, – сказал Конрад. – Каждый день осмотры, каждый день приходят врачи. Мы не знаем, потребуется ли еще операция. Он как будто перестал меня слушать, хотя всего пару месяцев назад слушал неотрывно всю ночь. – Вы устранили меня из моей собственной жизни, – сказал я. – Вы ограбили меня, мистер Конрад. Я снова потряс Weekly в воздухе и бросил на стол. – Здесь, – сказал я шепотом, отвернувшись от вора, – меня нет. И вправду, в республике Костагуана Хосе Альтамирано не было. Там был мой рассказ, рассказ о моей земле и о моей жизни, но земля была другая, называлась по-другому, и меня убрали оттуда, стерли, как позорный грех, безжалостно уничтожили, как опасного свидетеля. Джозеф Конрад рассказывал мне, что диктовать в таких условиях ужасно трудно, потому что боли мешают Джесси сосредоточиться. – Я мог бы выдавать тысячу слов в минуту, – сказал он. – Это просто. Это простой роман. Но Джесси отвлекается. Плачет. Все время спрашивает, не останется ли инвалидом, не придется ли ей ходить на костылях до конца жизни. Скоро придется нанимать секретаршу. Ребенок болеет. Долгов все больше, и мне нужно вовремя сдать рукопись, чтобы не стало еще хуже. И тут появились вы, ответили на ряд вопросов, рассказали мне кое-какие более или менее полезные вещи, а я использовал их так, как подсказывали чутье и мои познания в этом ремесле. Вдумайтесь, Альтамирано, и скажите: вы вправду считаете, что ваши мелкие обиды хоть сколько-нибудь важны? Вы действительно так считаете? В другой комнате скрипели доски кровати, и кто-то – видимо, Джесси – робко стонал, страдая глубоко и самоотверженно. – Вы вправду считаете, что ваша жалкая жизнь имеет какое-то значение для этой книги? Я подошел к столу и заметил, что кипа бумаг не одна, а две: первая состояла из листов с черновиками, заметками на полях, нахальными стрелочками, линиями, перечеркивавшими целые абзацы, а вторая – из отпечатанных на машинке страниц, прошедших не одну правку. Моя исправленная жизнь, подумал я. Моя похищенная жизнь. – Не дописывайте его, – сказал я Конраду. – Это невозможно. – Еще как возможно. Не дописывайте его. Я схватил рукопись. Мои руки двигались словно сами по себе. – Я сожгу его, – сказал я. Подскочил к окну, взялся за задвижку: – Я выброшу его на улицу! Конрад сложил руки за спиной. – Мой роман уже запущен, дорогой друг. Он уже на улице. Пока мы с вами разговариваем, люди читают историю войн и революций в этой стране, историю провинции, которая отделилась из-за серебряного рудника, историю несуществующей южноамериканской республики. И вы ничего не можете с этим поделать. – Но республика существует, – сказал я умоляющим тоном, – провинция существует! Этот серебряный рудник – на самом деле канал, канал между двумя океанами. Я знаю. Я родился в этой республике, я жил в этой провинции. Я виноват в ее несчастьях. Конрад не ответил. Я положил рукопись обратно на стол, будто сдался, будто воинственный вождь сложил оружие. В какую минуту человек признает поражение? Что происходит у него в голове, когда он решает пойти на попятный? Я хотел бы задать эти вопросы. Но задал другой: – Чем все закончится? – Простите? – Чем закончится история Костагуаны? – Боюсь, вы и так знаете, дорогой Альтами-рано. Все здесь, в этой главе. Может, там не то, чего вы ожидаете. Но там точно нет ничего, что не было бы вам известно, – он помолчал и добавил: – Могу вам прочесть, если хотите. Я подошел к окну, где уже совсем стемнело. Почему-то там, отказываясь, как ребенок, верить в происходившее у меня за спиной, я почувствовал себя в безопасности. Я, разумеется, обманывался, но мне было все равно. Решительно все равно. – Читайте, – сказал я. – Я готов. Жизнь на улице замирала. По лицам прохожих было видно, что очень холодно. Я на миг засмотрелся на маленькую девочку, игравшую на обледенелом тротуаре со своей собакой. На девочке было темно-красное пальто и явно тонкий шарфик – даже издалека он выглядел тонким. И пока голос Конрада непринужденно рассказывал мне о судьбе персонажей (а значит, в какой-то степени открывал мне мою собственную судьбу), на тротуар густо падали снежинки и тут же таяли, превращаясь в крошечные водяные звезды. Я подумал о тебе, Элоиса, и о том, что я натворил; и тогда, не спросив разрешения, я открыл окно, наклонился вперед и повернул голову, чтобы снег падал на глаза и мешался со слезами и чтобы Сантьяго Перес Триана не заметил, что я плакал. Вдруг всё, кроме тебя, стало неважно, и я не без ужаса догадался, что так оно впредь и будет. И понял, там, на ледяном ветру, понял, в чем состоит мое наказание. Понял, что через много лет, когда разговор с Джозефом Конрадом останется далеко позади, я буду по-прежнему вспоминать тот день, когда исчез из истории, осознавать глубину моей утраты и непоправимый ущерб, причиненный нам событиями моей жизни, и, самое главное, я буду просыпаться по ночам и спрашивать себя, как спрашиваю сейчас: где ты, Элоиса? Какая тебе досталась судьба? Какая роль выпала тебе в злополучной истории Костагуаны? От автора Может быть, «Тайная история Костагуаны» родилась из «Ностромо», впервые прочитанного мною в гостях у Фрэнсиса и Сюзанны Лоренти (в Ксори, Бельгия) в августе 1998 года, а может, из эссе «„Ностромо“ Джозефа Конрада», которое Малкольм Дис включил в свою монографию «О власти и грамматике», с которой я познакомился в Барселоне в начале 2000 года, а может, из подробной статьи, опубликованной Алехандро Гавирией в колумбийском журнале El Malpensante в декабре 2001 года. Но также возможно (и мне больше всего нравится именно эта возможность), что роман забрезжил передо мной в 2003 году, когда я, по заказу моего друга Конрадо Сулуаги, писал краткую биографию Джозефа Конрада. Выполняя этот своевременный заказ, я перечитывал – из необходимости и из любопытства – письма и романы Конрада, а также тексты Диса, Гавирии и многих других, и вдруг мне показалось совершенно невероятным, что никто до сих пор не написал такой роман, – а ведь это не что иное, как лучшая причина сесть и написать его. Я прочел примерно полсотни книг, пока работал над этой, и было бы нечестно не упомянуть по крайней мере следующие: «Джозеф Конрад: три жизни» Фредерика Карла; «Тропа между морями» Дэвида Мак Каллоу; «Конрад в XIX веке» Иэна Уотта; «История пятидесяти лет скверной власти» Хосе Авельяноса и «1903: прощай, Панама!» Энрике Сантоса Молано. С другой стороны, было бы несправедливо забыть некоторые фразы других авторов, служившие мне проводниками и наставниками при написании романа. Они стали бы эпиграфами, если я бы, следуя собственному капризу и ничему более, не счел бы, что это нарушает хронологическую автономность повествования. Из рассказа Борхеса «Гуаякиль»: «Видимо, трудно говорить об этой карибской республике, не заражаясь, хотя бы отчасти, пышным стилем ее самого известного бытописателя – капитана Юзефа Коженёвского»[41][Приводится в переводе М. Былинкиной.]. Из «Истории мира в 10 1/2 главах» Джулиана Барнса: «Мы придумываем свою повесть, чтобы обойти факты, которых не знаем или которые не хотим принять; берем несколько подлинных фактов и строим на них новый сюжет. Фабуляция умеряет нашу панику и нашу боль; мы называем это историей»[42][Приводится в переводе В. Бабкова.]. Из «Искусственного дыхания» Рикардо Пильи: «Мне принадлежат только те вещи, историю которых я знаю». Одна из самых знаменитых и повторяемых цитат из джойсовского «Улисса» – «История – это кошмар, от которого я пытаюсь проснуться»[43][Приводится в переводе В. Хинкиса, С. Хоружего.] – мне не пригодилась: может, для Стивена Дедала она и кошмар, а Хосе Альтамирано, мне кажется, сравнил бы ее скорее с фарсом или водевилем. Так или иначе, первые страницы романа были написаны в январе 2004 года, а окончательная версия появилась примерно два года спустя, и за это время многие люди вольно или невольно, прямо или косвенно (совсем косвенно) вмешивались в сочинение: иногда облегчали мне письмо, иногда – жизнь, а иногда, очень редко, – и то, и другое. Я хочу выразить им благодарность и признательность. В первую очередь – Эрнан Монтойя и Сокорро де Монтойя, пусть этой пары строк совершенно недостаточно, чтобы ответить на их щедрость. А также Энрике Эрис и Йоланда Сеспедоса, Фанни Веландиа, Джастин Уэбстер и Ассумпта Аюсо, Альфредо Васкес, Амайя Элескано, Альфредо Брайс Эченике, Мерседес Касановас, Мария Линч, Херардо Марин, Хуан Вильоро, Пилар Рейес и Марио Хурсич, Хуанчу Эргера, Матиас Энар, Родриго Фресан, Пере Суреда и Магда Англес, Химена Годой, Хуан Аренильяс и Ньевес Тельес, Игнасио Мартинес де Писон, Хорхе Каррион, Камила Лев и Исраэль Вела. Эта книга чем-то обязана многим людям и всем (как и я) – Мариане. Х. Г. В. Барселона, май 2006 года Об авторе i_001.jpg Foto Diana Matar Хуан Габриэль Васкес – один из самых именитых авторов испаноязычного мира, колумбийский писатель. С 1996 по 1998 год жил в Париже, учился в Сорбонне. Потом в течение года жил в Бельгии, после чего переселился в Барселону, где жил до 2012 года. В настоящее время живет в Боготе. Автор романов и новелл. Переводчик с английского и французского, автор биографии Дж. Конрада. Выступает как журналист в прессе Испании и Колумбии. Лауреат множества литературных премий, в том числе Международной Дублинской премии, премии Марио Варгаса Льосы, премии Королевской испанской академии и других.