— Ой, что ж ты так шумишь? — князь болезненно скривился. — Из Рыльска вестей нет, тишина, словно и не крали княжеской дочери. Затевает Олег чего-то. Неспокойно, а ты ехать. — Олег в Орде опять, уехал еще после ссоры со Святославом. Отпусти, пока он не возвратился. Я быстро — туда и назад. — Быстро туда не бывает. — Княже, я на грех ради тебя пошел, Горшеня в поле лег, а он мне вместо отца был. Зачем обижаешь, нешто я заслужил? — Ладно, поезжай, — махнул рукой Александр, но тут же добавил, — как в прошлый раз без дружины. — Не поеду я без дружины. Нас малым отрядом прошлый раз чуть не перерезали, в поле без войска делать нечего. — Не поедешь, так дома сиди, — усмехнулся князь. — Я тебе не холоп! — взревел Демьян, чувствуя, что опять звереет. — Думаешь не знаю, чего ты туда рвешься? Предать меня решил! — князь тоже перешел на крик. — Сговорились с воеводой Вороножским, что сестер выручишь да назад под руку рязанцев с дружиной воротишься. Уйти от меня решил? — Да с чего ты взял? — опешил боярин. — Сам во хмелю мне растрепал, что Федор тебе дочь отдавал, ежели ты у него останешься. Ты-то пьян был, не помнишь об чем языком молол. — Я ж ему отказал, и про то ты ведаешь! — Сначала может и отказал, а потом, как узнал про отца, обозлился да передумал. — Не было такого, не мог я так поступить. — Врешь! — князь с размаху ударил крынкой об пол, она разлетелась на мелкие черепки. — С чего он тебе дочь вдруг свою отдал, да еще и повенчались тайком? Уж я Федора узнал, без корысти он и пальцем не пошевелит. И тут только Демьяну стало видно, как его небылица выглядит со стороны. «Не умеешь врать, так и не берись» — опять зазвенело в ушах. Боярин устало потер виски. — Не благословлял он нас. Он вообще не знает, что я с его дочерью повенчался. Перед Миронегом я выставлялся, хотел нос ему утереть за пренебрежение. Прости, княже. — Путаешься, Робша, — князь презрительно скривил губы. — Чего тут путаться. Сама она ко мне в ночь перед отъездом пришла, сбежала из дому и пришла, — Демьяну не хотелось, но рассказать все же пришлось. — Я ей говорил: «Уходи. Жалеть станешь»… А она с меня сапоги снимать, и смотрит, так смотрит. Не устоял я, грех мы совершили. Да кто бы устоял? Любим мы друг дружку. Демьян начал ходить по горнице, князь внимательно следил за ним. — А еще не рассвело, я десятников прихватил, и мы к попу их пошли. Попросил я, повенчаться. Он молодой еще, пожалел нас, ну и обвенчал рано поутру. Десятники венцы держали. А потом я к тестю хотел идти в ноги падать, но тут попадья выскочила да давай нас молить, чтобы мы пока помалкивали. Мол, воевода, как узнает о своеволии попа, так погонит прочь на мороз, а она на сносях, и детки малые. Ну, мы и решили, что Агаша с попом, как снег сойдет, признаются. Теперь Федор, должно, все знает. Может побил ее. Душа болит, мне ехать надо! И с дружиной ехать, может тесть решит дочь вдовой сделать, а у меня и отбиться будет нечем. Не веришь, так я побожиться могу, да самой страшной клятвой готов тебе поклясться, что так оно и было. — Да верю я тебе. Езжай. На крыльцо давай выйдем, дышать здесь нечем. Князь распахнул дверь и обомлел. В соседнюю горницу сбежалась толпа: тиун, челядины, дружинники, девки-холопки, кухарка, и отчего-то даже конюх. И посреди всей этой толпы стояла встревоженная Ефросинья. Все они слышали шум и крики в княжьих покоях, но не решались войти. — Ну-ка вон все! — гаркнул князь. — Княгинюшка, ты-то куда? — поймал он Ефросинью за руку. — Все ли ладно? — заглянула она мужу в глаза. — Праведник наш, — он толкнул Демьяна в бок, — уж про такое мне тут баял, что я от смеха вон крынку разбил. Потешил князя своего. — А мы думали, вы повздорили. — Нет, показалось вам, — он чмокнул жену в щеку. — Ну, ступай теперь, а то вон как орел на жену мою пялится. Ревную я. Раскрасневшаяся Ефросинья, стрельнув в Демьяна глазами, выскользнула из комнаты. — Ох, княже, что ты мелишь? — беззлобно упрекнул Олексич. Они вышли на крыльцо. В лицо ударил яркий солнечный день. Князь оперся о перила. — Знаешь, Демьян, мне сон недавно приснился. Будто стою я на коленях у ручья, вода такая чистая-чистая. А руки у меня по локоть в крови. Я их мою, мою, а они не отмываются. Вода как насмешница мимо бежит, смывать кровь не хочет. Как быть? — Все, что не по совести не твори. — Силен ты стал князя учить. Девок бесчестишь, а мне про совесть. Было заметно, что проступок Демьяна приятен Алексашке. Вот, даже скромник Робша не устоял да в грех впал, что уж тогда про других говорить. — Ладно, ступай. Благослови Бог. Обнимемся давай. Друзья обнялись. Демьян счастливый побежал домой собираться в дальнюю дорогу. 3 Одуряюще пахли цветущие сады, перекидывая белоснежные ветки через заборы, они кружили голову сладкими надеждами — на теплое лето, на богатый урожай, на любовь и нежность. На торгу люд чуть приутих, раздавались лишь отдельные выкрики. — Полдня шумят бездельники, — презрительно сплюнул Первуша. Демьян летел, не оборачиваясь по сторонам. «Завтра начнет светать, уж надо выехать. Чем раньше, тем лучше». Он подбежал к двору, дернул ворота, но те оказались заперты. — Что такое? Эй, открывайте! — нетерпеливо застучал он кулаком. Раздался скрип отодвигаемого засова, и на улицу высунулась кудрявая голова Проньки. — Боярин, то ты? — Кто же еще? Чего заперлись среди бела дня? — Демьян раздраженно оттолкнул отрока. На дворе выстроилась вся дружина, исполчившись и в полной броне. Мягкое солнышко играло на круглых щитах. — И что это значит? — недоуменно поднял Демьян бровь. — Уж дважды с торга приходили, тебя спрашивали. — Чего хотели? — нахмурился Олексич. «Ох, невовремя все это! Собираться надо, а тут». — Не сказались, но мы решили от греха подальше наготове быть. — Горшенька, дозорным на терем, — скомандовал боярин. Крепкие дружинники подсадили парнишку на клеть, а дальше он как кот, ловко хватаясь цепкими пальцами за выступы, быстро вскарабкался на гонтовую крышу. — Собираться, давай. Если что — Горшенька свистнет. Олексич подозвал Карпа: — Телегу приготовь. Князь вчера жита и овса прислал, отсыпь в дорогу. Не хочу, чтобы тесть сказал, что я опять нахлебником явился. Ну, и потом туда пожитки Агафьи можно будет какие сложить, опять же, чтобы не просить — не кланяться. Демьян пошел сказаться матери, но не успел вступить и в сени, как Горшенька пронзительно свистнул. Раздалось: «Идут, идут». — Кто там? — Народу много, все вече[2] сюда валит. — Вот, нелегкая, — Карп достал из вороха сена кистень, конюх и челядины схватились за топоры. Дружина разбежалась цепью вдоль забора. За воротами послышался приглушенный шум. — Чего надо?! — грозно крикнул толпе высунувшийся из-за частокола Первуша. — К Демьяну Олексичу переговорщиков пусти, — послышался глухой бас Коснятина. — Видишь, без оружия мы. Первуша вопросительно посмотрел на Демьяна. «Впускай», — махнул головой боярин. На двор чинно вошел Миронег, за ним красный от одышки Коснятин и еще трое убеленных сединами бояр. Опасливо озираясь на вооруженных воев, они подступились к Демьяну. — Здрав буде, Демьян Олексич, — на распев протянул Миронег. — И вам здравия, — Олесич сухо поклонился из почтения к старости. — За Агафьей Федоровной надумал ехать? Передавай воеводе Вороножскому мое почтение. — Надумал, от того недосуг мне гостей привечать, — Демьяна раздражал бегающий взгляд Военежича. — Да, мы ненадолго. Все ли в дорогу собрано, может помощь какая нужна? Ты только скажи, так мы… — Мне от вас ничего не надобно, — оборвал его Олексич, — а вам, видать, от меня чего нужно?