Всю ночь ольговцы спешно ехали вдоль Псела, стараясь, как можно дальше уйти на полуночь. Дуняшку привязали к седлу, чтобы она, невольно задремав, не свалилась с коня. С рассветом Вьюн приметил густой ивняк, решено было поспать там. Перекусив на скорую руку, все повалились на молодую травку. За охранника выставили пса, полагаясь на его тонкий нюх. Дружок никогда не подводил, чуял дикого зверя или человека даже в приличном отдалении от стана. Не поднимая отчаянного лая, он осторожно дергал хозяина за полу одежды, это был знак опасности. Олексич не раз вспоминал добрым словом покойного брата Агафьи, воспитавшего из щенка сильного и хитрого пса. Демьян привычно долго не мог заснуть, в голову лезли разные мысли. Представилась последняя встреча с Агашей. Вот она заплаканная смотрит на него из оконца светлицы, печально улыбается, что-то шепчет. Что она ему пытается сказать? Не разобрать слов. Нет, она явно что-то говорит ему. «Пробудись». Она говорит — пробудись? А я разве сплю? Он с силой разлепил веки, полуденное солнце сквозь дыру в густой листве било прямо в лицо. Демьян сморщился, повернулся на другой бок и… увидел в двадцати шагах от себя чужие сапоги. — Биться! — он резко вскочил на ноги, на ходу выхватывая меч. Вои слаженно поднялись, и только Дуняшка продолжала сладко сопеть на мятле[8] брата. Малый отряд Олексича крадучись окружали… люди Еремы. Сам здоровяк сжимал обеими руками тяжелый топор. То, что это нападение, не было сомнений. Дружок приветливо махал знакомцам хвостом, не понимая, что происходит. Ольговцы выстроились кругом. — Как ягнят хотели спящими порешить? — Демьян изготовился, прикрывая сестру. Черниговцы молчали, ожидая приказа вожака. — Не совестно? Можно ли душу за коня губить? — Олексич пытался предугадать первый удар Еремы. — Отмолим, — сплюнул здоровяк, — и не только коня, все заберем, Улька там много чего в торбы напихала. — Айдару, что говорить станете? — Поганому твоему? Да ничего. Я ему не холоп. — Путша, и ты с ними? — с горечью воскликнул Пронька, глядя дружку в глаза. — Я с вами! — вдруг выкрикнул молодой воин и быстро перешел на сторону Ольговцев. — Жить надоело, сопля? Сдохнешь, — ухмыльнулся Ерема. «Пятеро против девяти», — прикинул Демьян. — Что ж, обменяемся, мы вам воя, а вы нам… — здоровяк чуть присел и вытянул вперед руку, — Дружок, ко мне! — позвал он пса. — Дружок, стоять! — крикнул Олексичь. — Иди, иди, — продолжал манить собаку Ерема. Пес сильней завилял хвостом, радостно подпрыгнув. — Стоять! — еще раз срывающимся голосом повторил Демьян. Но пес, не глядя на хозяина, побежал к чужаку, подставляя лобастую голову под тяжелую ладонь. Ерема зло расхохотался. — Хороший, хороший, — принялся гладить он спутанную шерсть. — Не зря я тебе столько мяса скормил, знал, что не его ты, приблудный. Вот и обменялись. Этот-то получше дурня Путши станется. Демьян сжал зубы. У него было чувство, что кто-то хлестко ударил по щеке. «Даже собаку у ноги удержать не смог! А погибать нельзя, сестра за спиной. Эх, кони спутаны, не вскочить, но и вороги спешились, чтоб подкрасться». Молодой боярин внимательно следил за каждым жестом противника. — Кончаем их, — Ерема поднял топор. И тут Дружок, извернувшись могучим телом, повалил здоровяка на спину, вцепившись в пухлое лицо. Раздался душераздирающий крик. Демьян двумя прыжками преодолел отделяющее их расстояние и сильным ударом, пробив броню, воткнул меч в грудь Еремы, прекратив его мучения. Оба отряда ошеломленно молчали, не сводя глаз с месива вместо лица. Дружок поднял окровавленную морду показывая чужакам острые клыки. — Следующий кто? — Демьян выставил вперед окровавленный меч. — Уходим, — крикнул один из нападавших. Подхватив труп вожака, черниговцы поспешили к коням. — Демьянушка, а что случилось? — Дуняшка терла веки, растерянно озираясь. — Ничего, стрекоза, Дружок на ловы ходил. Все засмеялись, стряхивая напряжение. — Вот это зверь! — Первуша с опаской посмотрел на продолжавшего рычать в сторону отступавших пса. Раньше десятник позволял себе вольности: не раз, пока боярин не видит, пинал наглую собаку, когда та пыталась влезть мордой в котел или из озорства пугала лошадей. А мог ведь… В животе неприятно крутнуло. — Зверь в десятнике нашем сидел, — дрогнувшим голосом сказал Путша, — черту он продался. — Ну, не зря вы с Пронькой спелись, тому тоже везде нечистый чудится, а еще упыри, лешаки, кикиморы, — десятник скривился. — Жадность вас на грех толкнула. — Я им говорил: «Не надо», а он надо мной смеяться. А глаза злющие: «Отмолим грехи. Успеем еще». Очень сетовал, что ты, боярин, серебро ольговское в приданое за сестру отдал. Больше, мол, могли бы с простаков этих курских состричь. — Мы, может, и простаки, да на подлое дело не хаживали, — гордо выпятил грудь Первуша. — А говорят, вы в слободки ночью лазили людей резать, — осторожно вымолвил черниговский вой. — Вот нам Ерема и говорил: «У них тоже руки в крови, поделом им будет, за души невинные отомстим». — Никого мы там не резали! В осаду слободу Ахматову взяли по приказу князей своих. А то все наговор! — разъярился Первуша, наступая на Путшу. — Будет! — одернул его Демьян. — И мы не по чести творили. Только они корысть свою блюли, а мы княжью. — Что ж ты, Демьян Олексич, оправдание им ищешь? — Я им не судья. Ехать пора, коней седлайте. Ты с нами? — обратился он к черниговскому вою. — Не, я своих догонять. — Голову тебе свернут. С нами поехали, в дружину возьму. — Спасибо, я к своим, — упрямо повторил отрок. — Вон они мне и коньков моих оставили. Еремы нет, так и никто зла мне не сделает. — Уговаривать не стану, — Демьян пустил на чистое лезвие солнечный луч и удовлетворенно убрал меч в ножны. — Спасибо тебе. Может чего попросить хочешь? — Как побратима своего в другой раз увидишь, не сказывай ему ничего… ну, как тут все вышло. — Не скажу. — А может все же с нами? — робко улыбнулся Проня. Путша жестом показал «нет» и побежал к лошадям. Дуняшка перекрестила удаляющуюся нескладную юношескую фигуру. [1] Роман Михайлович (Старый) — Черниговский князь с 1263 г. [2] Курень — это родовое или племенное объединение монголов. [3] Поганый — здесь в значение язычник. [4] Щегла (шьгла, шегла) — мачта. [5] Бодончар — легендарный основатель рода Борджигинов, представителем которого был беклярбек Ногай. [6] Дели (дээл) — монгольский халат. [7] Подружья — здесь жена. [8] Мятля — плащ. Глава III. Княжна Ефросинья 1 Демьян приказал завернуть к Турову. Долго с сестрой стояли над могилой отца. Седой священник увещевал, что головы и руки казненных бояр уж не найти, что в раю мученикам ни головы, ни руки, ни ноги ни к чему. А еще, что молодой боярин теперь должен вместо отца встать опорой семье и граду. Демьян про себя горько усмехнулся: «Граду служить? А пустят ли в тот град, али вкруг городни как приблудный стану бегать?» — А правда, как мы в Ольгов попадем? — рассуждал сам с собой Олексич. — Нам ведь и ворота не откроют. У дороги сидеть будем, пока князь не выедет? — За то не переживай, боярин, — подмигнул десятник, — у нас с Горшеней все обговорено. Он каждый вечер на прясло[1] должен подниматься, то, что десное от ворот Золотых. Нам только стать нужно так, чтобы он из волокового окошка нас приметил, увидит — сбегает к князю, а тот уж прикажет впустить. Однако, ничего этого не понадобилось. В город их пропустили молча. Демьяну даже показалось, что один из вратарей слегка поклонился, но может почудилось. Шла Страстная неделя, на улицах было пустынно. Одинокие прохожие бросали угрюмые взгляды, и спешили уйти прочь. Дуняшка перелезла в седло к брату, сжалась комочком, он слышал, как отчаянно бьется ее воробьиное сердечко. — Не бойся, не надо их бояться, — успокаивающе шепнул Демьян. — На прямик через торг поедем, я не тать, чтобы задворками красться, — махнул он уже воям. На краю площади сразу бросалась в глаза грубо сколоченная виселица. На ней мерно от порыва ветра болтались два тела. — Кого ж это? — напряг зрение Первуша. — Нам какое дело, — буркнул Демьян, отворачиваясь. — Это ж тысяцкий Ярмила… да точно он, — Первуша пустил коня в сторону виселицы, покрутился у трупов. — Мать, — обратился он к проходившей мимо старухе, — чего у вас здесь стряслось? Бабка, не отвечая, как молодая резво рванула в сторону. — Демьян Олексич, точно тысяцкий висит! Опасно нынче тысяцким по Ольгову ходить. — А меч отца моего? — Демьян отвернул лицо сестры от начавших разлагаться трупов. — Ясное дело, без меча голубчик висит. — Домой живей! — заволновался Олексич, пришпоривая коня.