— А я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной! Давай, садись, я налью тебе водки, и ты расскажешь мне подробности! — Я замерзла. — А мне плевать! Хлебни водки, это придаст тебе смелости и согреет! Давай, садись, я сказал! — На улице гроза, и я не знаю, что ты хочешь услышать, — охрипшим голосом сказала девушка. — Для такого разговора, как у нас с тобой, погодка как раз подходящая! Садись, я сказал! Девушка послушно опустилась на ступеньки, отодвинув, подальше почти пустую бутылку и стакан. Ей хотелось прижаться к мужчине, уткнувшись лицом в его плечо, но она не решалась это сделать. — Виталий Алексеевич, у вас что, приступ ревности? — осторожно поинтересовалась она. — И как вы догадались, Злата Юрьевна? — Это было нетрудно, но как-то нелогично. — Правильно. А у вас с Блотским полная логика! Вы с ним, наверное, и не разговариваете — читаете все по глазам друг друга. Ты его сюда приводила? — Дорош повернулся к ней и, коснувшись пальцами щеки, заставил повернуть голову я смотреть ему в глаза. — Я не сплю с Лешей! — медленно и спокойно произнесла она, не отводя взгляда. Мужчина рассмеялся. — Почему? — почти весело спросил он. Зарницы вспыхивали, не переставая, и он мог видеть ее огромные голубые глаза. Чистые и светлые, как глаза ребенка. Она не врала ему. Это он сам за два дня чуть с ума не сошел от ревности. Дорош, как наяву, снова и снова воспроизводил в памяти увиденные им на пляже картины, а остальное дополнить было нетрудно. Тогда, на реке, подсматривая за ними, он решил расстаться со Златой Полянской, но той же ночью, лежа без сна и вглядываясь в темную ночь за окном, он вспоминал небесные глаза, золотистую россыпь веснушек на носу и длинные шелковистые волосы цвета спелой пшеницы. Дорош вспоминал ее, и ему хотелось тотчас вскочить с постели и поехать в Горновку, чтобы увидеть ее, обнять и почувствовать едва уловимый аромат луговых цветов, который источала ее кожа. Он давно не был мальчишкой, который не мог контролировать свои эмоции, но со Златой Полянской он таковым становился. Он ревновал ее и любил, любил и забывал об осторожности. — Потому что у меня есть ты, — просто сказала она и осторожно коснулась его руки. Дорош наклонился и, обняв ее, притянул к себе. Злата прижалась щекой к его небритой щеке и закрыла глаза, чувствуя, как пьянящее счастье наполняет душу. Чуть повернув голову, она коснулась губами уголка губ Дороша. — У меня есть ты, и больше мне никто не нужен! Только ты не уходи… — закрыв глаза, шептала она. И вот уже его губы отвечали на ее поцелуй, а руки все сильнее прижимали к себе. И уже и дождь, и гроза, и ветер были ей не страшны. Глава 18 Стремительно пролетали эти ясные долгие летние дни, наполненные повседневными заботами, маленькими радостями и волнениями. Пока не отошла черника, Злата каждый день бегала с Маринкой в лес. Поначалу страшно ломило спину и болели ноги. В первый раз Злата едва пришла из леса, не веря до конца, что сможет все же набрать свое пятилитровое ведро. А потомки ничего, дело пошло. Стыдно было отсиживаться дома, когда все старушки из Горновки уже в шесть утра были в лесу. Лес кормил их в прямом смысле этого слова… После таких походов в лес девушка смогла купить дрова сначала бабе Вале, потом себе, съездила в город и приобрела себе просто потрясающий костюм, который собиралась надеть на линейку, посвященную Дню знаний. Потом, как ей того и хотелось, она купила великолепные шторки из белой органзы, которые повесила на веранде. Эти первые настоящие деньги, заработанные собственным трудом, радовали Злату безмерно. Теперь она напрочь отказывалась брать деньги у родителей. Злата ходила в лес с Маринкой. Поднимаясь на рассвете, девушка, наспех причесавшись и умывшись, натягивала на себя старенький спортивный костюм, завязывала шнурки на кроссовках, голову обвязывала косынкой, чтобы комары не слишком досаждали. Иногда, когда Маринка задерживалась, даже успевала хлебнуть чашечку кофе и через огороды, по лугам, сбивая кроссовками серебристую росу, шла в лес. Возвращались они ближе к полудню. Шли сдавать чернику и расходились по домам. Злата готовила себе поздний завтрак или ранний обед, делала еще какую-то работу по дому, если она обнаруживалась и усаживалась за роман, а ближе к вечеру, когда спадала жара, выходила на огород. Впрочем, и на огороде особой работы не было. Мама Златы и тетя Люда, чередуясь, приезжали каждые выходные, так что с огородом ее не очень и напрягали. И долгими синими вечерами девушка была предоставлена самой себе. К Маринке по вечерам она не ходила, та не звала и сама не приходила. Однажды Злата попробовала туда сунуться, а потом долго об этом жалела. Хорошо, что она не вошла в дом, просто в окно заглянула и поскорее поспешила удалиться. Чернику они с Маринкой сдавали на одинаковую сумму, и Злата радовалась, что у подружки есть деньги и она может кутить Машке все необходимое. Полянская даже неоднократно звала Маринку в город, нота как-то все отнекивалась, ссылаясь на какие-то неотложные дела. Тогда же девушке стало совершенно понятно, что все эти дела сводятся к одному: Маринка деньги пропивала. Нет, конечно, они и поесть покупали, ну надо же было чем-то закусить. Но каждый вечер в доме Максимовны устраивались самые настоящие оргии, в которых, естественно, участвовали Маськи да разные отщепенцы, неизвестно как прибивающиеся к порогу бабы Ариши. Полянская не заходила, а утром Маринка, как всегда, держалась от Златы на расстоянии. Только если раньше девушка не обращала на это внимания, не придавая значения, то в одно утро до нее дошло: Маринка просто не хочет, чтобы Злата унюхала, как от нее несет перегаром. Полянская ничего не стала говорить, хоть слова так и вертелись на языке. Злата знала, что все это бесполезно. Они только разругаются, и больше ничего из этого разговора не выйдет. Она решила промолчать и молчала, только очень волновалась за Машку. И чувствовала собственную вину. Да, ей удалось спасти ребенка от детдома, по крайней мере, пока, но по сути это мало что изменило. Маринка, несмотря на раскаяния и обещания, вела прежний образ жизни. Злата часто что-то покупала для ребенка и передавала Маринкой и мысленно благодарила бога хотя бы за то, что Сашки в деревне не было. По вечерам, оставаясь одна, девушка допоздна засиживалась в саду. Чаще всего брала ноутбук и набирала роман, пока не слипались глаза, но бывало, когда вечера были особенно хороши, садилась на ступеньки крыльца и, обхватив колени руками, могла до бесконечности смотреть в синее шелковистое небо, похожее на дымчатую вуаль. О чем-то шептались цветы. Мерцали звезды, падали кометы, гасли, не долетая до Земли. Август начался со звездопада. Откуда-то с лугов подкрадывалась прохлада. Ложась спать, Злата всегда оставляла окно приоткрытым, засыпая под эту своеобразную колыбельную. День, проходя в заботах, не оставлял места для размышлений. Но такими благодатными вечерами, наполненными душистой свежестью, когда вся дневная суета забывалась, хотелось просто дышать. Такими вечерами мысли и границы размывались, а таинственный мир природы как будто оживал. Легкая грусть подкрадывалась к сердцу, и девушка думала о Дороше. Какими-то странными и непонятными были их отношения. И. наверное, неправильными. Он появлялся без предупреждения, приезжая ближе к вечеру, и так же неожиданно уезжал. Редко оставаясь ночевать, он объяснял это своей работой, а Злате не хотелось расставаться с ним. Он приезжал как будто только затем, чтобы переспать с ней, и чаще всего после этого, быстро поцеловав ее на прощание, уезжал И порой девушке казалось: их отношения сводятся только к сексу. Злата ничего не имела против этого, она желала его до безумия и каждый раз получала огромное удовольствие от близости с ним, но ей хотелось не только удовлетворения физических потребностей. Будучи очень эмоциональной и тонкой натурой, она нуждалась и в духовной близости, и в теплоте… Не раз и не два после того, как он уезжал, она зарывалась лицом в подушку и давала волю слезам. Не раз и не два она обещала себе в следующий раз поговорить с Виталей. Но вот он снова приезжал, улыбался, обнимал, и весь ее боевой настрой улетучивался. Она ревновала его. О да! Она с ума сходила от ревности и предательских мыслей о той, другой, которую себе придумала. Ей все время не давали покоя мысли о его доме, в который он ее так ни разу не пригласил. Она часто думала: наверное ему и без нее есть кого приглашать туда. Он был взрослым мужчиной. И до нее у него наверняка были женщины. И возможно, после встречи с ней он продолжал поддерживать с ними связь. Бывало, Злата, пусть и не всерьез, намекала ему о других девушках. Дорош, конечно, отшучивался, смеялся, целовал ее, соглашался, что девчонки в деревне бегают за ним, а как же иначе? Ну, что тут поделать, если он вот такой. Ему доставляло просто неописуемое удовольствие таким образом дразнить Злату Полянскую и видеть, как она начинает хмуриться и злиться а потом заключать в объятия и целовать, целовать, целовать… Но однажды… Однажды то ли Дорош зашел слишком далеко в своих шуточках, то ли Злата не выдержала больше. Только в какой-то момент это стало не смешно. Они сидели на веранде. Быстро угасал августовский вечер, один из тех редких вечеров, когда Виталя собирался остаться ночевать. Злата неожиданно встала из-за стола и отошла к дверям, а когда обернулась, мужчина смотрел на нее, в немом вопросе приподняв брови. Широкая улыбка по-прежнему не сходила с его лица, а темные глаза весело блестели. — Так, может, ты бы и остался навсегда в своей деревне, со своими девчонками, — медленно произнесла девушка. — Их у тебя там так много, они такие разные! Езжай к ним и не возвращайся. Я вообще не понимаю, зачем ты сюда-то ездишь… — голос ее дрогнул, но она быстро справилась с собой. Скрестив руки на груди, она сжала крепко кулачки, чтобы не дрожать. — Та-а-ак… — протянул мужчина, поднимаясь из-за стола, за которым они только что пили чай. — Вы что же, Злата Юрьевна, истерику мне здесь собираетесь устроить? — Не собираюсь! — Вот и правильно! Я вообще не из тех, на кого это может как-то подействовать! — отчеканил он и, выйдя из-за стола, легко сбежал со ступенек веранды и растаял в темноте. Злата прижалась лбом к косяку дверей и крепко-крепко зажмурилась, боясь расплакаться. Он ушел так легко, но она все равно ни о чем не жалела. Неопределенность была неприемлема для нее, но именно к этому все и шло. Ей почему-то начало казаться, что все это несерьезно. Встречи с ней, их роман — просто развлечение для Витали, не более. Ночью она плохо спала. Долго плакала в темноте комнаты, да так и уснула в слезах, но и во сне был Дорош. и во сне она плакала, и просыпалась не раз, чувствуя, как ноет сердце. Утром поднялась еще до рассвета, привыкнув за лето рано вставать. Одевшись, умывшись и собрав волосы в косу, сделала себе чашечку кофе и прихватив ведерко, отправилась огородами к лесу. Бабульки в деревне поговаривали, что в этом году в Маляном полно дикой малины. За ягодами утром Злата собиралась пойти с Дорошем, сама она той части леса не знала и никогда не бывала. Да и путь был не близким Но это ее не страшило. Здесь, в Горновке, чувство страха вообще не ощущалось. И Злата не боялась одна идти в лес, за лето она довольно сносно научилась ориентироваться в нем. Легкая дымка испарений стелилась над покосами и жнивьем. Заря окрасила небосклон над лесом, готовая вот-вот брызнуть первыми солнечными лучами. Злата перешла насыпную дорогу, которая, оказывается, вела к заброшенным нефтяным вышкам. Об этом девушка узнала недавно, опять же Дорош рассказал, и пошла дальше. Когда деревенские огороды закончились, Полянская свернула налево и прямо через скошенные поля пошла к лесу. Она шла быстро, почти не глядя по сторонам, не оглядываясь, и только у самой кромки леса зачем-то обернулась, и улыбка помимо воли коснулась губ. Держась на некотором расстоянии, за ней шел Дорош. Он, конечно, увидел, как она обернулась. И как наяву Злате показалось, что она видит, как улыбка, та самая, плутовская, мальчишеская улыбка, которую она так любила, коснулась его губ. И обида, комом стоявшая в груди, мгновенно растаяла, как будто и ее коснулись эти теплые солнечные лучи. Светлое и безоблачное счастье заполнило ее всю, без остатка, и от вчерашней обиды не осталось и следа. Злата вошла в лес и на мгновение приостановилась. Влажная утренняя прохлада, наполненная ароматами сырой земли, грибов, цветов, травы и сосновой смолы, ударила в лицо, и у нее аж дыхание перехватило. Лес как будто дышал в этой утренней дымке, и его дыхание слышалось в каждом шорохе, в каждом движении… Вот подул ветерок и затрепетали листья бузины, вот у старого пня прошмыгнула ящерица, где-то тинькала неведомая птица, приветствуя восход солнца, а лягушки в болоте устроили настоящий концерт. Девушка немного постояла, не зная куда ей идти дальше: ни дороги, ни даже заросшей тропинки здесь не было, поэтому она осторожно раздвинула кусты орешника и стала пробираться сквозь заросли вперед. Она не торопилась и поминутно оглядывалась, предполагая, что Дорош может прокрасться бесшумно, вот только интересно, с какой стороны? И как скоро он ее нагонит? Полянская не знала, почему лес называли Маляным, где он начинается и как вообще выглядит. Единственным ориентиром были заросли малины, но они пока не встречались у нее на пути. Она шла по лесу поминутно оглядывалась и улыбалась. А хотелось петь и смеяться…. Отводя в сторону ветки кустов, пригибаясь переступая упавшие трухлявые, поросшие мхом деревья, Злата шла по лесу. На пути то и дело попадались лесные цветы: синие колокольчики, «звездочки», лютики, какие-то неведомые травы и пожухлые кусты черничника с кое-где оставшимися перезревшими ягодами. Девушка наклонялась и с великой осторожностью, боясь раздавить их и испачкать пальцы, срывала и отправляла в рот. Эти последние ягоды были невероятно сладкими и ароматными… Так таинственно и тихо шелестел лес, пронизанный прозрачной утренней дымкой, в которой как будто купались лучи солнца. Девушка шла, все дальше углубляясь в лес, пока, наконец, не набрела на заросли малины, вернее, сначала на нее повеяло ароматом спелых ягод, и на него Злата и вышла. Девушка не знала, добралась ли она до того самого полигона, но малины здесь действительно было много. Крупные спелые ягоды, которыми были усыпаны ветки, тянули их вниз. Ягоды блестели и сверкали каплями росы. В каждой из них как будто отражалось солнце, и это было захватывающе. Злата пожалела, что не захватила с собой фотоаппарат, отправляясь на рассвете в лес. Зрелище было непередаваемое. И старушки в деревне не преувеличивали, рассказывая, что в лесу полно малины. Полянская некоторое время просто стояла не шевелясь, любуясь этой неповторимой красотой. А потом с великой осторожностью наклонилась и сорвала. И прямо вот так, с капелькой росы, отправила ягоду в рот. Малина была сладкой, сочной и невероятно ароматной. От удовольствия девушка даже глаза закрыла, а когда снова открыла, увидела перед собой Виталю. — Доброе утро, золотая моя! Бери, это тебе! Пока шел за тобой, собрал! — сказал Дорош. Мужчина стоял перед ней, протягивая ладонь, на которой лежали ягоды лесной ежевики, черники и малины. Свежевыбритый, улыбающийся, он источал флюиды радости и хорошего настроения. От него пахло все тем же терпким ароматом парфюма, который так нравился девушке. — А я видела, как ты шел за мной! — улыбнулась она ему в ответ и потянулась за ягодами. — А я знаю, что ты видела! — подразнил ее Дорош и, наклонившись, поцеловал в нос. — Ну что? Большую корзину взяла на ягоды? Девушка выставила перед собой лукошко литра на два. — Маловато! Посмотри, сколько здесь малины! — А ты что взял? Куда будешь ягоды собирать? — задала встречный вопрос Злата. — А я и не думал их собирать! Я так… Прогуляться в лес пришел, ну, и тебя, конечно, сопроводить, чтоб не потерялась. Ну и ягод поесть от души. — В самом деле? — вскинула брови девушка и закусила нижнюю губу. — В самом деле! — в тон ей ответил мужчина, не переставая улыбаться. — Ну, это мы еще посмотрим! — заявила она и, всучив лукошко Витале, стала срывать ягоды и класть их в ладонь. Так она и собирала, собирала и ела, лишь иногда отправляя полные пригоршни на дно лукошка, а мужчина посмеивался ее ребячеству и жульничеству и не спеша наполнял корзинку ягодами. Они никуда не торопились и, зайдя далеко в лес, не встретили ни одной живой души. Немного устав, Злата присела прямо под березой и, прижав колени к груди, обхватила их руками и, откинув голову назад, закрыла глаза. Солнце давно поднялось над деревьями, время близилось к полудню. Становилось жарко и душно. И пусть здесь, в лесу, это не слишком ощущалось, потому что сомкнутые кроны деревьев пока защищали их от зноя, Злата предполагала: это ненадолго. Наверное, пора было возвращаться домой, но вставать и идти не хотелось. — Устала? — участливо спросил Виталя, присаживаясь с ней рядом и касаясь ее ладони.