Там, за Вороножскими лесамиЧасть I. Зима Пролог Глава I. Беглецы Глава II. Белая дорога Глава III. Зеленоглазая Глава IV. Не твое! Глава V. Снег черный и белый Часть II. Золото бродников Пролог Глава I. Мой неласковый Ольгов Глава II. Весна в степи Глава III. Княжна Ефросинья Глава IV. А встань за нас Глава V. У тестя в гостях Глава VI. Волки Эпилог Историческая основа романа * * * Там, за Вороножскими лесами Часть I. Зима Пролог — Опять на башню костровую лазила! — отец сурово сдвинул брови, — Девка на выданье, а по стене крепостной словно коза скачешь. Надо мной уж вся застава потешается. — Батюшка, да я же ненадолго, только одним глазком на тот берег поглядеть, — девушка виновато улыбнулась, пряча глаза под густыми ресницами. — Чего ты там не видела? — Снег новый выпал. Смотри, как сверкает. Красиво! — девица мечтательно посмотрела в оконце бойницы. — А Купава мне на Святки нагадала, что оттуда из-за Вороножа мой суженый приедет. — Выдрать эту вертихвостку нужно, чтобы глупости не каркала! Упаси Господь! — отец трижды широко перекрестился. — Со степи к нам только горе да смерть приходят. Хорошего с того берега не жди. На полуночи жениха будем искать. — Так там только дубы да осины. Лес кругом, какие уж женихи? Бортники пронские али лешаки? — дочь презрительно вздернула нос. — Дура, за этим лесом в стольном Переяславле суженый твой, тетка уж наверно подыскала добра молодца. А лес этот не просто дубы да осины, это броня княжения нашего. Заставы да лес густой — рязанской земле защита. Поняла? — Поняла, — вздохнула девица. — А суженый мой все равно оттуда приедет, — тихо, чтобы отец не услышал, прошептала она в снежную даль. Глава I. Беглецы 1 15 декабря 1288 г. Вот уже двое суток рыльские и липовецкие дружины уходили от погони, упорно продвигаясь на восток по тяжелому, успевшему слежаться январскому снегу. Вои жмурили глаза от степного солнца, устало терли побелевшие от шального ветерка носы и щеки. Верховые все время норовили оторваться от обоза. Сотники орали, разворачивая их назад. Лошади из последних сил перебирали ногами, натужно хрипели, отплевываясь пеной. Полозья жалобно скрипели в такт ударам слабеющих копыт. Первое время беглецы беспрестанно оглядывались на закат, туда, где из-за окаема мог появиться стремительный легкий враг. Но постепенно усталость начала притуплять чувство опасности, без сна и отдыха ни люди, ни животные не могли выдержать долго. Короткие остановки только еще больше отнимали силы, каждый раз подниматься на ноги и садиться в седло становилось все труднее и труднее. — Нужен привал, скоро кони начнут дохнуть, почему не останавливаемся? — ворчали отроки. — Нельзя, — объясняли бывалые ратники, — небо ясное, метели не жди. Следы на старом снегу хорошо видны. Уж бегут псы по наши души, оторваться надо, а там и передохнем. И только на закате, когда пала первая лошадь, князья дали добро разбивать стан. Дружины спустились на дно широкой балки, поросшей раскидистым кустарником. Вои кинулись безжалостно ломать тонкие промерзшие ветки, собирать в охапки торчащие из-под снежной корки сухие стебли трав. И вскоре над оврагом вместе с сизым дымком поплыл домашний запах наваристой каши. Демьян вскарабкался наверх и встал рядом с дозорным. Он тоскливо смотрел, как огненный шар падает за меловые холмы. Зимнее солнце умирало, заливая все вокруг алой искрящейся кровью. — Эко-то закат разыгрался, под утро мороз придавит, — самый опытный из воев Демьяна Горшеня приложил к глазам ладонь. — Нам бы вьюга теперь не помешала, — продолжал он рассуждать, — да видать ясно и завтра будет. Молодой боярин молчал, поглощенный своими горькими мыслями: «Горит как, очам больно смотреть. Может это Бог мне знак подает, что Ольгов мой родной пылает. Городня занялась, отец среди пожарища с разбитой головой лежит, а я здесь! Бегу как тать вместо того, чтобы рядом с ним на стену встать, мать да сестер заслонить. Коль погибнут, как жить-то дальше? Землю топтать, а они в той землице уж лежать будут…» — Да, не переживай ты так, Демьян Олексич, вон на тебе лица нет, — старый вой успокаивающе положил ладонь на плечо боярину. — Все у них хорошо будет, живы-здоровы останутся, — прочитал дозорный горькие мысли своего хозяина. — Не станет Ахматка земли разорять, мы ему нужны, на князей наших злобу затаил, а города жечь ему не с руки. Он магометанин, торговый человек, выгоду свою блюдет. Разоришь посады, ногайцы добычей все себе заберут, а с кого и какой потом выход брать? А уж откуп Ногаю заплачен, серебро Ахматка свое кровное отдал, чтоб баскаком стать. Чем опять короба набивать, если всех данников татары в полон уведут? — Правда так думаешь, али меня жалеешь? — в глазах у Демьяна забрезжила надежда. — Правда, правда, у меня ж там тоже семья осталась. На все воля Божия, уж изменить мы ничего не можем. И себя не кори, ты не хозяин жизни своей, у князя на службе. Князь сказал — едем, так и поехали, а остался бы дома — бесчестие и тебе, и батюшке. Тревога начала спадать. Горшеня всегда мог найти нужные слова, да и делом выручал не раз. Во всех сечах Демьян мог и не оборачивать головы, у левой руки неизменно, прикрывая плечо и спину, стоял опытный вой. И отец Горшени, и дед, и прадед, да и другие предки в глубине веков все трудились в Курске гончарами. И Горшене крутить бы гончарный круг, выставляя заезжим смердам тонкостенные кувшины на зависть их толстопузым домашним горшкам, но, когда он еще лежал в колыбели, с востока пришел Батый. Старый мир был сметен жестокой степной волной. Дружины местных князей заметно поредели. Воеводы стали зазывать в отроки посадских сынков. И повзрослевший парнишка в тринадцать лет попал в отряд к ольговскому боярину, деду Демьяна. Родовое ремесло обратилось кличкой. Теперь рядом с Горшеней воевал его пятнадцатилетний сын Фролка, которого с первых же дней появления в дружине перекрестили в Горшеньку. — Отчего сам в дозор встал? Пусть бы молодые постояли, — сочувственно упрекнул воя Демьян. — Настоятся еще, ночь впереди, — отмахнулся Горшеня. — Демьян Олексич, каша поспела! Все ждут, без тебя не едят, — к ним карабкался шустрый молодой ратник Нижата, лицо парня было вымазано сажей, видать его черед был кашеварить. — Иду! — крикнул ему боярин. — Скажу, чтоб тебе сюда подняли, — обратился он к дозорному. — Благодарствую, — кивнул Горшеня. Демьян стал спускаться на дно оврага. Стан, еще совсем недавно суетившийся растревоженным муравейником, теперь умиротворенно сидел у костров, часто работая ложками. И только люди Олексича нетерпеливо поглядывали наверх, не притрагиваясь к котлу. Устыдившись, боярин ускорил шаг. 2 Ночь спускалась в овраг, окутывая сонный лагерь плотным кольцом сумрака. Демьян лежал на охапке жесткого хвороста, лениво поворачивая то один, то другой бок к яркому пламени костра. Ему не спалось, он с завистью смотрел на своих ратных, дружно храпевших вокруг. «Нужно заснуть, завтра тяжелый день», — тщетно уговаривал он себя. Тишину разорвал гневный рокочущий бас Святослава Липовецкого: — Что значит — зачем напал?! Да ты видел, сколько там добра?! Это ж все наше! Наше!