Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 20 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы заметили, товарищ майор, что в квартире не наблюдается никакого беспорядка? — снова подала голос Зинаида. — Хотите сказать, что Печорский все же сам повесился? — остро глянул на младшего лейтенанта Щелкунов, жестом давая понять Стрешневу, а вместе с ним и Сабирову, что их присутствие в квартире Печорского уже необязательно. Едва кивнув, оба незамедлительно и с немалым облегчением вышли из квартиры. — Нет, — не задумываясь ответила Зинаида. — Хочу лишь сказать, что убийца или убийцы либо знали, где в квартире лежат деньги и самое ценное, поэтому не стали нигде рыться, либо гражданина убили по иным причинам. Если, конечно, убили. — Вот ты к чему, — в упор посмотрел на Кац Щелкунов. За непродолжительное время ее службы в отделе Зинаида многому научилась, а главное — она обладала особенностью видеть детали, которые нередко пропускали даже иные оперативники. Говорят, что женщины наблюдательнее мужчин, это как раз про нее. — Значит, ты не можешь с уверенностью сказать, что это было: убийство или самоубийство. — Сомневаться для следователя — вещь полезная и обязательная, — изрекла Зинаида тоном наставника, но не строгого, а доброго и участливого. — И убийство это или самоубийство, будет известно наверняка после проведения медицинских и криминалистических экспертиз и написания по ним заключений. Но вот этого, — протянула она Виталию Викторовичу листок бумаги, — не принять во внимание никак нельзя. Этот листок лежал на комоде на видном месте под серебряным портсигаром. Щелкунов взял из рук младшего лейтенанта листок бумаги и прочитал вслух: — «Прошу в моей смерти никого не винить. Ухожу из жизни добровольно, прощайте. Модест Печорский». Внизу стояла неразборчивая подпись, различить в которой можно было только начальную букву «П». Настало время допросить супругу самоубийцы. А возможно, что и убиенного. — Вот что, Зина, давай приведи сюда Нину Печорскую. Нам будет о чем с ней поговорить. — Хорошо, Виталий Викторович, — охотно откликнулась Кац и, постукивая каблучками о сверкающий паркет, вышла из квартиры. Зинаида выполнила приказание майора буквально: привела Печорскую, бережно придерживая ее под локоток. Но не потому, что вдова сопротивлялась и не желала уходить. Напротив, когда младший лейтенант прошла в квартиру Стрешневых и сообщила Печорской, что с ней хочет поговорить майор милиции, то молодая женщина охотно согласилась вернуться домой. Видимо, Нина Печорская, раздавленная горем, крайне неуютно чувствовала себя в компании чужих людей, которые пришли в гости не для того, чтобы грустить, а затем, чтобы весело встретить Новый год. Да и гости с ее уходом почувствовали некоторое облегчение, что прочитывалось по их враз повеселевшим лицам. …Но, шагнув в прихожую, вдова покачнулась. Вероятно, силы покинули ее. Вот Зинаида Борисовна и поддержала ее в нужный момент. — Вам плохо? — сочувственно спросила она. — Ничего… Уже все прошло, — вроде бы взяла себя в руки Нина, стараясь не смотреть на распластанный на полу труп мужа. — Тогда скажите мне: это почерк вашего мужа? — доброжелательно поинтересовался Виталий Викторович, протянув обнаруженную записку Нине. Вдова мельком глянула на бумагу: — Кажется, Модеста. Такой ответ ничуть не удовлетворил майора Щелкунова. — Что значит — «кажется»? Это его почерк или не его? Скажите нам точно. Вы ведь знаете его почерк. Вам не однажды приходилось видеть, как ваш муж заполнял документацию для своих магазинов, — произнес Виталий Викторович уже без всякого намека на доброжелательность. — Следствию важно знать точно. Снова мельком глянув на записку, Нина Печорская ответила: — Мужа. Прозвучало не очень убедительно. Майор Щелкунов невольно сжал губы. — И подпись его? Вы подтверждаете? — ровным, сочувствующим тоном, пряча нарастающее раздражение, спросил Виталий Викторович. А ведь могла бы ответить и более убедительно. Ведь прожила с мужем бок о бок не один месяц. Ему никогда не нравилась неопределенность в словах свидетелей. Ну как можно, скажите на милость, иметь дело с очевидцем, слова которого расплывчаты и нетверды. Прикажете ему верить? Что-то не очень получается. — Его, — устало произнесла Печорская, и ее опять качнуло. Женщина была очень слаба. Происшествие, случившееся в ее квартире, сильно на нее повлияло, забрав, по-видимому, все силы. Без четверти двенадцать прибыл дежурный участковый, уже в годах, с орденом Красного Знамени на темно-синем мундире. — Старший лейтенант Бабенко, — представился он. — Помогите младшему лейтенанту, — приказал ему Щелкунов, указав на Зинаиду Кац и продолжая недоверчиво и, похоже, участливо посматривать на Нину Печорскую. — Мы ищем письма и бумаги, написанные рукою покойного. И чтобы они были подписаны его собственной рукой. Очень помогли бы личные письма, документы. — Понял, товарищ майор, — ответил Бабенко и прошел к младшему лейтенанту: — Ваш начальник направил меня к вам. — Хорошо, — ответила Зинаида и четко поставила участковому уполномоченному задачу: — Для начала нужно просмотреть шкаф, ящики в комодах, письменный стол. Я начну с комода, а вы осмотрите письменный стол. Письма, написанные рукою Печорского, нашлись в том же комоде. А пачка документов в белой папке с тесемками была обнаружена Бабенко в ящике письменного стола. На некоторых документах стояла размашистая подпись Печорского. — А теперь давайте сравним почерк с записки с теми письмами, что отыскались. Для верности записку положили рядом с письмами. Вроде бы все буквы схожи, и вместе с тем записка и строки, написанные в письмах, каким-то неуловимым образом отличались. — Каково твое мнение, Зина? — посмотрел на младшего лейтенанта Щелкунов.
— Мне кажется, что они не очень похожи. Вот посмотрите повнимательнее, товарищ майор, в предсмертной записке у строчек наклон немного другой и буквы ложатся как-то поровнее. А написание некоторых букв в записке и в письмах вообще разнятся! Видите, в предсмертной записке буква «И» прямее выглядит, чем в письмах и в документах, а буква «О» в записке более вытянутая. А еще Печорский перед смертью должен был находиться в сильном волнении, это как-то должно было сказаться на его почерке. А мы видим, что почерк у него в предсмертной записке ровный, как будто бы Печорский старательно выводил каждую букву. Никуда не спешил. В письмах он менее аккуратен. — Замечание, конечно, верное, — вынужден был согласиться Щелкунов. — А ты не думаешь, Зинаида, о том, что Печорский взвешенно принимал решение о самоубийстве. Перегорело у него все внутри, вот потому он и не волновался. И торопиться ему уже было некуда. А что касается самого почерка, то мне видится, что в обоих случаях почерки очень похожи и могли быть выполнены одной рукой. Хотя я, конечно, не являюсь специалистом-почерковедом. Пусть участковый нас рассудит, — решил Виталий Викторович. — Старший лейтенант, подойдите сюда. Участковый немедленно подошел. — Давно служите в милиции? — Лет пятнадцать. Поначалу, как с Гражданской пришел, мастером на заводе поставили, а уже потом, как коммуниста, в милицию направили. — Значит, опыт большой. — Всякого насмотрелся, чего уж там… — Можете нас рассудить? Почерк в письмах похож на тот, что в записке? Старший лейтенант довольно долго разглядывал бумаги, неодобрительно хмыкал, смотрел зачем-то бумаги на свет, после чего весьма глубокомысленно изрек, не поддержав ни сторону младшего лейтенанта, ни майора: — Кое-какие отличия между почерком в предсмертной записке и почерком в письмах, следует признать, имеются. Но, с другой стороны, — добавил после небольшой паузы Бабенко, — ежели бы я собирался через пару минут удавиться, мой почерк, я думаю, тоже бы отличался от того, каким я пишу в обычных условиях… К тому же не стоит человеку, не очень-то сведущему в подобных вопросах, решать, тот это почерк или не тот, ибо ничего это не даст. Сказано было емко и убедительно. Поэтому Щелкунов пришел к единственно правильному решению, заключив следующее: — Хорошо. Отдадим записку с письмами и документами экспертам-почерковедам. А они уж там пусть разбираются. — Потом обратился к Нине, стоящей рядом: — Осмотрите вещи. Если у вас что-то пропало, скажите. Нина огляделась и ответила не сразу: — Да вроде ничего. Все на месте. — Деньги в доме были? — поинтересовался Виталий Викторович. — Да, — последовал ответ. — Где они хранились? — В письменном столе. — Вы не можете посмотреть, — мягко обратился Щелкунов к Печорской, — находятся ли деньги на своем месте или нет? Виталию Викторовичу отчего-то было жалко молодую беззащитную вдову. Как бывает жалко голодного щенка, тыкающегося холодным носом в ладони, или котенка, забившегося со страха перед чужим миром под лавку или скрипучее крыльцо. Хотя ранее в каких-либо прежних делах, которые ему доводилось вести, особой жалости к свидетелям происшествий или преступлений майор не испытывал. Все теперь пойдет прахом, что Модест Печорский так кропотливо преумножал и выстраивал: магазины и ресторан. Нина прошла к письменному столу и выдвинула верхний ящик. Денег в нем не оказалось. — Их здесь нет, — удивленно произнесла она и посмотрела на майора милиции: — Вы полагаете, нас ограбили? — Она помолчала, собираясь с духом, чтобы произнести следующую фразу: — А моего мужа что — убили? Но кто это мог сделать? И за что? — Мы здесь для того, чтобы разобраться во всех обстоятельствах произошедшего, — уклончиво и довольно сухо ответил Щелкунов. — Да нет, не может такого быть, — взволнованно произнесла Печорская, обращаясь скорее сама к себе. После чего вскинула голову и посмотрела Виталию Викторовичу прямо в глаза: — Модест Вениаминович, конечно, сделал это сам. Это, вне всякого сомнения, самоубийство. — Откуда у вас такая уверенность? У него были на то какие-то причины? Может, он болел? Отвернувшись, вдова молчала. — Сколько было денег? — выдержав паузу, спросил Виталий Викторович, немного удивленный поведением молодой вдовы. Другая бы на ее месте наверняка ухватилась бы за версию об убийстве мужа, которая оправдывала бы его и делала из него жертву преступления, а не явно смалодушничавшего человека, сдавшегося перед обстоятельствами. Если бы эта другая его любила и желала сохранить добрую память о нем. А Нина, похоже, больших чувств к ныне покойному супругу не испытывала. — Точно я не могу сказать, — тихо ответила молодая женщина. — Ну, можете сказать хотя бы примерно? — вновь спросил Щелкунов, надеясь получить точный ответ. — Думаю, тысяч семь-восемь. — Значит, в ящике письменного стола находилось тысяч семь-восемь, которых на настоящий момент нет, — констатировал начальник ОББ городского управления. — Нет… Но, возможно, Модест потратил их сам. Он много вкладывался в свои магазины и ресторан, — пояснила Нина, опять-таки косвенно поддерживая версию о самоубийстве. — А вот его сберкнижки, — Печорская показала их майору милиции, — обе на месте. — Позвольте на них взглянуть? — попросил Виталий Викторович. Нина протянула майору обе книжки. Тот открыл одну и едва не присвистнул — пятьдесят пять тысяч целковых. Немалая сумма! Вторая — на сумму сорок три тысячи с копейками. То бишь с рублями. Итого — девяносто восемь тысяч с чем-то. Очень даже неплохой заработок для советского гражданина, готовящегося безбедно встретить старость. Чтобы заработать такие деньги, ему, начальнику отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством, надлежит проработать на своем месте без малого десять лет. При этом следовало не есть, не пить и ничего не покупать… Даже папиросы.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!