– Учебой, – раздраженно отозвалась она. – Протестами. – С каких это пор ты ходишь протестовать? Хлоя словно этого даже и не услышала. – Ты общалась с Уиллом? Насчет видео? – Молчание. – Хочешь, я поднажму на него? Я могу его подпоить, порасспрашивать, что он делал во время убийств. – Не заморачивайся, – произнесла Хлоя без всякого выражения. – Но ты ведь ничего… ничего такого не затеваешь, надеюсь? – спросил Чарльз. Хлоя собралась уже свернуть за угол и оставить его, но Чарльз ухватил ее за локоть. Он уже ожидал услышать насмешливое «Ну что?», но почти столь же ожидал и нетерпеливого взгляда, который она бросила на него. – Хлоя… Бывает, что очень-очень долго чего-то ждешь и думаешь, что все будет просто замечательно, когда ты наконец это получишь, – но обычно все оказывается не так. Она вздохнула. – У меня сейчас просто нет времени давать тебе советы по поводу сердечных дел, Чарльз. 47 Обратный отсчет: 0 дней Час пробил. Мой план уже приведен в движение, но тут вдруг нежданная удача. Вчера Уилл прислал мне личное сообщение в приложении для знакомств: «Тот телефон у меня, и я его тебе отдам». Забавно, учитывая тот факт, что прямо в тот момент я держала его старый телефон в руке. Лживый говнюк! «Дай взглянуть на него», – написала я в ответ, гадая, что он затевает. Уилл тут же скинул мне фотку стандартного четвертого «Айфона». Он что, и вправду думает, что я такая дурочка? Ответила ему, что можем произвести обмен завтра вечером и что я удалю «Снэпчат» со своего телефона прямо у него на глазах. На это он прислал кучу вопросительных знаков и спросил, почему нельзя проделать это прямо сегодня (потому что «минус первый день» – это слишком рано, тупица!). Пишу: «Завтра в 23:00», – и добавляю, что поближе к этому времени отправлю ему точные координаты, а если он явится не один или кому-то проболтается, то удалять «Снэпчат» не стану, а его маленького Дейви может ждать визит его возлюбленной из интернета. Собираясь, смотрю прямую трансляцию новостей на компьютере. Всю эту неделю служба безопасности Адамса массово рассылала по «мылу» предупреждения с советами не покидать территорию кампуса – некоторые протесты в преддверии основного с наступлением темноты закончились серьезными уличными стычками. Полиция во всеоружии, и даже вчера число приезжих с плакатами в руках ощутимо возросло. Сегодня же практически на всех каналах запруженные народом улицы в центре. Одеваюсь в черные шмотки, которыми разжилась в благотворительном секонд-хенде; пованивает от них так, словно их даже не постирали. Стягиваю волосы на затылке в хвост, приглаживаю гелем и защипываю чуть ли не каждую свободную прядь заколками-«невидимками», после чего натягиваю тугую плотную шапочку. На мне кожаные перчатки и мужские кроссовки, которые на полразмера мне велики. Засовываю в рюкзак два искусственных полена для костров – прессованные опилки, пропитанные парафином, – флакон жидкости для зажигалок, прозрачный пакетик с собранными волосами и образцами ДНК и еще пару других угощений для Уилла. Оставляю свои смарт-часы и загружаю в лэптоп какой-то фильм с «Нетфликса» – пока меня не будет, он будет крутиться как минимум пару часов, и Джессике это будет слышно сквозь закрытую дверь моей комнаты. А потом выбираюсь в окно и спускаюсь по пожарной лестнице. Сейчас тот охотник, крадущийся за мной по пятам, мне совсем ни к чему, так что принимаю особые меры предосторожности – шмыгаю в темные переулки, неожиданно исчезаю в зданиях и выхожу черным ходом, потом ныряю в метро – меньше всего потому, что мне действительно туда нужно, а потому, что там настоящая путаница эскалаторов на различных уровнях. Через какое-то время ловлю такси и прошу высадить меня в десяти минутах ходьбы от своего конечного пункта, прибыв туда за два часа до расчетного времени появления Уилла и за час до того, как даже просто отправить ему координаты. Всю дорогу в такси слышу завывание полицейских сирен и грохот вертолетов местных СМИ, пытающихся снимать протестующих с воздуха. Выбранное мною место явно бьет второй из рассматриваемых ранее вариантов – дендрарий – по всем параметрам. Я сразу поняла это, едва только узрев его воочию. Водоочистительная станция Макмиллана была построена в начале девятисотых годов прошлого века, когда город снабжался водой через акведук и для фильтрования ее использовался обычный песок вместо всякой нынешней химии – по крайней мере, до Второй мировой войны. Теперь этот огромный участок обнесен оградой и заброшен, а планы как-то освоить эту территорию по-прежнему находятся в подвешенном состоянии, наверняка по каким-то малоинтересным мне причинам. Жду, когда поблизости не окажется ни машин, ни пешеходов, и быстро перелезаю через сетчатую ограду. С обратной стороны она затянута зеленым синтетическим полотнищем, отчего участок кажется плотно закрытым от всего остального мира – странно видеть такую наглухо изолированную от всего остального мира пустыню прямо посреди города, где пространство на вес золота. Территория размером с целый городской квартал густо заросла травой и сорняками, которые в темноте кажутся черными. Огромные кирпичные башни, некогда заполненные фильтрационным песком, выстроились в ряд – некоторые заросли темным плющом, и в каждой внизу прорезан вход с арочным сводом. Прохожу под одну из таких арок и спускаюсь по щербатой бетонной лестнице, которая ведет в огромный, протянувшийся под всем рядом башен подземный бункер, в который некогда стекала отфильтрованная вода вперемешку с песком. Когда я первый раз побывала здесь, из арочного входа снаружи струился солнечный свет, открывая взору сводчатые потолки, переходящие в ряды поставленных с регулярными интервалами колонн. Ночью же здесь темно, как в катакомбах, песок холодит ноги даже сквозь подошвы кроссовок. Под землей укромно, тихо – идеальное место. Прячу свою сумку за одной из колонн и принимаюсь за дело: раскидываю повсюду волоски из пакетика, беру окровавленный тампон – он немного влажный, поскольку в пакетик я добавила немного водички – и промакиваю им всю поверхность своих перчаток. Неважно, насколько я до этого была осторожна или какую исследовательскую работу проделала – когда кого-то убиваешь, тебя могут поймать по единственной капельке крови. Понятия не имею, сколько моей собственной ДНК может быть перенесено в ходе предстоящего на окрестные предметы, и не хочу испытывать судьбу. Когда отправляю Уиллу координаты, он попросту отвечает: «ОК». Но, стоя через двадцать минут перед оградой, уже явно растерян. Пишу ему, чтобы перелезал через нее и спускался в подземный бункер через любой из входов – мол, там сразу меня и увидишь. Таюсь за колонной, присев на корточки и наблюдая за тем, как яркий свет его фонарика в телефоне скачет по ступенькам, спускаясь все ниже под землю. – Какого хера? – слышу я приглушенный голос Уилла – он стоит лицом не в ту сторону. – Давай сюда! – зову я. Кладу на песок крошечный одноразовый фонарик, и Уилл вполне предсказуемо движется к нему. – Какого хера? Зачем ты заставила меня тащиться в такую даль? Что это за место? – Не будь ребенком! Это как раз то, что он сказал мне в ту ночь. Как только Уилл склоняется над одноразовым фонариком, срываюсь с места и тычу в него электрошокером. Коротко вскрикнув, он валится на землю, дергаясь всем телом. Присаживаюсь рядом с ним на корточки. Он начинает крыть меня последними словами, но я держу шокер рядом с его головой. – Ты чё, вконец охерела?! Я принес тебе этот дурацкий телефон, так что отвяжись уже от меня! Уилл лезет в карман, не без труда достает черный «Айфон» и бросает на песок. Делаю вид, что внимательно изучаю его – так, чтобы он видел мое лицо. – Знаешь, что самое смешное? Насколько я понимаю, вот твой телефон! – говорю я, вытаскивая настоящий. – Если он все время был у тебя, тогда какого хрена ты… – Ты посеял его где-то в доме САЭ, болван! – Ладно, по-любому этот мудацкий телефон у тебя. Теперь оставишь моего брата в покое? – Как только мы тут со всем закончим, то все сотру и прекращу любое общение с Дейви. Уилл явно полон сомнений. – Обещаю. Я просто хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. – Движением руки предлагаю ему сесть, а потом кладу перед ним настоящий телефон с подготовленным к воспроизведению видео. – Я хочу, чтобы ты это посмотрел. – Чт.. Опять бью его током. Уилл вскрикивает и валится на бок. – Ну хорошо, хорошо! Стою у него за спиной, пока он лежит на боку в темноте, и смотрю больше на него, чем на светящийся в темноте экранчик. Уилл даже не пытается что-то сказать или сделать – явно ждет, когда видео наконец закончится. Наблюдаю за его лицом, сознавая, что это последний раз, когда я вижу его живым, и что больше вообще никто его живым не увидит. Он не понимает важность момента, а я не могу ему на это указать. Не могу дать ему последнее слово, как дают его всяким негодяям в кино, потому что это испортит элемент неожиданности. Нет никакой фоновой музыки, многозначительного наплыва камерой. Это реальная жизнь. В реальной жизни нельзя вырезать тягостные куски. Когда до конца ролика остается всего несколько секунд, придвигаюсь к нему со спины ближе, держа в одной руке свернутую скакалку. Накидываю петлю ему на шею, толкаю его лицом в песок, упираясь коленом в затылок. Он вырывается, брыкается, делая ту же ошибку, что и большинство людей, когда их душат, – хватается руками за шею. Если пережать сонную артерию, недостаток поступающего в мозг кислорода способен вызвать потерю сознания всего за десять-пятнадцать секунд – этот период времени люди еще пытаются сопротивляться. Но потеря сознания вовсе не свидетельствует о смерти – сердце все еще бьется, мозг еще может оправиться. Существует несколько причин летального исхода при странгуляционной асфиксии – или же, в данном случае, лигатурного удушения. Во-первых, от нарушения сердечного ритма вследствие сдавливания нервного центра сонной артерии. Во-вторых, от перекрытия тока несущей кислород крови через сонные артерии. В-третьих, от пережатия яремных вен, так что мозг не может вернуть венозную кровь, вызывая ее противоток. В-четвертых, сдавливание дыхательного горла попросту перекрывает поступление воздуха в легкие, вызывая асфиксию. Держу скакалку туго натянутой и считаю до ста, просто для полной гарантии; руки и плечи уже начинают гореть от напряжения. Наконец отпускаю, и его голова шлепается в песок. Предпочла бы проверить пульс, но не хочу оставлять на Уилле ни единой клеточки Хлои. Внимательно наблюдаю за ним – он не дышит. Нужно поторапливаться. Забираю его бумажник и телефон, убираю их в свой рюкзак. Потом кладу на него сверху два искусственных полена и щедро поливаю все жидкостью для зажигалок. То, в каком состоянии будет тело, позволит мне выиграть какое-то время. Насколько я понимаю, со временем полиция заглянет в зубные карты, но к тому времени я уже подставлю нашего загадочного убийцу, и Уилл будет официально считаться его следующей жертвой. Открываю его телефон (все тот же примитивный пароль) и удаляю с него приложение для знакомств – просто чтобы дополнительно подстраховаться. Мне еще предстоит сделать миллион вещей – и быстро, – но тут вдруг мое тело словно противится самой мысли о необходимости двинуться с места. Ловлю себя на том, что неподвижно сижу на песке, таращась в огонь, из которого уже начинает нести характерным запашком. Я сделала это. Шесть лет планирования и исследовательской работы – все ради одной цели. У меня все получилось, и Уилл мертв. Почти не могу поверить в это, несмотря на картину перед глазами. Я победила, а он проиграл. Не могу удержаться, чтобы не подумать про Мишель – мое бывшее «я», – про себя, двенадцатилетнюю, сидящую в своей спальне в тот день, когда все это произошло, с этой идеей, начинающей оформляться в голове. Это почти как протянуть руку в огонь и сквозь время и пространство сказать ей: «Да, я сделала это ради тебя!», отпуская ее на свободу. Опять вытаскиваю телефон Уилла и касаюсь пальцем экрана, на котором застыл последний кадр той злосчастной записи – какое-то темное смазанное пятно. Это уже неважно, поскольку я собираюсь уничтожить его телефон, но все равно жму на «удалить». Все кончено – мне никогда больше не придется думать про Уилла Бэчмена, по крайней мере, как только я подчищу все болтающиеся концы. При этой мысли мне наконец удается встать и двинуться с места. Одна половина моих принадлежностей для убийства, включая его телефон, мою одноразовую мобилу и шмотки, которые сейчас на мне, скоро окажется в реке Потомак, а другая перемешается с объедками в мусорном контейнере на задах китайского ресторанчика «Юм». Кстати, о еде – от огня уже начинает нести подгоревшим шашлыком. Ухожу, когда Уилл еще горит ярким пламенем. Я мудро выбрала это место, поскольку он может гореть тут сколько угодно без риска поджечь что-нибудь еще или привлечь внимание дымом и запахом. Перелезаю через ограду, хватаясь за нее все еще горящими после недавнего напряжения руками и прислушиваясь к доносящемуся из центра вою полицейских сирен. Пока я доберусь до реки и намеченного мусорного контейнера, уйдет порядком времени. Заскакиваю подкрепиться в бар «Луна» и без задержки двигаю дальше. 48 Едва проснувшись на следующее утро, сразу заглядываю на сайт «Вашингтон пост». Бо́льшая часть пространства тут занята освещением протестов и беспорядков. Даже в разделе мелких городских новостей никакого упоминания о загадочном барбекю из человечины. Максимум, что я могу сделать, чтобы проверить ситуацию с Уиллом так, чтобы на фоне моих обычных интернет-предпочтений это не выглядело странно, – заглянуть в новостные ленты Чада и Чарльза в соцсетях. Но здесь тоже ни слова об исчезновении Уилла. При всей своей заурядности Кристен действительно неплохо снимает – разместила фотку улыбающегося до ушей Чарльза, стоящего на усыпанной осенними листьями улице. И не поймешь, что в кампусе серия убийств или что Чарльз тайком встречается с нами за спиной у своей подружки, строя хитроумные планы, – он выглядит здесь просто симпатичным и стильным парнем. Чувствую укол чего-то непонятного и пытаюсь изгнать это чувство прочь, даже практически об этом не задумываясь. Мне очень не нравится то, что Чарльз сказал мне тогда на улице. Прозвучало это почти так, словно он догадался, что именно я затеваю. И в этот самый момент кто-то отмечает меня в «Инстаграме». С внезапно пересохшим ртом вижу, кто это: Шпилька52. Это тот самый аккаунт, на который выложили ту украдкой снятую фотку, на которой я сижу на лекции по французскому. Вне всяких сомнений, это тот же человек, что заснял меня спящей в штаб-квартире САЭ. Когда вижу новое фото, лишь раскрываю рот. Это я прошлым вечером, в полуквартале от водоочистной станции, все еще в своем черном обмундировании. Должно быть, уже после того как я покончила с Уиллом, но перед тем как успела все это выбросить и переодеться… За мной следили. Каким образом? Я ведь была так осторожна! Кто бы это ни был, он или она наверняка знает, что я сделала. Фото, правда, снято довольно издалека, так что вряд ли кто-то может с уверенностью сказать, что это именно я. Открываю аккаунт Шпильки52 и опять прокручиваю ленту, разглядывая самые недавние фотографии и отматывая все дальше назад. Вот на фото просто скамейка. Где-то вдали можно различить бронзовый бюст – это одно из скульптурных изображений Джона Адамса в кампусе. То есть расположена эта скамейка прямо возле «Тайлера» – общаги, в которой живет Андре. Вот внутренний вид Альбертсон-холла – сразу узнаю его, поскольку регулярно заскакивала сюда за кофе, надеясь случайно встретить Чарльза в одной из репетиционных. Дальше изображение здания, которое кажется мне смутно знакомым, но никак не могу его опознать. На заднем плане круглосуточный магазинчик, который я быстро нахожу на «Гугл-картах». Тот расположен неподалеку от Центра компьютерной диагностики, в котором участвующим в исследовании студентам делают МРТ – и где убили Келлена. Потом группа парней, выходящих из спортзала. Увеличиваю изображение насколько возможно. На заднем плане Майкл Бунарк, с его узнаваемыми черным чубом. Понимаю, чей это аккаунт. «Убийца Золотого штата»[107] забирал из домов убитых им людей всякие безделушки. НДР оставлял на память пряди волос своих жертв. Никогда такого не понимала – они фактически создавали досье из улик против самих себя, и ради чего – из гордыни? Шпилька52 документировал свои деяния в реальном времени. И только что отметил на фотке меня. Это акт агрессии. Только вот он не догадывается, что я для него сейчас не лучшая мишень, поскольку теперь меня ничто не отвлекает и я могу сосредоточиться исключительно на нем. 49