– Нет! – решительно восклицает Чарльз. – Но почему же? – говорю я, придвигаясь ближе. Не могу не признать, что чувствую облегчение от того, что убийца не Чарльз, в конце концов. Он доверяет мне – это дает мне некоторую свободу тоже почти доверять ему. – Потому что у тебя привлекательная внешность – если этот Тревор проникнется к тебе излишней симпатией, то просто не знаю, что он может сделать. – Так ты считаешь, что я привлекательная? – подкалываю я. Чарльз вздыхает. – Откуда у меня чувство, что ты все равно поступишь по-своему, что бы я ни говорил? – Угадал, – шепчу я, нажимая указательным пальцем на кончик его носа, как на кнопку. – Нам нужен план. Я нравлюсь Эмме – может, получится выудить из нее какую-то полезную информацию. Например, где она была в те два вечера, чтобы ее исключить. – И впрямь похоже на план. – Хлоя, есть и еще кое-что, что нам придется учитывать, только это тебе не понравится. – Что? – А что, если это Уилл? Что, если это был Уилл с самого начала? – Что?! Мой Уилл? Тупица Уилл? – На тебя напали как раз в доме тупицы Уилла. И у тупицы Уилла есть мотив избавиться от тебя. – А еще у тупицы Уилла есть доступ в штаб-квартиру САЭ, – вдруг бормочу я. Чарльз явно недоумевает, так что показываю ему пересланную мне фотку. – Кто-то заснял, как я сплю в доме САЭ. – А почему ты там спала? – Утомилась после траха. – С Чадом, насколько я понимаю? – А с чего ты вообще взял, что Уилл может оказаться криминальным гением? – Нам уже известно, что кто-то в кампусе способен убивать людей. И знаем того, кто способен… ну, на то, что он проделал с тобой. Разве настолько уж невероятно, что это может оказаться один и тот же человек? – Тогда какой у него мотив убивать всех остальных участников программы? Уиллу на такое ума не хватит. Ты бы видел, как тупо он попадает во все мои ловушки. – А может, он специально в них попадает… Хлоя, у этих двух безумных тем есть некая точка пересечения, и эта точка пересечения – ты. В очередной раз решительно отвергаю такое предположение. Думаю ли я, что Уилл ухитрился убить уже двух человек, не оставив после себя ни единой улики? Уилл – тот самый парень, который в буквальном смысле заснял самого себя в момент совершения другого преступления? Да нет же, конечно! Но, пожалуй, не будет вреда, если Чарльз будет и дальше так думать – это может помочь мне осуществить заключительную часть моего плана. – Я подумаю на этот счет. Честно говоря, я слишком вымоталась, чтобы заниматься чем-то из этого прямо сейчас. У меня тут реферат по французскому, и отчет по лабораторной по биологии надо писать, и все эти опросники для Уимена, а тут до кучи еще с Уиллом теперь надо разбираться! Вздыхаю. Он тоже. – Ты вырубила меня электрошокером. Шокером, который я же тебе и купил! – Излишняя щедрость иногда связана с некоторым риском. – И ты действительно думала, что я – серийный убийца? – произносит Чарльз, сокрушенно качая головой. – А чего ты ждал, когда я увидела этот файл? – Ну не знаю… Хотя бы чуточку доверия? – Прости. Он страдальчески кривится, явно придуриваясь. – Да прости же! – восклицаю я со смехом, хватая его за руки. – Можешь меня простить? Искательно смотрю на него. – Никогда! – бормочет Чарльз, улыбаясь. Приобнимает меня столь же шутливо-фривольно, как уже на глазах у меня не раз проделывал с другими девушками, но со мной – никогда. Мир-дружба. Совершенно невинно. Восторженно стискиваю его, ощущая его грудные мышцы, ребра под ними, и тут мои руки скользят по его груди. – Все забыто, никто ни на кого не в обиде, – говорю я. – Давай поцелуемся, и все будет хорошо. Вытягиваю шею и целую его в щеку. Сама не понимаю, как это вышло – то ли он в этот момент повернул голову, то ли я, но его мягкие губы смыкаются с моими. Поцелуй длится всего пару секунд, но мы еще какое-то время не отодвигаемся друг от друга, наши лица разделяют какие-то миллиметры. Легким толчком головы он поднимает мне лицо и целует еще раз – на сей раз наши рты приоткрыты, языки переплелись, и словно электрический ток простреливает через все мое тело. И тут я слышу скрип поворачивающегося в замке ключа. Успеваем отпрянуть друг от друга ровно в тот момент, когда входит Джессика. Она с подозрением смотрит на Чарльза. – Привет! – говорит он, так и лучась обаянием. Джессика бросает на меня взгляд, который способны понять только женщины – смотри, мол, подруга, не теряй головы! 42 Чтобы Меган соглашалась находиться в одном помещении с Эммой, было большой редкостью, так что Елена постаралась прийти пораньше, чтобы подольше понаблюдать за обеими. Эмма явилась вовремя с ничего не выражающим лицом и с ногами забралась в одно из кресел перед столом Леонарда. Собственный внешний вид никогда ее особо не заботил – мягко говоря, – и это являлось еще одной причиной, почему она стала очень интересным дополнением к исследованию. Иногда волосы у нее были немыты, и у нее не было никакого обаяния и склонности к манипуляции, при помощи которой психопаты обычно добиваются всеобщего восхищения. Для этого требуется действительно интересоваться другими людьми. Эмма же больше напоминала какого-то призрака в человеческом обличье – Елена как-то представила себе, как та снимает свои поразительные фотографии насекомых, ухитряясь даже к ним подкрасться незамеченной. Меган вошла несколько секунд спустя – лицо напряженное, шея обмотана шарфом. Удивительно, насколько по-разному могут выглядеть близнецы, даже однояйцевые. У Эммы и Меган были одни и те же черты лица, один и тот же рост, но на этом сходство и заканчивалось. Меган красила волосы в золотисто-каштановый цвет, а годы занятий спортивной гимнастикой заметно сказались на ее телосложении. Она больше не принимала участие в соревнованиях, но всегда казалось, что она чуть ниже ростом, чем сестра, и чуть шире в плечах. Жизнь ее состояла в основном из беспокойства по поводу учебы, парня, с которым она встречалась, и тусовок с друзьями. Ей хотелось нормальной жизни, но приходилось бороться с наличием аномалии в семье. Меган выбрала кресло как можно дальше от своей сестры. – Привет, Меган. – Леонард прикрыл дверь и прошел за свой стол. – Давненько не виделись. Его небрежный, почти дружеский тон сразу подействовал Елене на нервы. Вчера у них вышел серьезный спор, что случалось крайне нечасто. Елена решила, что им обязательно надо обсудить происходящее с каждым из участников программы. Перед глазами у нее до сих пор стояла та ужасная картина: недвижимое тело Келлена и кляксы густой бурой жидкости на полу. Елена считала просто бессовестным, что Уимен открытым текстом не предупредил участвующих в программе студентов о совершенных в лаборатории убийствах, когда вначале погиб Майкл, а за ним Келлен. Уимен заверил ее, что тесно сотрудничает с полицией и что для волнений нет никаких причин – у полиции, мол, есть существенная зацепка, указывающая на одного местного наркоторговца. Елена продолжала стоять на своем, но Уимен привел окончательный аргумент, который ее наконец убедил: их студенты – не обычные среднестатистические студенты. И оказаться свидетелем убийства или просто оказаться поблизости от него – это для них не то же самое, что для остальных. Любой из них мог легко воспользоваться ситуацией для достижения каких-то личных целей – например, для того, чтобы привлечь к себе внимание средств массовой информации. Это для них не трагедия, а то, что можно как-то использовать. Елена припомнила, как Чарльз смотрел на тело Келлена: скорее с любопытством, чем с ужасом. – Насколько я понимаю, вы обе уже успели опять настроиться на учебу, – произнес Леонард. Эмма ничего не ответила. А вот Меган мелодичным голоском тут же отозвалась: – Учебная нагрузка только растет. А еще у меня сейчас полно забот в студенческом сестринстве. – У тех «братья», у этих «сестры»… – произнесла Эмма. По-прежнему без всякого выражения, так что было непонятно, всерьез она говорит или нет. – У нас как-то раз тоже появилась новая сестричка. – Она имеет в виду в шестом классе, – объяснила Меган. – Тогда была такая всеобщая причуда – все носили на шее кулончики в виде разломанного пополам сердечка. То есть, вернее, в виде половинки сердечка. Понимаете, одна девочка носит одну половинку, а вторая – другую. – Кто-то говорит: «лучшие подруги». А Меган говорила «сес», а другая говорила «тра», – опять подала голос Эмма, более настойчиво. – Морин Демирес была в тот год моей лучшей подругой, – осторожно произнесла Меган. – У каждой из нас было по половинке такого кулончика. – Они вместе занимались гимнастикой, – объяснила Эмма. – До того времени Меган по праву считалась одной из лучших, успешно выступая как на региональных турнирах, так и на соревнованиях уровня штата. – И в тот же год мне пришлось расстаться с гимнастикой, – произнесла Меган, отводя глаза. Она очень не любила упоминать про эту полученную на тренировке травму, когда порвала сразу несколько связок. Несмотря на лечение и лучших спортивных врачей, которых только сумели найти родители, на этом ее гимнастическая карьера закончилась. – В новостях говорили, что возможны беспорядки, – вдруг произнесла Эмма ни с того ни с сего. Это ничуть не выходило за рамки ее обычных представлений о «нормальности» – поскольку разговоры с другими людьми чаще всего не представляли для нее никакого интереса, не было ничего необычного в том, что она могла вдруг перескочить на совершенно другую тему, дабы поддерживать то, что считала беседой. – Беспорядки… вы имеете в виду протесты? – спросил Леонард. Меган, которая несколько минут не могла преодолеть смущение, наконец начала говорить серьезно и даже пылко. Ее, как и многих студентов, всерьез беспокоили нездоровый политический климат и неутихающий шквал плохих новостей по телевизору. Буквально на прошлой неделе полиция в очередной раз схлестнулась с протестующими, что привело к десяткам арестов и пожару прямо в центре города. К беседе время от времени подключалась Эмма, вворачивая какой-нибудь факт, вычитанный в интернете. Всякий раз в ходе сеанса, в котором участвовали обе девушки, Елену очень интриговало, что может означать их столь контрастное поведение. А уж как Леонард в принципе ухитрился заманить в программу пару однояйцевых близняшек, одна из которых психопат, а другая нет, было вообще за пределами ее разумения. Елена знала, правда, что обошлось это недешево. Меган не желала даже просто приезжать в Вашингтон, но благодаря солидной поощрительной премии для обеих девушек, бесплатному обучению для Эммы и «нескольким звоночкам» Леонарда в Американский университет обеих удалось наконец убедить. Точную сумму он никогда не называл, но Елена понимала, что для этого от гранта пришлось оторвать довольно увесистый кусок. Но наверняка это того стоило. В этой области еще только начинали подходить к пониманию того, насколько психопатия способна передаваться по наследству. Некоторые психиатрические заболевания – шизофрения, биполярное расстройство[94] – отличались высоким уровнем наследственности, и этот факт был определен на основе многолетних исследований, сравнивающих как однояйцевых – тех, у которых общими являются все сто процентов генов, – так и разнояйцевых близнецов. Если один из однояйцевых близнецов страдал биполярным расстройством, то существовала шестидесятипроцентная вероятность того, что это заболевание обнаружится и у второго. Это и делало близняшек Дюфрен интереснейшим объектом исследования: наряду с Эммой с ее диагнозом тестировали и Меган. И хотя Меган не была психопатом, но страдала тревожным расстройством и, казалось, часто в основном и принимала на себя основной удар семейных проблем. Эмма была тем, кем требовалось управлять, и Меган, хоть и не желая этим заниматься, оставалась самым близким для Эммы человеком. Родители в Сан-Диего – чудесный дом и бернская овчарка – были вроде добрыми и отзывчивыми людьми, так что какие же факторы сформировали сестер-близнецов столь удивительно по-разному? Когда сеанс закончился, Эмма сразу поспешила к выходу. Распрощавшись с Леонардом, Елена с Меган вместе вышли из кабинета. Меган на секунду задержалась в дверях. – Что-то не так? – спросила Елена. Она считала, что с Меган у нее сложились лучшие отношения, чем у Леонарда, – впрочем, двум молодым женщинам всегда проще понять друг друга. – Я тут в последнее время много думаю про то происшествие с прыжком, – произнесла Меган. Обе пошли дальше по коридору и стали вместе спускаться по лестнице. – Это была самая обычная тренировка, и этот прыжок я уже миллион раз выполняла – он был даже не особо сложный. Мама тогда привела с собой Эмму, но мне было все равно – она просто сидела и читала. – И что же произошло?