— Все у Бога будем, ремесло у нас такое, за то, Олексич, не переживай, — сказал за всех десятник Первуша. — Горшенька, Нижата, живо с князем, — приказал Демьян самым молодым отрокам. Горшеня-меньшой встрепенулся. — Как с князем? Я тоже помирать хочу! — горячо запротестовал он. — Мы тоже, хотим, — вторил ему Нижата, но не так уверенно. — А мы помирать не собираемся, мы биться будем, — одернул сына Горшеня,— а вы за князем вслед, они уж отъехали. — Я тоже останусь, — заканючил Горшенька у Демьяна, не обращая внимания на отца. — С князем, я сказал! — гаркнул боярин, вложив в голос всю мощь, на которую был способен. Горшенька обиженно шмыгнул носом, но больше проситься не стал. Они с Нижатой поехали прочь, беспрестанно оглядываясь. Горшеня старший благодарно улыбнулся Демьяну. Оставшиеся стали готовиться к сече. 4 У воргольского сотника на десять человек было больше, чем у Демьяна. Он перекинулся несколькими словами со своими воями и подъехал к ольговским. — У этого края оборону займем, — показал Радим на истоптанный копытами склон оврага, — снизу им не с руки наскакивать будет. Голос сотника был покровительственным и немного высокомерным. «Распоряжается, будто главный», — раздраженно подумал Демьян, нахмурив брови. — Воев за теми кустами поставить следует, — указал он на заросли терновника. — Лошадей от стрел убережем, и сразу, может, не разберут, что нас мало. Радим удивленно приподнял бровь, взгляд его сразу стал мягче: — И вправду говорили, что у ольговского тысяцкого сынок толковый. Будь по— твоему, — легко согласился он. У Демьяна слегка покраснели щеки от приятной похвалы. Напряжение между двумя дружинами сразу спало. Меж тем небо заметно посветлело, и теперь уже явственно было видно, что по гряде покрытых снегом холмов движется огромный отряд всадников. Черными фигурами они заполнили большую часть восточного окаема. От этого количества у Демьяна предательски перехватило дыхание. — Экая силища! — покачал головой десятник Первуша. Всякие надежды, что удастся отбиться, растаяли. Смерть дохнула воинам в лицо. Растянувшись цепью вдоль бровки оврага в тех местах, где его обрамлял густой кустарник, русичи внимательно следили за живым потоком, стекающим на равнину. Демьян подтянул ремни наручей. Рядом Горшеня оглаживал рукоять сулицы. Все было готово. Ногайцы скакали очень быстро. Заметив всполохи нарождающегося солнышка от шишаков русских воев, они стали издавать гикающие звуки, подбадривая атаку. Передние уже вскидывали луки. «Вот оно, сейчас!» — ольговский боярин широко втянул ноздрями воздух. Но когда до противников оставался полет стрелы, раздался пронзительный свист, и несущаяся конница резко остановилась. На другом краю лога образовалась темная стена из щитов и копий. Воин в позолоченном шеломе, выехал вперед. Его тут же обступили кольцом всадники, чтобы шальная курская стрела не задела повелителя. Он что-то, лениво водя рукой, объяснял своим людям. Вскоре от ногайцев отделился переговорщик, медленно спускаясь на дно оврага. — Чего не нападают? — спросил тощий парнишка Проня, из десятка Горшени. — Говорить хотят, — ответил старый вой. — А чего говорить? — удивился Проня. — Их вон сколько, одними копытами затопчут. — Зачем губить своих людей зря, мы ведь с собой на тот свет много прихватить сможем. Толковать станут, вдруг без сечи сдадимся. — Как же сдадимся! — ухмыльнулся молодой вой. — Сдаваться не станем, а переговаривать будем, — ответил за Горшеню Демьян, — нам время тянуть надо, чтобы наши отъехать подальше смогли. Переговорщик достиг низины, его конь бил копытами по остывшим головешкам княжеского костра, вверх поднималось облако серой золы. Это был грузный муж, славянской внешности с густой каштановой бородой в круг лица, обряженный в добротную татарскую броню. — Эй, куряне! Потолковать нужно! Князьям скажите, пусть спустят кого из бояр! — заорал он с черниговским выговором. Демьян подъехал к Радиму. — Не поняли еще, что князей про меж нас нет. Что делать будем? — Я вниз спущусь, — воргольский сотник натянул поводья, — узнаю, чего хотят. Ежели меня порешат, — он поворотился к своим, — Олексича слушайтесь. — Твоих больше, да и на рать ты искусней меня, дольше протяните, я пойду, — предложил Демьян. Спорить было некогда, Радим согласно мотнул головой. Ольговский боярин начал медленно спускаться, объезжая на своем мохнатом приземистом жеребце заросли дерезы. С замиранием сердца в спину ему смотрели пятьдесят пар глаз. Демьян чувствовал их волнение кожей даже через плотные кольца брони и теплый кожух. Когда он поравнялся с черниговским здоровяком, тот подбоченясь весело крикнул: — Не быстр ты, боярин! Не бойся, пока не обидим. — Мне спешить некуда, да и бояться уж нечего, — спокойно ответил Демьян, — О чем толковать станем? — Князьям передай, царь Ногай в гости их дожидается, так истосковался, что вон провожатых прислал, — черниговский расхохотался своей шутке. — Ну, может вам Ногай и царь, а у нас Телебуга в царях ходит, уж вперед вас в гости зазвал, к нему и едем. Так, что темнику твоему подождать придется. — Как по суставам тебя резать начнут, боярин, так и меня царем признаешь, — черниговский опять задорно рассмеялся. — Что ж ты, как в степь из дома уезжал, крест снял? — Демьян зло сверкнул очами. — Отчего ж снял, вот он на мне, — здоровяк вытянул шнурок, на котором покачивалось почерневшее серебряное распятие. — Почаще доставай, может про Бога вспомнишь, — презрительно проронил Демьян. — А вы как ночью в Ахматову слободу лезли людей резать, видать тоже Бога беспрестанно вспоминали? — рассердился черниговский. — То честный бой был! — Демьян почувствовал, как к щекам приливает кровь. — Ночью? Знаешь, что, сынок, мы тут все замазаны, всем кресты грудь жгут. Время нынче такое, — черниговский вой бережно убрал за пазуху распятье. — Не отбиться вам, сам видишь. Добром сдавайтесь, жизнь сохраните, грехи успеете замолить. Демьян беспокойно обернулся на своих. — То не мне решать, князья пусть думают, сдаваться али нет. — А есть ли там, кому решать? — переговорщик хитро прищурился, проследив взгляд ольговского боярина. — Сдается мне, они уж по льду Донца копытами стучат. Демьян угрюмо молчал. — Так что? Помирать будете, али сдаваться? — Помирать, — выдохнул молодой боярин. — Жаль, ну, как знаете, — развел руками здоровяк. — В спину стрельнете? — спросил Демьян, разворачивая жеребца. — А кто ж их знает, — повернул голову переговорщик уже в сторону своих. Ольговский боярин начал подниматься назад на восточный склон. — Эй, Демьянка, ты ли?! — услышал он знакомый звонкий голос. Демьян резко развернулся. Воин в блестящем шлеме спускался в овраг. — Я, Айдар! — взволнованно ответил Олексич. — Признал? — По коню признал? Жив еще мой подарочек? — Берегу, добрый конь, — Демьян ласково погладил мохнатую шею. — Как назвал? — Ветерок. — Хорошее имя. Всадник снял позолоченный шишак, морозный ветер кинулся играть с черными как смоль волосами. Демьян тоже скинул шлем в знак мира. Они подъехали друг к другу и обнялись. — Что, брат, погибать за князя велели? — в карих глазах плясали насмешливые огоньки.