Демьян с любопытством вскинул голову. У большого княжеского костра разгорался ожесточенный спор. Высокий, широкоплечий Святослав нависал над тщедушным, похожим на взъерошенного воробышка Олегом Рыльским. Маленький князь возражал слегка по-бабьи высоким пронзительным голоском: — Наше — не наше, какая разница! Теперь что и было наше — все их стало. Чего добился? — Можно подумать, не напал бы я, так все б по-другому было, один конец — прочь бежать, — Святослав нервно передернул плечами. — Для Ахмата — мы как кость в горле, мешаем ему хозяином в Курской земле стать. Пока он жив — не будет нам покоя. — Что ж ты на баскака руку хочешь поднять? Беду на нас накличешь, — возмутился Олег. — Нельзя со степью раздор иметь, силы не те, чтобы нос драть. — Да, вот ты нос не драл, в ножки падал, то к Ногаю, то к царю Телебуге, а конец-то тот же, — в голосе Липовецкого князя звучало злорадство. — Рано конец мне отмеряешь, я еще поживу, а в ножки к царю не один я падал, вдвоем просить ездили. Али забыл?! — Олега разрывала ярость. — Ведь все почти уладить удалось. Царь послов дал, людей наших из слобод вывели, как и хотели. Ахмат зол был, да не препятствовал, супротив самого царя идти не хотел. А тут ты со своим разбоем ночным, мало тебе показалось! Ахмат к Ногаю сбежал, напраслину на меня возвел, а в чем я виноват? Меня в ту ночь даже рядом не было. Разбойничал ты, а ответ держать мне! — И я не виноват, что Ахмат тебя приплел, — уже мягче ответил Святослав, и ворчливо добавил, — возы добром нагрузил, еле тащатся, того и гляди татары догонят. Налегке от погони уходить надо. — Налегке?! — еще больше закипал Олег, — А как к царю с пустыми руками являться? Ты вот, что для Телебуги везешь, или опять выгоду свою моим серебром добывать станешь? Святослав вдруг расхохотался. — Вези сам свое серебро. Я к твоему царю на поклон больше не собираюсь. Расходов много, а толку мало. — Как не собираешься? — опешил Олег. — А так, не собираюсь, и все тут, — Липовецкий князь явно забавлялся растерянностью рыльского сородника. — И куда же ты тогда скачешь? — В лесах Вороножских до весны пережду, а там посмотрим. — В Вороножских лесах… у рязанцев? — Олег пытался, но не мог скрыть удивления. — Думаешь, рязанские князья обрадуются, что ты по их заставам прячешься? — Пока они про незваных гостей прознают, так мы уж в обратный путь выедем, — самодовольно усмехнулся Святослав. До Олега видать стало доходить, что в скором времени он может остаться посреди враждебной степи со своей дружиной без крепких липовецких воев. Его тон из враждебного сразу же стал дружелюбным: — Послушай, Святослав Андреич, мы ж почти сваты, нам следует вместе держаться. С голоду помрете в тех диких лесах, а Телебуга нас приветливо примет, перезимуем. — От приветов ордынских шея гудит, как бы без головы не остаться. Не уговаривай, я все решил. — Как знаешь, — махнул рукой Рыльский князь, жалея уже о том, что проявил слабость и пытался уговорить упрямца. Князья разошлись каждый в свою сторону. Олег направился к семье. Его жена и дети, измученные дорогой, устало расположились у костерка поменьше. Вповалку друг на дружке спали рыльские княжичи семнадцати и пятнадцати лет от роду. Рядом сидела княгиня, красивая статная женщина со смуглым лицом, выдававшим в ней половецкую кровь. Она с нескрываемой ненавистью смотрела в след удаляющемуся Святославу. Было понятно, что во всех бедах мужа, княгиня винила только взбалмошного Липовецкого князя. Рядом, прижавшись к матери, сидела юная княжна (почти девочка) — круглолицая, с мягкими чертами лица, такая же смугленькая, как и матушка. Глазами затравленного зверька она скользила по спящему войску. На мгновение ее взгляд встретился с любопытными очами Демьяна. Тот не удержался и подмигнул девице, широко улыбнувшись. Княжна быстро отвернулась. — Что, Робша, на невесту мою глаз положил? — раздался над ухом у Демьяна веселый голос его князя. Александр Ольговский, младший брат Святослава Липовецкого, плюхнулся на хворост рядом с боярином, бесцеремонно толкнув Олексича в бок. — Невеста? — удивился Демьян. — А ты не знал? Еще по осени сговорились, если бы не Ногаева рать, уж пред алтарем бы стояли. — Так она ж дите совсем, — Демьян снова бросил взгляд на молоденькую княжну. — Вот видишь, что не делает Бог — все к лучшему. К лету подрастет, а там и свадьбу сыграем. Холостым надоело ходить. А и сейчас уж хороша, как думаешь? — Хороша, — согласился Демьян. Княжна опять повернулась, но увидев не одну, а две пары горящих глаз, испуганно спряталась за мать. — Ну, совсем девку за смущали, — усмехнулся князь. — Спать давай, завтра вставать до рассвета. Александр устало зевнул. — Мы, что в Воронож едем? — спросил Демьян. — Сам только узнал, братец со мной не больно-то советуется, — буркнул князь, закрывая глаза. Александр был не просто князем Демьяна, они были лучшими друзьями. Оба в детстве скромные и тихие, они как-то быстро сошлись. Робша, как прозывали в дружине Демьяна, никогда сам первым в драку не лез, был терпелив. И только если шутки плохо знакомых с ним озорников переплескивались через край, начинал работать кулаками, да так бойко, что насмешники сразу разбегались, опасаясь за свои зубы и ребра. Это долготерпение и сила и привлекали юного князя. Сам Александр, худощавый и гибкий, но с сильными мужскими руками, в отличие от старшего брата вспыльчивого и буйного, был добродушен и спокоен, редко повышал голос. Его утонченные черты лица выражали то детское простодушие, то юношеский задор, то лукавую хитрость зрелого мужа. Правда иногда, с сожалением для себя, Демьян замечал, что в этом скромном юноше где-то глубоко внутри сидит какой-то другой человек, незнакомый Олексичу. И этот — другой внезапно прорывался наружу, сквозь броню дружелюбия, и тогда на мир смотрело совсем другое лицо, чужое Демьяну, холодное и жесткое. В эти минуты Александр походил на Святослава, и становилось понятно, что кровь действительно не водица. Демьян уже слышал правым ухом ровное дыхание князя, но к нему дрема упорно не хотела приходить. Он лег на спину, уставившись на крупные зимние звезды. Над станом установилась тишина, только где-то в отдалении протяжно выл волк, заставляя тревожно фыркать лошадей. «И Алексашка скоро женится, а я все в холостых хожу. А ведь он на два лета младше меня. Двадцать третий год пошел, скоро к девке и подойти стыдно будет, скажет: «Куда это ты старый в женихи лезешь? В бороде седины полно, а туда же — свататься, чай, и помоложе парни есть». А у некоторых моих ровесников уж по трое деток», — Демьян тяжело вздохнул. Ему представилась жарко натопленная горенка, подвешенная к потолку, мерно раскачивающаяся колыбель, в ней крикливое дитя, а рядом она. Кто она, Олексич еще не знал, жена виделась ему неясным расплывчатым пятном, он только чувствовал ее нежность и тепло, или это последний жар дарил догорающий костер. Ольговский боярин медленно погружался в сон. Но приснилась ему не красавица жена, а отец. Демьян опять, как несколько дней назад врывается на родной двор, бежит в терем, кричит, что нужно собираться, что времени мало. Надо взять все самое необходимое. И опять отец печально качает головой: «Я — тысяцкий, мое место при городе». «Мать и сестер тогда со мной отпусти», — настаивает Демьян, возбужденно размахивая руками. «А если вас в степи нагонят, — отец пронзительно смотрит сыну в глаза, — что тогда? За стенами града надежней, может Бог милует. А ты ступай, ступай, не заставляй князя ждать». Выбегает мать, сестры, обступают Демьяна. Матушка сует калиту с серебром, суетливо крестит. Сестры подпрыгивают, просят братца нагнуться, чтобы поцеловать в щеку. Прощание скомканное, поспешное. Вот и дом позади, и Ольгов, а дальше только бескрайняя степь… 3 Затемно тронуться не удалось, замешкались при сборах, хотелось поесть горячего перед дальней дорогой. Когда последние сани вытолкали из оврага, небо из черного стало серым, а на востоке тонкой розовой полосой уже занимался рассвет. — Ехать надо, чего ждем? — Святослав Липовецкий нетерпеливо вертел в руках повод. — Надо, так поезжай, — раздраженно буркнул Олег. — У нас все равно теперь дороги разные, а мне дозорных дождаться нужно. — Вон они скачут! — крикнул кто-то из воев. Все поворотились на запад. Из темноты уходящей ночи во весь опор мчались всадники, на ходу, что-то выкрикивая. — Беда… беда! — наконец долетели слова. — Татары, — понеслось по дружинам. Дозорные долетели до противоположного края балки, один из них приставил руку ко рту и громко закричал: — Скачут по следу, большой отряд! — Больше нашего? — спросил один из сотников. — Раза в два. По лицам побежала тревога. — Возы бросайте! — гаркнул Святослав. Рыльский князь заметался, глядя то на горизонт, то на свое добро. Он уже поднял руку, чтобы отдать какой-то приказ, и тут в ноги ему упала княгиня: — Нельзя возы бросать! Чего мы у царя с пустыми руками добьемся? Княженье потеряем, изгоями станем! Детям, что передашь? Лучше здесь в степи смерть принять, чем в унижении жить! Хотя красавица стояла на коленях в просительной позе, тон ее был требовательным и властным. Олег растерялся еще больше, краем глаза он видел ухмылку на губах Святослава. И тут из рыльской дружины выступил высокий, крепкий муж лет тридцати пяти, с обветренным огрубевшим лицом и тяжелым медвежьим взглядом. Демьян знал его — это был Радим, воргольский сотник Олега, угрюмый и неразговорчивый, но отчаянной храбрости ратник. — Я останусь прикрывать, трогайте, — уверенным голосом заявил он. Или Демьяну показалось, или и вправду на красивое лицо рылькой княгини легла тень. Олег же, напротив, приободрился и с вызовом крикнул Святославу: — А ваши? Кто прикрывать останется?! Теперь уже Липовецкий князь беспокойно повел очами по своей дружине. Установилась тишина. — Люди на горе! — взвизгнула молоденькая княжна. Демьян заметил, каким ужасом полон ее взгляд. На вершине мелового холма в утренних сумерках действительно чудилось какое-то движение. — Я останусь, — неожиданно для себя самого крикнул Олексич. Все обернулись на него. — Зачем?! — вырвался стон из груди у князя Александра, потом он кинулся к брату. — Мы ольговские останемся, а вы ступайте. — И Робши довольно, — жестко отрезал брат. — Мне люди нужны. По коням! Александр подбежал к Демьяну, глаза его заливали слезы, которые он и не пытался вытирать: — Зачем, зачем ты это сделал? — все повторял он. — Ну, надо же тебя женить, — пошутил, ворочая пересохшими губами, Демьян, потом наклонился к самому уху князя. — Семью мою сбереги. — Сберегу, как сумею, — Александр обнял друга и, не оглядываясь, побежал к коню. И тут Демьян впервые посмотрел на своих людей, ведь он не только сам оставался умирать, он оставлял на смерть и двадцать воев. — Простите, кому-то ж надо было, — только и смог он выдавить из себя.