У Ульфа появилось ощущение, будто его обвиняют в чудовищной бесчувственности. Раздражение, которое в нем вызывал этот молодой человек, ушло. Он принял невинный вид. – Слушайте, – сказал он, несколько повысив голос. – Я просто спросил у нее про ее парня. Вот и все. Но тут явно что-то… Молодой человек вздохнул. – Они разошлись, – сказал он, а потом добавил риторическое: – Не так ли? – Мне-то откуда это было знать? – резко ответил Ульф. Но молодой человек продолжал обвиняющим тоном: – Между ними все кончено. Ей приходится очень нелегко. Это все знают. – Это он с ней порвал? – вмешался Блумквист. – Его жена узнала? Молодой человек, еле скрывая раздражение, поглядел на Блумквиста. – Да, он. Что совершенно очевидно. – Вовсе не очевидно, – вмешался Ульф. Молодой человек отвел взгляд. – Насчет его жены мне ничего не известно. Но это точно он решил со всем покончить – поэтому она так расстроена. Чего вы еще ожидали? Ульф встал. – Думаю, нам надо идти. Блумквист тоже поднялся. – Она, наверное, сейчас вернется, – сказал молодой человек. – Пойду, посмотрю, как она там. – Нет, – ответил Ульф. – Я зайду как-нибудь в другой раз. Скажите ей, что я очень прошу прощения. – Да, – добавил Блумквист. – И я тоже. И бросил на коллегу Ловисы довольно суровый взгляд. Они вышли на улицу и молча вернулись к «Саабу». Ульф, заводя мотор, сказал Блумквисту: – На самом деле это ничего не меняет. – Ну и фрукт, – проворчал Блумквист. – Он еще молод, – ответил Ульф. – Дозреет. Я был в точности таким же, подумал он. – И что за дурацкие очки, – продолжал Блумквист. – Сидит такой. Довольный собой, – тут он кашлянул. – Ну вот, у меня начинается ларингит, – сказал он. – Так я и знал, что этим дело кончится. Придется принимать алоэ вера. Иммунная система у меня… – Дайте связкам отдохнуть, – сказал Ульф. – Попробуйте некоторое время не разговаривать. Блумквист этот совет проигнорировал. – Но нам удалось подтвердить, что роман у них был. Ульф был с этим согласен. – Да. Я бы сказал, сомнений тут не осталось. У Блумквиста сделался глубокомысленный вид. – Так что вы собираетесь делать? – Скажу ей, наверное. Блумквист покачал головой. – И зачем только люди сами осложняют себе жизнь – особенно, когда дело доходит до секса? Ульф вывел «Сааб» на дорогу, раздумывая над ответом на этот вопрос. Со стоявшей за ним мыслью трудно было поспорить. Люди и в самом деле осложняли себе жизнь, и да, значительная часть этих сложностей была связана с сексом; но почему столь многим так трудно бороться с этими сложностями – этого он понять не мог. Может, это была просто слабость – все мы слабы перед лицом темной, анархической силы полового влечения, которая лишает нас воли. Взять хотя бы меня, подумал Ульф. Я влюбляюсь, как и все остальные, но всегда не в тех людей. Мало было ему чувств к Анне, но, когда его время от времени начинало тянуть к другой женщине, она оказывалась в равной степени недоступной. Теперь, задним числом, он жалел о том, что показал Ловисе ту сережку. Это было мерзкое чувство: теперь ему стало ясно, как сильно он ее унизил. И все же он убедился в том, в чем должен был убедиться; кроме того – напомнил он себе – Ловиса сама вступила в отношения с женатым человеком. Она прекрасно знала, что у него есть жена и дети, и, судя по всему, ей это было все равно. В подобных обстоятельствах не стоило жаловаться, если ее чувства оказались задеты при виде доказательства ее дурного поступка. Ульф старался подавить в себе чувство вины, но это было непросто. Может, он был слишком деликатной натурой, чтобы работать в отделе деликатных расследований, подумалось ему. Глава двенадцатая. Волки и им подобные На работу Ульф вернулся около одиннадцати. И оказалось, что в кабинете он был совершенно один: Эрик был на курсах по повышению квалификации, а Анна и Карл уехали вдвоем на межведомственную конференцию. У него на столе лежало несколько папок, наверняка от Эрика, чья работа заключалась в том, что он принимал новые дела, заносил их в систему и клал Ульфу на стол в порядке их срочности. Ульф просмотрел записки, которые Эрик прикрепил к каждой папке: «Необычное нападение – в ухо укушен сотрудник американского посольства; нападавший – член Общества шведско-американской дружбы»; «Кража культурно значимого объекта из университета»; «Набивание камнями ветрового конуса в местном аэропорту». Прочитав последнюю записку, Ульф поднял бровь: Эрик положил папку в самый низ стопки, явно решив, что дело не особенно срочное, но он, скорее всего, просто не понял, насколько это серьезно. Если проделать такое с ветровым конусом, то пилот, идущий на посадку, может неправильно оценить силу ветра. Потенциально это был акт терроризма, а это в глазах Комиссара перевешивало все остальное. Но поверх трех папок лежала сложенная страница из газеты с запиской от руки на полях. Почерк принадлежал Эрику: «Слышал, как ты упоминал Седерстрёма – ты это видел?» Ульф развернул газету. Большую часть страницы занимала фотография Седерстрёма. Писатель сидел в каком-то баре; на стойке перед ним стоял мартини. Напротив сидел человек с длинной лохматой бородой, который, казалось, спорил о чем-то с героем снимка. Заголовок, набранный крупными буквами, гласил: «Седерстрём. Имидж или реальность?» Ульф принялся читать дальше: С тех пор, как лет десять назад Нильс Седерстрём, писатель и забулдыга, ворвался на шведскую литературную сцену, он не уставал поражать читателей своими невероятными выходками. Совсем недавно Седерстрём вернулся из поездки в Кению, где, по слухам, его вышвырнули из клуба «Матейга», места съемок легендарной «Счастливой долины». В этом эксклюзивном кабаке Седерстрёму указали на дверь из-за того, что он вел себя чересчур дружелюбно по отношению к жене одного из членов правления, ведущего организатора сафари. Ни он, ни его супруга не оценили поведения знаменитости, что же до Седерстрёма, то он не выказал ни малейших признаков раскаяния. «Осуждаю ли я плохие поступки? – заявил Нильс в интервью местной газете. – Конечно, нет! Ничего плохого в плохих поступках я не вижу!» Читателей ждут новые шокирующие откровения о том, что на самом деле скрывается за колоритным поведением этого хулигана от литературы. Читайте в следующем номере! Заказывайте газету прямо сейчас! Ульф перечитал статью, задерживаясь взглядом на особенно экспрессивных выражениях. Что, интересно, это будут за «шокирующие откровения»? Может, автор статьи собирается открыть читателю глаза на ранее неизвестные эпизоды – буйство, пьянство, скандалы? Или это будет нечто совершенно новое? И если да, то что именно? Он задумался. Шокирующие новости о Седерстрёме должны быть чем-то необычным. А чего можно не ожидать от знаменитого хулигана? Хорошего поведения? Это уж точно удивит читателей газеты. В конце концов, вряд ли кого вышвыривали из «Матейги» за хорошее поведение. А может, автор статьи намекал на нечто особенно шокирующее – даже по сравнению с обычной литанией провокаций, которая служила фоновой музыкой в жизни Седерстрёма? Ульф задумался. Наверное, что-нибудь, связанное с сексом, решил он: никак иначе. Все остальное вряд ли могло заслуживать эпитет «шокирующие». Кроме, конечно, политики. А что, если Седерстрём вступил в ряды «Умеренных экстремистов» или даже «Экстремальных центристов» – партии, известной, вопреки своему названию, проявлениями самого крайнего экстремизма? Он немного поразмыслил над этой новой возможностью, но быстро ее отбросил. Нет, это должно быть нечто гораздо более скабрезное: измена, тайный порок либо адюльтер самого низкого пошиба. Именно такие истории манили публику, и рано или поздно знаменитости давали людям то, что им хочется. Любимчики Немезиды, подумал он. Они всегда у нее на радаре; она наблюдает, пеленгуя самые мелкие человеческие слабости так же безошибочно, как и самые высокомерные проявления гордыни. Именно это здесь и произошло; Ульф был в этом уверен. Он отложил газету и уже было собирался бросить ее в корзину для мусора, но вовремя остановился. Если бы получилось убедить этого журналиста – автора статьи – рассказать, что именно ему удалось обнаружить… Он снова нашел нужную колонку и увидел имя: Оке Хольмберг. Мужчина, значит; хотя в наше время следует быть осторожным с догадками о чьей-либо половой принадлежности и с общими утверждениями, в которых фигурируют местоимения мужского пола. Ульфу в свое время пришлось посетить служебный воркшоп, посвященный именно этим, исключительно деликатным материям. Конечно, журналисты, как правило, настороженно относились к неформальным беседам с полицией, и, узнай он даже, в чем состояла страшная тайна Нильса Седерстрёма, вряд ли ему выдали бы источник информации. Да это было и не важно: узнай он о слабости писателя, вычислить шантажиста станет гораздо легче. Он взял телефон и набрал номер редакции. Да, ответили ему, Оке Хольмберг действительно у нас работает. Да, он сейчас где-то в редакции, но трубку не берет. – Надеюсь, он не влип опять в неприятности? – спросила секретарь, взявшая трубку: Ульф еще в начале разговора сообщил, что звонит из полиции. – Оке сейчас непросто, и не хотелось бы, чтобы у него добавилось проблем. Журналистам в наши дни и так тяжело приходится, и без того, чтобы от них требовали чего-то еще. – Да, конечно, им нелегко, – согласился Ульф. – И нет, у Оке нет никаких неприятностей. – Как хорошо, – с облегчением ответила секретарь. – Сколько раз я ему говорила – ты ходишь по тонкому льду. Знаю, деньги ему нужны, но… Тут она осеклась, явно сообразив, что сказала чересчур много. Бывают такие люди, подумал Ульф: говорят первое, что приходит им в голову, не особенно задумываясь о последствиях. Ему не особенно нравилось выражение «язык без костей», но данную ситуацию оно описывало удивительно точно. Ульф взял эти неожиданные откровения на заметку. Интересно, что же такое там происходит у Оке Хольмберга? У Ульфа было ощущение, что по тонкому льду сейчас ходят буквально все. Швеция его молодости была местом, где соблюдались правила, задававшиеся лютеранским кодексом поведения, где не было сомнений в идеалах равенства и взаимоподдержки. Но потом что-то произошло, и теперь никогда нельзя быть уверенным, каких именно ценностей придерживается тот или иной человек. Да и сами ценности как будто потеряли свое значение; потыкай палкой в осиное гнездо – и оттуда появятся самые разнообразные вещи, включая сомнительные метафоры. Ульф решил, что стоит попробовать узнать о журналисте побольше. – Ох уж этот Оке, – сказал он, посмеиваясь, – вечно он ищет, где бы руки нагреть. – Ну, я бы так не сказала, – ответил голос в телефонной трубке. – Он же не виноват, что на него свалились эти долги – помните? – Нет, конечно, не виноват, – ответил Ульф, а потом наугад добавил: – Она, как там ее звали? – Фрида. Это которая недавно появилась, конечно. Жену Оке звали… Ох, забыла. Это было так давно. – Да я вообще с ней незнаком, – честно ответил Ульф. Эта женщина – просто дар Божий, подумал он. Настоящий Божий дар. – Мегера была жуткая. Оке от нее на стенку лез. Ульфу стало жаль журналиста. – Я слышал, ему со многим приходилось мириться. – Да. Куда уж хуже. Хотите, я кое-что вам расскажу? Есть люди – я, конечно, не из их числа – так вот, некоторые люди думают насчет того несчастного случая… как бы это сказать? – что Оке был как-то в этом замешан. Она сделала паузу, во время которой Ульф размышлял над тем фактом, что с этим человеком он разговаривает первый раз в жизни. Они не были знакомы; она и понятия не имела, кто он такой, и все же делилась с ним слухами самого низкого пошиба. Если, конечно, они соответствовали действительности – что тоже было под вопросом. – В первый раз слышу, – сказал он, наконец. – Чего только люди не говорят. Но тот случай, наверное, расследовали во всех подробностях – они же всегда так делают, разве нет? – Только не в этом случае, – не задумываясь, ответила она. – Я бы проверила проводку. Ульф напрягся. Проводку?