Когда питание порталов прекратилось, до шара, на котором мы летим, долетела ударная волна от слохпнувшегося прохода. А меня скрутило таким спазмом, что перед глазами вспыхнули сотни звезд. Последнее, что я увидела, это бесцветное и неподвижное лицо Алекса Хрома. Совершенно точно, я потеряла сознание, потому что поглотившая меня чернота не может быть ничем иным, как бесконечным ничто. Я плыла в этой тьме и чувствовала бесконечность. Ощущение настолько сильное, что сомнений нет — конца и края этому месту не существует. Тихая жуть охватила все мое существо, я осознала себя даже не пылинкой, а чем-то в разы меньше и ничтожнее в пространстве мирозданий. В этот момент пришло понимание — Вселенная бесконечна. Но люди в силу своей крошечности, даже представить не могут — насколько. Вся наука, которая известна гражданскому и магическому миру вместе с АКОПОС, Небуланом и остальными мирами — ничто рядом с реальной Вселенной. И сейчас я где-то в её удаленной части плыву в форме непонятно чего. Звуков я слышать не могу, ведь у меня нет ни ушей, ни других органов чувств. Но какая-то вибрация ощущается совершенно четко. Я не понимаю, откуда она идет, словно вибрирует само «ничто». А может это лишь я считаю это «ничем», а на самом деле это «что-то». Но я в силу своей малости, не могу этого осознать. Не знаю, сколько прошло времени в этом состоянии, но откуда-то пришли то ли слова, то ли звуки. — Начала нет. Конца — нет. А потом я открыла глаза. Привидевшееся моментально забылось, как бред человека, побывавшего на границе жизни и смерти, а я уставилась на потолок из отполированных досок. Когда мне удалось повернуть голову, круглое окно и деревянные стены сообщили, что я где-то у лонгоморфов. На мне длинная бесформенная ночная сорочка, белого цвета, на ногах толстые вязаные носки. А в следующий момент на меня навалились воспоминания о случившемся и я резко села. — Алекс! — вырвалось у меня. Крепкие и заботливые руки уложили меня обратно на кровать, а я лишь через секунду удосужилась посмотреть на лицо сиделки. Ею оказался Соловей. С перевязанной рукой и огромным кровоподтеком под глазом, он откинулся на спинку стула и улыбается во все тридцать два жемчужных зуба. — Думал, ты будешь ещё спать, — сказал он. Мое дыхание участилось, мысли об Алексе заняли все мое сознание. — Спать? Сколько я спала? Где Алекс? Соловей усмехнулся. — Тих-тих, Одуванчик, — попросил он. — Не так быстро. Ты пока слабая. — Сол, ответь, — взмолилась я. Он покачал головой сказал по-отечески: — Три дня в отключке. Питали тебя магией, еду и воду ты не... — Воды!!! — выпалила я, вдруг ощутив такую жажду, что язык при разговоре царапает небо. Соловей взял кувшин и кружку, собираясь налить, но я выхватила кувшин и начала глушить прямиком из него. Осушив кувшин полностью, я вытерла губы и повторила: — Где Алекс? — Яра, тебе не стоит... — начал он. — Где он?! — чувствуя, как нарастает беспокойство, выкрикнула я и, прежде, чем Словей успел сориентироваться, слезла с кровати и с подгибающимися коленями бросилась к двери. Бегать в длинной сорочке неудобно, но несмотря на это мне удалось вывалиться из комнаты на подкашивающихся от слабости ногах и, налетая на стены, ломануться по коридору. В спину донеслось: — Яра, да погоди же... Но остановить меня может сейчас только Алекс, а его я нигде не вижу. Так что когда за ближайшим поворотом я налетела на массивную фигуру Михи в человечьем облике, сопровождаемого вездесущей Свирэлью, я выдохнула, повиснув у него на руках: — Миха... пожалуйста... Скажи — где Алекс? На его лице мелькнуло неоднозначное выражение, которое напугало меня ещё больше. Они со Свирэлью переглянулись, затем медведь вздохнул и проговорил: — Ладно. Пойдем. Еле держащуюся на ногах меня провели по коридорам к небольшой двери. Миха молча кивнул на неё, а у меня внутри все сжалось от предчувствия. Не говоря больше ни слова, я проковыляла вперед и, толкнув створку, вошла. Белоснежный свет на несколько секунд ослепил меня, я закрылась ладонями, а когда глаза привыкли, стала различать зеленые растения. Спустя несколько секунду я поняла, что нахожусь в какой-то оранжерее, иначе не знаю, как назвать большое помещение, сплошняком усаженное растениями, лианами и хвоей. Причем в отличие от остальных растений Небулана эти не красные, а зеленые, как на Земле. В середине оранжереи топчан, к которому подходят зеленые ветви и паутиной свежих ростков опутывают лежащее на нем тело, до шеи укрытое белой простыней. Железная лапа сдавила грудь, у меня со всхлипом вырвалось: — Алекс! И я бросилась к нему. У самого топчана мои ослабшие ноги не выдержали и я рухнула прямиком на Алекса. — Алекс... Ну как же так... Алекс... Пожалуйста... — зарыдала я у него на груди. — Ты мне так ничего не рассказал... Алекс... Рыдания меня сотрясали так сильно, что заболело в груди, а от слез белая простынь потемнела. В своем горе я не сразу заметила, что зеленые ростки не просто опутывают тело Алекса, но ещё и светятся. Когда я разрыдалась, обнимая его большую фигуру своими миниатюрными руками, ростки засветились сильнее. — Ты не должен был... Алекс... Зачем ты меня спас... — всхлипывала я и выла, не боясь, что кто-то услышит. — Скотина ты... Алекс... Ненавижу... Как ты посмел умереть... Моя истерика длилась так долго и оказалась такой сильной, что через какое-то время во мне просто не осталось влаги. Глаза горели, в груди кололо, а дыхание перехватывало и содрогалось. Хотелось просто лечь рядом с ним, свернуться калачиком и замереть, больше ни о чем не думая. Что я и сделала. Хром единственный на этой планете, кроме мамы, кто оказался готов ради меня почти на всё. Он отдал за меня жизнь, а я считала его высокомерным нарциссом с золотой ложкой во рту. От осознания собственной несправедливости новая порция слез потекла из глаз на виски, хотя я считала, что уже выплакала всю воду. Как больно... Как горько... Почему он... Я больше не услышу его голос, не... — Алекс... ты не имел права умирать... — сдавленным болью голосом выговорила я. — Я вот тоже тогда тут лягу и... — Я тебе лягу, — донесся из-за спины хриплый, слабый но до щимоты в груди голос. Не поверив ушам, я резко развернулась и села, уставившись на Хрома. Тот лежит с открытыми глазами и смотрит на меня из-под полуприкрытых век. Ликование, которое меня охватило, можно сравнить наверное с полетом в космос или первым поцелуем, или не знаю — с чем. Кинувшись ему на шею, я закричала не помня себя: — Ты жив! Жив! — Ай... Ой... Осторожнее... — простонал Алекс. — Меня не так просто убить. Но если продолжишь душить, у тебя получится. Я тут же ослабила хватку и нехотя отстранилась, растерянным взглядом окинув опутывающие его саженцы с матовым светом. — Но... как? Что это за место? Почему ты здесь? — спросила я. Пошевелив руками, Алекс покатал голову по топчану, разминая шею, затем сделал несколько вдохов и кое-как сел. Растения при этом тут же приблизили ветки к его спине, давая опору. — Это лазарет Зеленых семян, — сказал Алекс хрипловатым голосом. — Это все, что осталось у лонгоморфов от контактов Землей. На небуланской почве земные растения обретают мощную целительную силу. Кровососы истребили всю зелень, но лонгоморфам удалось сберечь этот зеленый островок. Меня переполняли эмоции, хотелось кинуться ему на шею и больше ни о чем не думать, но здравый смысл все же одержал верх. — И они поместили тебя сюда после... Я запнулась, а Алекс кивнул и продолжил вместо меня: — После того, как я отдал тебе почти всю жизненную силу. Они поймали наш шар как раз когда мне оставались минуты. Меня его слова все больше шокировали и вгоняли в смятение. — Но почему... — попыталась сложить свои вопросы я в членораздельные слова. — Почему ты меня столько раз спасал и жертвовал... собой? Когда Алекс поднял на меня глаза, я привычно смутилась, поскольку то, что в них прочиталось, не совпадает с уставом АКОПОС и правилами академии Парамагии. Слабой рукой он заправил мне локон за ухо, взгляд его внимательно скользнул по моему лицу, затем Алекс проговорил негромко: — Когда-то давно у меня был племянник. Приемный. Он был сыном моего старого друга. Мы дружили крепко, мальчишка привык называть меня дядей. А я к нему прикипел всей душой. Да чего там... Мать мальчишки была «кукушкой», так что я в каком-то смысле восполнял ему нехватку внимания. Магических способностей у него не было. Точнее, мы с его отцом так думали. Но в возрасте восемнадцати лет у него прорезался дар... Портальщика. Я охнула, на лицо Алекса легла тень воспоминаний, он кивнул и продолжил: — Я не хотел, я очень упирался. Но друг упросил меня взять мальчишку в академию Парамагии. Мои доводы в пользу того, что нельзя заниматься магией тем, кто с рождения с ней незнаком, друга не убедили. В общем, Спрутовская сказала, что портальщик — это крайне редко, ценно и всё в таком духе. И мальчишку взяли обучать. — Но в академии нет специалистов по портальщикам, — вспомнила я. Алекс снова кивнул. — Именно. Мне самому пришлось изучить материал обучения портальщиков. Но... я не портальщик. Не учитель портальщиков. Я не могу их обучать. Для того, чтобы помогать в обучении, надо самому в совершенстве владеть материалом... Вздох, который издал Алекс, получился таким тяжелым, что у меня сдавило горло. — Когда из мира шестнадцать-четыре армия слизоморусов начала ломиться в легальные двери между мирами, — после тяжелой паузы снова начал говорить Алекс, — я был категорически против участия мальчишки в этой битве. Он был не готов. Мы все были не готовы к действиям необученного портальщика... Но он считал, что уже все умеет... И когда началась драка, он переоценил свои силы... Он... Ох, Яра... Это я переоценил свои силы... Я должен был настоять, должен был убедить всех, не брать мальчика в академию. Если бы мы заблокировали его дар и стерли память пыльцой фей... Да, он никогда не узнал бы мира магии и что он — редчайший маг. Он навсегда остался бы среди гражданских среди обычных людей. Может работал бы кассиром или поступил бы на юриста. Но... он был бы жив. Алекс спрятал лицо в ладонях, и пока я шокированная рассказом, таращила на него глаза, с силой потер щеки. А когда убрал руки, глаза его покраснели от слез, которые он не позволяет себе выплакать.