— Беда Златуль! — только во дворе, когда они остановились, смогла сказать Маринка. — Кто-то умер? Кому-то плохо? — Нет, — отчаянно мотнула головой Маринка. — Mаняшу увозят! — Как? — ахнула Полянская. — Нo… — Пойдем скорее. Надо что-то делать. Я не могу ее отдать. Я не хочу, чтоб ее забирали! Она моя… — неожиданно девушка схватилась за голову и заголосила. — Маришка, постой! Нo как же так? — Ох, Злата, пойдем скорее, пойдем, а то опоздаем… Там председательша и участковый! Злата, пожалуйста, не дай им забрать мою дочку! — Но с чего вдруг они пожаловали? Ты разве стоишь на учете? Они приезжали раньше? — Да это все наш депутат недоделаный! Все он выглядывает, выслушивает, а потом в сельсовете сливает информацию! А у нас, ты ж знаешь, все на виду. Он, конечно, в курсе всего, что у нас происходит! Ой, Злата, пойдем скорее! Одна ты можешь помочь! Тебя они точно послушают! Полянская не была в этом так уж уверена, но Маринке об этом говорить не стала, понимая, что все их доводы, какими бы они ни были, проигрывают перед тем, что увидят органы опеки в доме Максимовны. Девушки поспешно покинули двор и, взявшись за руки, вновь припустились бежать. Возле дома бабы Ариши царило суматошное оживление. Сама старушка, сидя на лавке, раскачиваясь, голосила и причитала, призывая соседей помочь. Баба Валя, стоя в калитке, что-то говорила, возбужденно размахивая руками, пытаясь остановить людей, приехавших на блестящей новенькой машине. Соседи же, баба Нина, Маськи и дачник с женой Леночкой, которая водила дружбу с бабой Валей и матронами с другого конца деревни, сбившись в кучку, стояли чуть в стороне, негромко переговариваясь, но вмешаться не пытались. Наверное, они, как и Злата, понимали бесполезность этой затеи. — Добрый день! — запыхавшись, поздоровалась Злата Полянская. — А что здесь за собрание и что происходит? — пытаясь придать голосу уверенности, спросила девушка, глядя поочередно на всех собравшихся. — Златуля, Маняшу хочуць забраць… — завидев девушку, пуще прежнего ударилась в истерику Максимовна, — Злата, ды вось за дзiцяцем прыехалi… Кажуць, забiраць будуць… — Няможяа ёй быць тут! Нiякiх условiй. Сама ж бачыш… — подала голос баба Нина. — Мы пытались их переубедить. Да толку-то… — добавила Леночка. Представители органов опеки упорно пытались убрать с дороги бабу Валю. — Не впущу! — приняв позу «звездочки», упрямо твердила она. — Не дам забрать девочку. Не имеете права! — стойко держала оборону баба Валя. Маринка, не терявшая времени зря и не говоря ни слова, завернула за угол. Сквозь щели в заборе Полянская видела, как она скрылась в доме. — Извините. — Злата подошла к ним. — А по какому вообще праву вы тут все это устроили, переполошив всю деревню? — холодно спросила она. — Максимовна больна, ей волноваться нельзя, баба Валя тоже в преклонном возрасте… А вы хотите увезти ребенка! — Девушка, — обернулась к ней дородная женщина в узком костюме и с очками на кончике носа, от которой за версту веяло бюрократизмом. Злата встречала таких людей, строго следовавших установленным правилам, механизму, который никогда не давал сбоев Достучаться до них, призвать к жалости и милосердию было практически невозможно. — Вы кто вообще такая и по какому праву вмешиваетесь? У нас есть постановление исполкома. Ребенок не может находиться в этой семье. И мы отвезем его туда, где ему будет намного лучше, — отрезала женщина. — Правда? А вы хоть раз спрашивали у тех детей, которых увозили от родителей, где им хотелось бы быть и как им лучше? — чувствуя, что начинает заводиться, спросила Злата. Нет, она все понимала. Они правы, конечно же, правы. Растить ребенка в подобных условиях немыслимо. И, возможно, Маняше будет лучше в детском доме, но какими бы ни были ужасными нынешние условия, здесь она была среди людей, которые ее любили. Как умели, как могли, как понимали эту родительскую любовь и заботу. Чего проще было забрать ребенка, сделать сиротой при живых родителях, покалечить еще одну психику и поставить галочку в отчете, чем сделать все возможное для того, чтобы исправить родителей, помочь и дать им шанс остаться для своих детей родными и самыми близкими. Злата знала такие истории и знала, что многим это помогало. Почему они вот так сразу хотят забрать Машку? Почему бы сначала не сделать хоть что-то для двоих взрослых по сути, несчастных людей, жизнь которых с рождения была беспросветной и пустой? — Девушка, не вмешивайтесь! Ничего преступного или незаконного мы не делаем. Наоборот, мы хотим, как лучше, а вы устраиваете здесь черт знает что, мешая нам исполнять свою работу! — Я прошу вас, не увозите ее! — совершенно спокойно сказала Злата. Сняв очки, она водрузила их на лоб и скрестила руки на груди. — Девушка! — Вы не можете увезти ее вот так сразу! Вы просто обязаны дать шанс ее родителям исправиться. И вы, в первую очередь, должны помочь им исправиться! — стояла на своем Полянская. — У нас есть соответствующие документы и решение исполкома! — А мне плевать! Плевать на ваши бумаги и на ваши решения! Чего проще, сидя в кабинетах, что-то решать, а вот сначала во всем разобраться, понять каждую ситуацию и историю в отдельности, пытаясь исправить и что-то предпринять, это, конечно, сложнее! — злясь, Полянская начинала грубить, не особо замечая это. Боковым зрением она увидела Маринку, которая вышла из дома, прижимая к груди Маняшу, и теперь стояла у забора, в стороне, с явным намерением в любую минуту сорваться с места и бежать отсюда без оглядки. — Девушка, а вы, собственно, кто? И какое право имеете вмешиваться? Они что, ваши родственники? — Нет, не родственники. Просто я понимаю, что за эту девушку и ее ребенка некому заступиться. Она не знает ни прав, ни законов… Вы приехали, бумажку ткнули в лицо, и она должна подчиниться. Но так не должно быть. Изначально ее просто обязаны были вызвать в сельский совет и предупредить. Поставить перед фактом, выбором, как угодно, а не являться как снег на голову. Да, пусть здесь неблагополучная семья, но они могут исправиться и обязаны это сделать! — Исправиться? Девушка, да не морочьте вы мне голову! Некому тут исправляться! Вы были у них в доме? Там ведь полная антисанитария! У них нет элементарных понятий о личной гигиене! Они сами не моются и ребенка не моют. А чем они ее кормят? Постель не стирана бог знает сколько времени. Одежда воняет так… Тарелки и ложки просто в руки нельзя взять! А вы тут еще смеете возмущаться и указывать нам, как работать?! Да я на вас вообще сейчас вызову председателя и участкового, будете с ними разбираться! К вашему сведению, у этой девушки даже регистрации нет, не говоря уже о виде на жительство! Ее запросто могут депортировать обратно в Россию! Об этом вы тоже, конечно, не знаете? — возмущение женщины из опеки набирало обороты, и голос ее звучал все громче и резче. — Вызывайте! Пожалуйста, вызывайте кого хотите! Давайте, вызовите еще и ОМОН! Власть за вами и сила тоже! И вы можете ее применить, оправдывая это благими намерениями! Но я знаю точно, как бы все плохо ни было, вы должны дать им шанс, всего один. Да, пусть они непутевые совсем, но я еще раз повторяю, вы гребете всех под общую гребенку, не желая вникнуть, понять и помочь, а так нельзя! И я это так просто не оставлю! — категорично заявила Полянская. Ее решимость и напор внесла в ряды представителей органов опеки явное смятение и разброд. Сбившись в кучку, они негромко что-то обсудили и потянулись к телефонам, а Злата позволила себе перевести дыхание. Ей удалось пошатнуть их убежденность в собственной правоте, и это уже было маленькой победой. Обернувшись к собравшимся старушкам, девушка ободряюще улыбнулась и знаками попыталась дать понять Маринке: победа может быть за ними. Вот только, как оказалось, рано она обрадовалась… Представители органов опеки все еще звонили кому-то и что-то обсуждали, а из-за поворота вывернул кортеж — черная иномарка председательши, «Жигули» участкового с мигалками и… темно-синяя «ГАЗель» Дороша. Сердце Златы Полянской дрогнуло. Дело принимало серьезный оборот. Машина затормозила у дорогой иномарки, и из нее вышла расфуфыренная дамочка в темных очках. Полянская видела ее раньше, она иногда наведывалась в Горновку, но лично они не пересекались. Кажется, ее звали Людмилой Ивановной. Завидев представителей местной власти, Маринка попятилась и спряталась за угол забора, и Полянская могла предположить: сейчас подружка спешно уносит ноги к сажалке в надежде затаиться. Впрочем, вряд ли у нее получится долго скрываться. Присутствие участкового не оставляло шансов на положительный исход, конечно, он запросто может вызвать ОМОН, и тогда заберут не только Машку в детский дом, за неповиновение властям и Маринку упекут на сутки. Да и Злату могут загрести, это определенно, но она не Маринка — так просто сделать это у них не получится. И только приезд Дороша вселял надежду, но он не торопился выходить из машины, и оставалось лишь догадываться, что здесь делает Виталя в разгар рабочего дня и какое ему до всего происходящего в общем-то дело. Полянская отвернулась и решительным шагом направилась к представителю местной администрации, понимая, что отвечать и справляться со всем ей придется одной. Она переходила дорогу, когда он, наконец, вышел из машины, и одного-единственного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы почувствовать, как от волнения увлажнились ладони. Одного взгляда на его серьезное лицо и сосредоточенно сжатые губы было достаточно, чтобы понять, что приехал он не затем, чтобы помочь ей. Он даже не глянул в ее сторону. Подождал, пока из машины выйдет участковый, и вместе с ним направился к представителям органов опеки. Гордо расправив плечи, Злата Полянская перешла дорогу. — Здравствуйте! — поздоровалась она, глядя исключительно на председательшу. — Здравствуйте! — поздоровалась та, поворачиваясь к ней и снимая очки. — Вы Злата Полянская? Внучка бабы Сони? — Да. я внучка покойной бабы Сони. Злата Полянская! — кивнула девушка. — Что ж вы, Злата, здесь воду мутите? Скандалы устраиваете? Людей задерживаете? Меня вот от работы оторвали, участкового, Виталия Алексеевича! К чему все это? Зачем? — Ненавижу несправедливость! — прямо ответила Полянская, лишь мельком взглянув в сторону Дороша и увидев, как иронично опустился вниз утолок его губ. — Где ж здесь несправедливость? Здесь как раз все по закону. Мы пытаемся спасти ребенка… — Людмила Ивановна, но Вы же не станете отрицать: ребенку в любом случае лучше с родителями. Какими бы они ни были, но любой ребенок, которого забрали в интернат оторвав от матери, пусть даже пьяницы и непутевщины, все равно хочет обратно и с легкостью променяет всю ту благоустроенную жизнь в интернате на родительский дом. Людмила Ивановна, послушайте, ведь в этом случае все не так плохо, — интуитивно чувствуя, что с председательшей скандалами и угрозами дело не решить. Злата сменила тон и теперь едва ли не умоляла, понимая, что если и сможет чего-то до биться го только так. — Ведь Максимовна получает пенсию. И если б Маринке помочь оформить хотя бы временную регистрацию, она могла б получать хоть какое-то пособие на ребенка! Да и Сашка, он тоже ведь работает! Спросите у Виталия Алексеевича! Он работает у него и получает деньги. Если б только как-то убедить их закодироваться, все может быть иначе! — Злата, да много раз я просила их закодироваться и перестать пить! Но все это без толку! Есть такие люди, исправить которых нельзя! Вы только посмотрите, как они живут! А эта сборища, которые они устраивают! А скандалы и дебоши! Вот Вы говорите, дети в любом случае хотят остаться с родителями, а им не жалко их девочку, которая живет в таких жутких условиях? Ни в детсад, ни в школу они ее не отправят, это понятно! И что дальше? Как Вы думаете, что будет, если все пустить на самотек? Злата, давайте на этом закончим! Уж не знаю что у Вас общего с этими людьми, но как педагог и здравомыслящий человек Вы все же должны понимать: так действительно будет лучше! — Людмила Ивановна, пожалуйста, дайте им еще немного времени. Позвольте мне, как Вы сказали, педагогу и человеку здравомыслящему, попытаться им помочь! — Не делайте этого, Злата! Напрасный труд! Вы хотите взять ответственность за этот бедлам на себя? Вы думаете, сможете здесь все устроить? Вам это надо? Думаете. они послушают Вас? Я сомневаюсь в этом! — Можно я попробую? Просто попытаюсь сделать жизнь ребенка чуть лучше и комфортнее! Сашка, может, и пропащий человек, но Маринка, она любит Машку, да и Максимовна, она поможет… Мы вместе справимся! — Ох, Злата! Вы молодая, красивая! Зачем вам такая обуза? — улыбнулась ей председательша, и Полянская мысленно возликовала. Значит, победа осталась за ней! — Надо! — убежденно заявила она. — Ладно, что ж, будь по-вашему! — согласилась женщина. — Даю Вам две недели. Это все, что я могу сделать для Вас. Через две недели мы снова приедем и, если ситуация не изменится, заберем ребенка. Злата в ответ лишь кивнула, а председательша повернулась к людям из органов опеки, что-то говоря. — Виталий Алексеевич, а вы едете? — у самой машины собираясь уезжать, обратилась она к Дорошу, глядя на него поверх Златиной головы. Он так к остался стоять позади Полянской, чуть в стороне, и, конечно же, все прекрасно слышал. — Нет, Людмила Ивановна, я задержусь здесь ненадолго. Председательша кивнула и отвернулась. — Ну? — спросил Виталя после короткого молчания обращаясь, видимо, к ней, к Злате. Полянская медленно обернулась и, ломая пальцы вставила себя взглянуть на мужчину. — Вот интересно, а ты зачем приехал? — спросила его девушка. — Боялся, они здесь всей толпой не справятся со мной? Ты приехал помочь им? — Людмила Ивановна позвонила мне на работу и спросила о тебе! Она ведь тебя не знала, а я, в свою очередь, спросил, что случилось. И поехал сюда, потому что знал, какой ты можешь быть упрямой! Хорошо, что все закончилось вот так, но могло ведь быть и по-другому! Мне ведь известно, ты костьми готова лечь за каждого в этой глухой деревне. А тебе известно, моя золотая, что у них действительно все было законно, а тебя как правонарушительницу запросто могли бы упечь суток этак на пять — десять в каталажку! И участковый, кстати, ехал сюда как раз с такими намерениями. Слушать тебя и разбираться он бы не стал. Сгреб бы вас с Маринкой и отвез в обезьянник! И поверь, мне кажется, это не такая уж плохая идея! И что ж тебе, Злата Юрьевна, неймется все, а? — А-а-а! — насмешливо протянула Полянская, чувствуя, как растут в ней раздражение и обида. — Так ты приехал спасти меня, Виталий Алексеевич? Правда, со стороны казалось, что ты в любую минуту готов был наброситься на меня и действительно посадить под замок суток на десять! — А это помогло бы? — усмехнулся он. Сердце Златы болезненно сжалось и от этой усмешки, и от его слов. Ну почему, почему все так? Неужели ее поступки так уж сумасбродны? Неужели теперь в этом мире доброта и сострадание считаются преступлением? Почему ему так сложно понять ее? Почему из-за этого они должны ссориться? Неужели все дело в ее упрямстве? Или все же в другом? Любовь… Как странно, но даже она не смогла примирить их в том, что касалось Горновки, и они снова по разные стороны баррикады. Дорош считал ее упрямой, и, возможно, она такой и была. Но дело ведь было не в этом. Их жизненные приоритеты, взгляды, разница в возрасте и восприятии действительности мешали понять друг друга. — Нет, не помогло бы! — Ну, собственно, я так и предполагал! — Виталя, послушай, а что в этом особенного? Что такого в том, что я сейчас помогла Маринке и не позволила увезти Машку? — Золотая моя, да ничего особенного в этом действительно нет! Ты молодец, правда! Но скажи мне, положа руку на сердце, ты уверена, что через две недели все изменится? Они перестанут пить и преобразятся, в доме будет порядок и чистота, холодильник будет забит едой и ребенок будет под присмотром?! Ты веришь в это? Ты так самоуверенна! Правда думаешь, тебя послушают? Или Сашка станет терпеть твое присутствие в доме, когда ты возьмешься там навести порядок? А ведь именно это ты собираешься сделать! А там не то, что за две недели, там и за два месяца не выгребешь тот хлам, который они собрали! Но ты ж упрямая, так что я могу лишь пожелать тебе удачи!