— Воротца новые! — ахнула Дуняша. Демьян и сам дивился свежим гладеньким доскам в обрамлении резных завитков. Ладные ворота легко поддались, впуская хозяина. — Откуда красота такая? — улыбнулся Олексич выбежавшему на двор Карпу. — Демьян Олексич вернулся! — радостно заорал тиун. — Слава Господу Богу и Пресвятой Богородице, дождались. Евдокия Олексевна, живая-здоровая, а выросла-то как! А Ульяния Олексевна? — по одноглазому лицу побежала тревога. — И с ней все благополучно, — уклончиво ответил Демьян, — у вас как? Матушка в здравии? — В здравии, все глаза проглядела. А ворота князь подарил, три дня уж висят. Как знал, что вы воротитесь. — Дунечка! — из сеней вылетела мать. Живые глаза блестели осмысленным светом. — Матушка! — взвизгнула Дуняшка. Две Евдокии упали в объятья друг друга. Мать торопливо целовала дочь, глотая слезы. — А Улюшка где? — резко отстранилась Тимофевна. Демьян всю дорогу готовил ответ, выверял слова, что он будет сказывать матери, как смягчит весть, но теперь всё в голове перепуталось, сын как выброшенная на берег рыба начал глотать воздух. — А Ульку братец замуж отдал за княжича ногайского, побратима своего, — затараторила Дуняша. — А одежа у нее теперь какая чудная, косицы заплели как рога у бычка, и в жемчуге все. И у меня степная одежа есть в торбе, я к тебе в ней хотела приехать, да Демьянка не дал, велел переодеться. Мать пристально посмотрела на сына. Демьян с виноватым видом подошел к ней вплотную, зашептал, чтобы только она и услышала: — В наложницах Уля у Айдара. Не успел я, слюбились они, уж непраздна. Да, вроде, хорошо ей там. Я ей бежать предлагал, а она не захотела. — Правильно сделала, — совсем спокойно отозвалась мать. — Что ее ждало здесь? Насмешки, жестокость людская. В монастырь бы пришлось уходить. Пусть все как есть. В дом пойдемте, кормить вас стану. — Карп, за Горшеней пошли, — крикнул Демьян тиуну. Боярин со старым десятником сидели у новых ворот. Вечерние сумерки быстро окутывали двор. В траве под забором отчаянно разрывались сверчки, где-то в отдалении лаяла собака. Одна за другой на небе появлялись крупные звезды. От ворот пахло свежим деревом и смолой. Так блаженно спокойно Демьяну уже давно не было. «Отпрошусь у князя, и за Агашей». От этой мысли сладко потянуло в груди. — Как победить слободских смогли, и людей не потеряли? — он повернулся к Горшене. — Ахмат к Ногаю с подарками уехал, а в слободках братьев для пригляда оставил. Молоды они еще, не опытны. Князь Святослав приказал засаду поставить между слободами. Мол, приступом брать силенки не хватит, а от одного городца к другому все равно поедут. Надо только дождаться. Ну, и дождались. Видим отряд едет. Сеча началась. Нас в три раза больше, окружили бедолаг, да порубили. Братья Ахматовы из кольца вырвались и в Курск сбежали. Да Святослав их убивать и не хотел, так попугать. Кабы смерти им желал, так уже б мертвыми лежали. Горшеня замолчал, тяжело вздохнув. — Эх, Демьян Олексич, стали тела убитых слобожан собирать, а там татар-то всего двое, а двадцать пять душ православных, наших — курян. Своих перебили. Доколе кровь братьев проливать будем? Уж под пятой у поганых, а все остановиться не можем. — Не знаю. Долго видать еще. Нас вот тоже свои православные чуть не перерезали. А с тысяцким-то что ж приключилось? — вдруг вспомнил Демьян изуродованный труп на веревке. Надо же, он и позабыл о надменном Ярмиле? — Так он Ахматов наушник оказался, человека в Полуденную слободку отправил о засаде предупредить. А Миронегова дружина в дозоре была, перехватили, гонец с перепугу и сознался. Так его вместе с тысяцким на одной перекладине и повесили. — А меч отцов? — опять заволновался Демьян. — Меч-то где? — У нового тысяцкого. Якова Кумича выкрикнули. — Яшку? — Олексич удивленно поднял бровь. — Он же тихоня, и голоса повысить не может. Ему бы смиренному в черноризцы, а вы его в тысяцкие. — Ну, боярин, и ты в тихонях ходил. Меняются люди, может и он по тверже станет. Яков муж честный, на чужое не зарится, вон у вас со двора все тащили, а он не пошел. — Как думаешь, может он мне меч вернет? Дружны мы с ним были. — Побоится, местом дорожит. После казни Ярмилки здесь вроде все поутихли, он главным против тебя народ мутил, да всё равно и ныне носы воротят. Осудят тысяцкого за подарок такой. — А если на обмен? Я ему свой, а он мне отцов. — Вот дедов меч можно было бы обменять, да ты его давным-давно побратиму подарил. А на твой нынешний, уж прости старика, никто менять добрый меч не станет. Демьян опустил голову. — Да не печалься, боярин, будет еще у тебя в руках меч отцов. Не все сразу. — Ладно, погожу. Князь в Липовец к брату уехал, когда вернется не сказался. Поеду и я за ним вслед, мочи нет его здесь ждать, за Агафьей уж охота. Вы соберите в дорогу то, что нужно. Ворочусь из Липовца, всей дружиной в Воронож отправимся, нельзя в степи малым отрядом, то уж я понял. 2 Град Липовец был побольше Ольгова, побогаче, пошумнее. Люд суетливо сновал по улицам, везде тонкой струйкой поднимался дымок — топили бани, отмываться от грехов в Чистый четверг. Демьян, как велел обычай, спешился перед соборной церковью и дальше повел Зарянку под уздцы к княжескому терему. За ним дружинники под удивленные и восхищенные взгляды зевак сопровождали диковинного коня. Олексич решил сразу захватить подарок в Липовец, чтобы князь, утерев нос братцу, охотнее отпустил боярина за любимой. — Робша, откуда такой красавец?! — Александр как мальчишка бегал вкруг жеребца. — Святослав, гляди, гляди! Старший брат строил равнодушие, отстраненно скрестив руки на груди, но блеск в полуприкрытых глазах выдавал зависть. — Айдар за сестру калым отдал. Возьмешь, княже, вместо серебра? — Еще спрашиваешь? Такой конь только князя должен возить. Объезжен? — Объезжен да строптив. — Я попробую, — Александр начал вставлять ногу в стремя. — Убьешься, дурень, — насмешливо бросил ему брат. — Пусть из дружины сперва кто-нибудь проедет. — Сам! — Алексашка запрыгнул в седло, и началось противостояние человека с животным. Оба упрямы и нетерпеливы. Молодой князь был опытным наездником, но могучий конь не желал мириться с чужаком, его раздражали незнакомые запахи и резкие звуки подбадривающей толпы. Бодались они долго. Два раза Александр вылетал из седла, но хищно улыбаясь, вскакивал снова. Наконец жеребец смирился, перестал отчаянно бить копытами, и всадник с лицом победителя неспешным шагом объехал двор. — Удружил, Робша, вот это удружил! — Дозволь, княже, мне теперь за женой съездить, — в присутствии кучи народа, после такого подарка, Алексашка не должен отказать, не сможет. Но князь: — Вот об этом я и хотел с тобой переговорить, Робша. Пойдем в баньку, все натоплено. Там и потолкуем. По бегающему взгляду князя Олексич понял, что ему опять придется сражаться с прихотями правителя. Отпускать его никто не собирался. «Да, чего ему еще нужно?!» — кипел внутри Демьян. Княжеская банька была хороша, парила чистым паром, голову кружил аромат пряных трав. Лежи расслаблено да радуйся жизни. Но Демьяну не лежалось, он все ждал, когда же князь изволит говорить. С удивлением Олексич заметил, что Александр нервничает и тянет с началом разговора. Это было на него не похоже. Что могло стрястись? — Не томи, княже, — терпеть молчание дальше боярин уж не мог. — Послушай, Демьян, у нас тут такое произошло, пока тебя не было… — Да, знаю, Ахматову дружину перебили. — Не то, Робша, не то. Олег от хана вернулся, — Александр плеснул воды из ковша, поднимая новое облако тягучего пара. — Встречались? — насторожился Демьян. — Брат ездил. Олег в ярости, орал на Святослава, разбойником обзывал. Да, так в глаза ему и кричал своим писклявым голоском, мол, тати вы лесные. Очень зол, что мы на людей Ахматовых напали. — Да есть от чего, — не сдержал усмешки Демьян. — И ты с ним за одно? Молчишь? Да, знаю, тоже осуждаешь. А вот брат кричит, что то наши вороги, а значит правда за нами! — Какая правда, усобицу начинать? — Не мы первые к усобице шагнули. Олег нос дерет, ханом Телебугой обласканный приехал. Повздорили они со Святославом, крепко повздорили. А на днях ко мне верный человек прискакал… — Наушник. — Называй как хочешь, — Александр раздраженно дернул плечами. — Говорит, Ефросинью спешно замуж отдают за Глуховского княжича, на Красную горку уж венчаться повезут. Мою Фроську за этого урода! — Да не урод он вовсе, говорят, лицом пригож, — ляпнул Демьян и тут же прикусил язык. — Хоть Иосиф Прекрасный, мне до того дела нет! — взорвался князь. — Мою невесту за другого! Робша, ты ее для меня умыкнуть должен. Демьян округлил глаза: — У Олега Рыльского дочь воровать станем? Да такого промеж князей еще не было, опомнись! Это ж война. — Так и знал, что так скажешь, праведник, и как по земле грешной ходишь, с таким грешником как я в одной бане сидишь? — Александр накручивал себя все больше. — Агашку свою умыкать собирался? — Ну, собирался, — нехотя признал Олексич. — То-то же. И плевать тебе было, что в гостях мы, что милостью рязанцев живы в лесах дремучих. Хочу девку, и все тут. Тебе можно, а мне, значит, нельзя?! Демьян потерялся, не зная, что ответить. — Вот видишь! — торжествовал князь. — Робша, воровать тебе. Никому я больше довериться не могу. Миронег не так ловок, да и ворчанием плешь проест. Сулема растреплет всем, язык у него за зубами не держится. Ну, не борова же мне Коснятина посылать?