Сделав дело, вспотевшие и обессиленные ратные Демьяна повалились на ковер молодой травы. Олексич, утирая мокрый лоб, вглядывался в противоположный берег. Никакого движения. — Эй, плотники, кашу есть идите, — милостиво пригласил Ерема. На его призыв кинулся только Дружок, ольговцы продолжали сидеть особняком. — Ну, как хотите, — пожал плечами здоровяк, оглаживая пса. Вои Демьяна развели небольшой костерок и сварили похлебку. Наглая псина отобедала и у своих. Столбы пылали во всю, вершина одного начала обваливаться, но Днепр по-прежнему сверкал холодной пустотой. Близился вечер. — Демьян Олексич, плывут. Точно плывут! — вдруг радостно закричал Вьюн. Все вскочили, уперев глаза в днепровскую даль. Легкая ладья с расправленным парусом, борясь с диким течением, шла с северо-запада. Весла, казавшиеся издалека тоненькими палочками, ладно поднимались и опускались в бурлящую воду. При приближении, чтобы замедлить скорость, корабельщики убрали парус и сильней налегли на весла. Но, не смотря на все усилия гребцов, ладья, увлекаемая течением, все же пролетела мимо, причалив только в четырех сотнях шагов от ожидавших ее путников. Ольговцы с черниговцами, быстро погасив костры, заспешили к судну. — Кто такие? — закричал с носа лохматый перевозчик. — Нойона Айдара люди, тестя его везем! — отозвался Ерема. Демьян вздрогнул. — Какого тестя? — уставился он на здоровяка. — Ну, тестя не тестя, уж и не знаю, как там наложницы брата величать, — Ерема наслаждался растерянностью Олексича. — Что ж думаешь, столько за девку отвалил, так будет ходить да облизываться? Уж на сносях. У Демьяна заходили желваки. — Не бойся, у них наложниц дети на равных с законными ходят. Племяннички в небрежение не будут. На хозяина погляди, тоже рабыни сын, а из золотых чашей пьет. — Пусть пьет, пока не захлебнулся, — сжал кулаки Демьян. — Эй, так вы плывете али нет?! — напомнил о себе перевозчик. — Плывем, — сквозь зубы выплюнул Олексич. — Расплачиваться вперед, и глаза лошадям завяжите, а то шарахаться станут. Сходни стелите! — крикнул корабельщик уже своим. 3 Судьба продолжала бить Демьяна наотмашь. Угрюмый он стоял у щеглы[4], мимодумно поглаживая беспокойно переминающуюся с ноги на ногу Зарянку. «Вот те и брат названный, поганый он и есть поганый, нечего было от него добра ждать. Я его спас, он — меня, так и в расчете, ничего мне не должен. Загубил нашу Улюшку. Как теперь матери в глаза смотреть? Все равно выкуп предложу, может, он уж наигрался ей. Домой поедем. Ну и что ж, что порченная, да мало ли таких девиц из степи выкупали, всех за мужей пристроили. Времена сейчас такие, на это никто и не глядит. В Ольгове свататься не придут, так в Курск к дядькам свезем, а приданое я найду, последнее отдам. Да Агаша меня поймет, за нищету не обидится. А племянника я у себя оставлю, как сына или дочь родную воспитаю». Демьян убаюкивал сам себя, пытаясь унять злость на побратима. Нельзя волю гневу давать, нужно сестер побыстрее забрать и домой убираться. — Боярин, да ты, никак, стоя спишь? Просыпайся, причаливаем, — улыбка Еремы теперь казалась Демьяну мерзкой. Выйдя на сушу, Олексич добавил перевозчикам тонкую ордынскую монету. Те принялись радостно благодарить, сетуя, что в разлив народ ехать не хочет, заработка нет. — Узнал, что на одну сестрицу выкупать меньше, так серебром разбрасываешься, — не преминул поддеть Ерема. Демьян смолчал. Через два дня пути они вышли к становищам Темира. Олексич бывал в кочевьях, поэтому ничему не удивлялся: затейливо украшенные войлочными узорами пузатые юрты, дымящие костры, вкруг которых суетливо сновали женщины, шалящие в траве дети, мужчины, холящие лошадей и равнодушно взирающие на чужаков. В Ольгове каждый незнакомец вызывал недоверие и живой интерес, вечный страх заставлял всматриваться в каждую фигуру, замаячившую на окаеме. Здесь же царило умиротворяющее спокойствие, эти люди, уверенные в силе своих нукеров, никого не боялись, они просто жили. И за это спокойствие Демьян сейчас их ненавидел. Ерема отправил молодого Путшу, предупредить хозяина. Айдар выехал побратиму навстречу. Сверкая на солнце дорогой одеждой, он кинулся радостно обнимать Олексича. — Демьянка, наконец-то, заждались… — и осекся, встретившись с чужим тяжелым взглядом. — Ничего сказать мне не хочешь, брат? — Демьян особо выделил слово «брат», припечатывая его к роскошным одежкам побратима. — Да, я и так вижу, что знаешь, — Айдар отстранился. — Печалишься о сестре, брезгуешь поганым? — обезображивающий молодое лицо шрам стал еще глубже. — Да то ты мной брезгуешь, не посватался по чести, в жены сестру не взял, в рабынях держишь, брат! — Как я мог посвататься… — Айдар прервался, заметив любопытные глаза Еремы. — Вперед езжайте, нам потолковать следует. Побратимы остались одни. — Да как я мог ее в жены взять? Ты, Демьян, обижаться можешь, но я княжьего рода, от Бодончара[5] всех своих праотцов знаю, а ты всего лишь… — Ты сын рабыни, — перебил его Демьян. — Я княжьего рода, и жена у меня нойона дочь была, и приведут мне новую под стать. — А моя сестра, значит, для утехи? — Демьян чувствовал, что сейчас кинется на побратима. — Злость в тебе говорит. Я твоей сестре обиды не чинил. — Обиды не чинил?! Опозорил девку, обрюхатил, холопкой держишь, а обиды не чинил? — Никто ее холопкой здесь не считает, все у нее есть, то, чего никогда и не было. И слуг я ей дал, и богатства к ногам кинул, в вере не тесню, пусть молится своему Богу. И в юрте она со мной по воле своей живет, наскучит кочевая жизнь, так в Каневе хоромы срублены. И сын коли родится, так рядом со мной встанет. Чего ж тебе еще надобно? — Айдар запальчиво размахивал руками. — Зачем она тебе нужна была? — с горечью спросил Демьян. — Я же выкуп привез, князь дал. Все бы тебе сполна отдал, не хватило бы, так мечом отслужил бы. Ведь только рукой махни, тебе девок любых приведут. — Мне любые не нужны, мне Сугар приглянулась. Сугар — это звезда на небе есть. Я зову ее так. По мечтательной улыбке Айдара Демьян понял, что сестру ему не выкупить ни за какие деньги. — Силой взял? — спросил он исподлобья. — Не знаю. — Как не знаешь? — А так, не знаю. То я тебе сказывать не хочу. Не брезгует она мной — уродом искалеченным, нежна да ласкова. Тепло мне с ней. Понял? Да тебе не понять, у тебя-то и жены нет. — Есть, — мягко, оттаяв, сказал Демьян. — О, Демьянка, так ты успел в Ольгове жениться! — обрадовался перемене темы Айдар. — В Вороноже оженился на дочери воеводы. Вернусь, так поеду за ней, при отце она пока сидит. — Вот Сугар обрадуется! — А Дуняша как? — вспомнил Демьян о меньшой. — С дочками моими играет, верхом научилась скакать. Поехали, сам все увидишь. — Ее то выкупить дашь? — Зачем выкупать? Так забирай. Демьян, зачем обижаешь? Я тебя с миром позвал, думал порадуешься за нас. — С сестрами переговорю, так и порадуюсь, — недоверчиво прищурил глаза Олексич. Стан Айдара ничем не отличался от уже промелькнувших пред глазами ольговцев кочевий. Те же костры с дымящейся едой, те же юрты в полукруге, с красивым белым шатром в центре, женщины, дети, собаки, лошади, овцы. Размеренная по обычаям предков кочевая жизнь. Стайка маленьких девочек играла с кривоногой собакой, заставляя ее чудно извиваться тощим телом, подпрыгивая за кокой-то подачкой. Самая высокая из девчонок, вскинув голову, радостно вскрикнула и побежала, путаясь в полах дели[6], прямо на Демьяна. — Братец, братец! — вопило это странное существо. Быстро спрыгнув с коня, Олексич подхватил на руки, налетевшую на него пушинку. — Дуняшка, ты? — рассматривал он сестру: загорелое на весеннем солнышке лицо, заплетенные на степной лад косицы. — Половчаночка ты моя. — А у тебя бородища гуще стала и волос вон седой блестит. Так тебя старого девки-то любить не будут, — Дуняшка жалостливо погладила брата по щеке. — И не надо, — рассмеялся Демьян, целуя сестру. — Оженился я, подружье[7] чай и седой сгожусь. — Без меня свадьбу сыграл, — надула губы Дуня. Из белого шатра поспешно выбежала молодая женщина в богатой степной одежде. Две косы, украшенные жемчугом, были закручены по бокам как воловьи рога, на груди сверкали ряды разноцветных бус, широкие расшитые рукава открывали только кончики пальцев. Степная красавица сначала почти бежала, но чем ближе подходила к гостям, тем все более и более замедляла шаг, и, наконец, нерешительно остановилась в двадцати шагах от ольговцев. Брат с сестрой посмотрели друг другу в одинаково серые как хмурое осеннее небо глаза. Ульяна смущенно покраснела. — Моя Сугар, — хвастливо вздернул подбородок Айдар, — Иди, брата обними. Дозволяю. Уля сделала несколько осторожных шагов. Демьян широко улыбнулся, раскрывая объятья. Сестра кинулась ему на шею: — Живой, живой. А я так молилась, так молилась, — шептала она, глотая слезы. — Прости меня, Улюшка, прости, — шептал ей Демьян. — Матушка как? Худо?