Сбросив халат и платок, девушка прошла в прихожую и включила телевизор. Комнату сразу наполнили веселые звуки музыки и шутки Оливье-шоу. Подбросив в грубку поленьев, Злата снова растопила ее и отправилась на кухню. Праздничное меню пришлось кардинально пересмотреть Готовить сейчас для себя мясо по-французски стало как-то бессмысленно, да и времени на это уже не было. Мясная вырезка лежала в глубокой заморозке, но вот приготовить традиционный оливье, запечь карпа с овощами, нарезать мяса, колбасы, сыра и свежих овощей — это она, пожалуй, успеет. Сменив пижаму на спортивный велюровый костюм, расчесав волосы и умывшись, девушка принялась за работу. По телевизору начался праздничный концерт. Злата сделала звук погромче и стала подпевать. Деревья в далеком свете звезд стояли будто хрустальные Казалось, одно лишь нечаянное движение — и они рассыплются на тысячи мелких осколков. Зимний вечер давно уснул за окном, только слышно было, как под крышей тихонько звенят сосульки. Волшебные сны бродили где-то по заснеженным лесным тропинкам. И казалось, сама красавица зима в эту сказочную новогоднюю ночь шла по земле. И волшебство непременно должно было случиться. Деревня давно спала, а Злата сидела у окна, глядя на небо, темное, глубокое, чистое, как кристалл, расшитое мириадами звезд. Наверное, в силу юного возраста в ней, как в душе любого ребенка, продолжала жить наивная вера в сказку, в чудо, которое непременно должно случиться в новогоднюю ночь… И сейчас, именно сейчас, ей так необходима была эта вера, только она могла спасти ее от отчаяния и безысходности. Только с ней она могла жить дальше и верить: впереди ее ждет светлое будущее… Вот именно сейчас, в эту ночь, ей нужно примириться с произошедшим. Научиться с этим жить, и, возможно, постепенно пройдет обида, утихнет боль, и она простит Дороша. Нет, не забудет, до конца жизни не сможет забыть. Но она обязательно будет счастлива… Нет, не сейчас. Сейчас Полянская даже мысли не могла допустить о другом мужчине. Не смогла бы она с другим. Даже сама мысль о близости с другим вызывала чувство гадливости. А чувства… На чувства не осталось душевных сил… Но зато была деревня, сейчас заснеженная и как будто уснувшая под белым покрывалом снега, но все равно такая близкая и родная. Были ее рукописи и мечты. И старушки в Горновке, которые так привязались к ней. И еще Машка, мысли о которой не давали девушке покоя. По совести, и она это отчетливо осознавала, ребенка не надо было отдавать. Она могла бы оставить ее в Горновке, если бы не послушалась тогда Дороша. Впрочем, дело ведь было не только в нем. Она и сама боялась. Боялась ответственности, боялась не справиться. Боялась недостаточно любить, хотя и сама не смогла бы объяснить, как это — любить достаточно. Проще было отвечать только за себя, сложнее за других. Ребенок по-прежнему находился в детском отделении районной больницы. Злата была там как раз перед Новым годом, и даже сейчас при воспоминании о маленькой девочке, всеми покинутой и никому не нужной, сердце сжималось от жалости. Маринка вот уже три месяца лежала в могиле, а Сашку осудили на пятнадцать лет строгого режима. Была еще и работа. Правда, сейчас девушка с трудом представляла, как сможет поехать туда и, перешагнув порог школы, встретиться взглядом с Мариной Александровной. Вот было бы здорово никогда больше туда не возвращаться. Злата долго еще сидела у окна в ту новогоднюю ночь. Чуда, волшебства, магии, которой обычно ожидают в Новый год, не произошло. Но к концу этой ночи Полянская твердо решила начать все сначала, перевернуть эту страницу, забыть и жить дальше. Боль придется осилить, грусть переплакать и вынести все, посланное судьбой. И уж конечно, в ту ночь Злата Юрьевна Полянская, погруженная в собственные переживания и обиды, не могла подумать, что жизнь не всегда дает все в идеале, как мечтается или хочется. И любовь, она тоже бывает разной. Измерить ее, определить силу, мощь или жар вряд ли кому под силу. Никто не властен над собственным сердцем. Дорош Виталий Алексеевич ведь тоже не подозревал те в тридцать пять лет влюбится, как мальчишка, имея при этом жену и сына, но не имея достаточной смелости и решительности. И не только Злате в ту новогоднюю ночь было плохо. Окруженный толпой гостей на праздничной вечеринке в честь Нового года, смеясь и разговаривая, Дорош вместе с тем все время думал о Злате. Глядя на себя как будто со стороны, мужчина не понимал, зачем он здесь. Ведь на самом деле ему было совсем не весело и хотелось уйти. Этой вечеринкой, где собрались «сливки» их предприятия, он хотел порадовать жену, да и самому ему было интересно побыть здесь, ведь это был первый праздничный банкет на работе. А завтра сразу же после обеда он уехал бы в Горновку к Злате… Теперь не придется снова врать жене и ближайшие пару дней они проведут здесь всей семьей. И снова он тянулся к рюмке с водкой и продолжал улыбаться… Злата поздно легла той ночью, вернее, уснула она уже под утро. Разбудил ее дребезжащий звук домашнего телефона. Нехотя выбравшись из теплой кроватки, девушка прошлепала и прихожую. — Алло! — чуть охрипшим ото сна голосом сказала она, поднеся телефонную трубку к уху. — Златулечка, з Новым годам цябе! — Баб Мань, и вас! — девушка слабо улыбнулась. — Здоровья нам, большого и крепкого! Смотрите мне, живите долго еще! Баба Маня засмеялась. — Ну, буду, канешне! Куды ж дзявацца! Ну, як ты там? Прыехау, мо, хто? — Нет, что вы, баб Маня! Никто не приедет, а я вообще только встала! — Тэлявiзар, мо, ноч глядзела? — Ну да! Президента послушала, потом концерт… — Во, я тоже. Казау штось, а што — я i не разабрала… Тады дзеукi мае званiлi, паздраулялi, а тады я i спаць пайшла, нiчога харошага па тэлявiзару не было. Ну, а што рабiць будзеш зараз? — Ну… — Там Hiнa ка мне зараз прыйдзе i Цiмафееуна, i ты прыходзь. Чаго табе дома сядзець адной, калi нiхто не прыедзе… Пасядзiм, празнiк адмецiм… — Я приду обязательно! — с легкостью согласилась девушка. — Только сейчас приведу себя в порядок и прибегу! — Ну i добра тады! На том они и простились. Полянская быстренько умылась, причесалась, оделась, собрала подарки, завернула карпа с овощами, к которому вчера так и не притронулась, и еще кое-что из холодильника, прихватила бутылку белого вина и уже у самых дверей вспомнила, что и родителям следовало бы позвонить и поздравить с наступившим годом. На улице было морозно и солнечно, прямо как у поэта, только девушка почти не обратила на это внимания. Она быстренько пробежала до дома бабы Мани, захлопнула за собой тяжелую железную калитку и поднялась по ступенькам крыльца. Злата еще в окошке увидела, что баба Нина и Тимофеевна уже пришли, поэтому, нацепив на лицо улыбку — как же без нее в первый день Нового года — распахнула дверь. — А во i Златуля прыйшла! — обернулась к ней баба Нина. — А мы тут стол уздумалi выцягнуць. Баба Маня кажа, не памесцiмся у закутку. — А што? Гуляць дык гуляць! — засмеялась баба Маня, выглядывая из-за занавески, которая разделяла большую кухню как бы на две зоны — рабочую и парадную. Злата всегда завидовала кухне бабы Мани, большой, светлой и просторной, у нее ведь кухня была маленькой и темной. — Праходзь, Златуля, раздзявайся, я шчас во тут катлет з печы выцягну, а там ужо на газу i бульба зварыцца! Вон, вешай надзенне сваё на вешалку ды сядай. Злата быстренько стащила с себя старый пуховик, расстегнула замки на ботинках и заглянула к бабе Мане за ширму. — Может, вам помочь? — спросила она. — Да не. Во бярыце тарэлкi ды румкi на стол стауця. Тут Цiмафееуна мая здурэла зусiм, вон прыпёрла чагось цэлы пакет… — Я тоже здесь кое-что принесла, — смущенно улыбнувшись, поведала девушка. — Нашто? — всплеснула руками баба Маня. — У мяне яды на цэлую араву нагатоулена, хто усё есцi будзе? — Мы и поедим. Вот сейчас выпьем и поедим. А то ведь мне как-то одной и есть не хочется… — Ну, добра тады! Стау на стол. — Ой, я еще забыла… Девушка полезла в пакет и достала оттуда три свертка, в которые были завернуты платки, яркие, красивые, нарядные И баба Маня, и баба Нина, и даже Тимофеевна такие носили. И Злата знала, что им будет приятно. Ее покойная бабушка приходила в восторг от этих платков. — А это вам небольшие подарочки к Новому году! — сказала она, поочередно раздавая подарки. — Златулечка! — воскликнули бабушки все втроем. — Да не трэба было! Куды нам старым падаркi? — А что? Праздник все же! Все-все, берите, не отказывайтесь! — Ну, а нам i няма табе чаго падарыць… — Мне ничего не надо! Ой, пожалуйста, берите, и все! — Дзякуй табе, Златуля! I дай бог табе здароуя! — сказала баба Маня. — I жанiха харошага! — добавила баба Нина. — Цiмафееуна, а што гэта твой Аляксей забыуся пра нас? Ён жа Злаце у жанiхi набiвауся усё лета, а во ужо колькi месяцау i вачэй не кажа? — тут же среагировала баба Маня, возвращаясь из зала на кухню, куда она относила подарок. — Дак заняты ён. Учора увечары званiу, паздрауляу нас с дзедам! Кажа, што, акрамя радзiва, пець яго кудысь запрасiлi на Новы год! Я ужо i не пытала, калi ён прыедзе! Златуля, а табе ён што, не звонiць? — Ну, мы вообще-то с Лешкой только друзья, и он мне тоже давно не звонил. Наверное, он действительно занят! Вот увидите, пройдет немного времени — и его по телевизору будут показывать! Тимофеевна засмеялась и махнула рукой. — Адкуль жа у iх столькi грошай? Штоб па тэлявiзару паказывалi грошай нада столью заплацiць! Мы во з дзедам перад Новым годам передачу глядзелi, там пра гэту сцэну такое паказывалi… — Дак то ж у Расii, Цiмафееуна! — возразила ей баба Нина. — Усюды яно усё адзiнакава. А хлопца добрага табе, Златуль, нада. Чаго адной сядзець тут? Во сустрэнеш сваю судзьбу, паедзеш адсюль, замуж выйдзеш i забудзешея пра нас, старых… — Нет! Замуж я не собираюсь и женихов вообще-то не ищу. И никуда я отсюда не поеду. Пусть уж жених сюда приезжает! — Што, тут будзеце жыць? — Конечно! — Ну, тады, Златуля, толькi за Лёшку Цiмафееуны мы цябе аддадзiм. Вы ж такая пригожая пара! Цiмафееуна, ну скажи, падойдзе табе такая нявестка, як наша Златуля? — Мне-та падойдзе, да толькi б iм добра было! — Давайте уже за стол садиться. А то вы меня уже вконец засватали и смутили прямо! У Лешки в Минске есть девушка, он и думать обо мне забыл! Старушки решили тему эту больше не развивать. Картошка сварилась, и баба Маня, приправив ее сливочным маслом, высыпала в одну тарелку и поставила посреди стола. Тут уже стоял карп, принесенный Златой, и овальная тарелка с «шубой», и оливье, и мясная нарезка, и котлеты, и сырники, и бутылка вина, и в чашке самогонка, которую баба Маня сама делала. Получилось самое настоящее пиршество, и они наконец-то уселись за стол. Картошечка, рассыпчатая, желтенькая, приправленная маслом, выглядела так аппетитно, что у Златы прямо слюнки потекли. Она только сейчас ощутила, как на самом деле проголодалась, и, не стесняясь, положила себе в тарелку всего, что было на столе. Потом были неспешные разговоры старушек. Злата почти не принимала в них участия, просто сидела, потягивая вино маленькими глоточками, и улыбалась, слушая их. И так уютно и хорошо ей с ними было. И боль отступала, и она могла дышать. — Во ужо i Новы год… — тяжко вздохнув, сказала баба Маня. За окном уже стемнело, зажглись фонари, и в их свете морозный воздух искрился и переливался. — Во студзень як перажывём, а люты кароткi, а там, глядзiце, i вясна зноу. — I зноу агароды… — Ну, а як жа ж мы без агародау! Трэба сеяць, канешне. Во трохi падлячу руку сваю за зiму. I з новымi сiламi пачнём. Як жа нам не сеяць? Што, рукi скласцi i смерцi чакаць? Не, бабанькi, будзем сеяць. I у ягады пойдзем! Толькi б здароуе не падкачала… — Дай бог, будзем жывы! — Да, трэба жыць, рана нам, бабанькi, яшчэ памiраць! Мо, бог дасць, дажывём яшчэ да таго, што дзярэуня зноу ажыве… Паглядзiце, сколью тут зямлi, i лес радам, стройся сабе… Златуль, як думаеш? — Я думаю, деревня не умрет! Я отсюда не собираюсь уезжать! Возможно, уже никогда жизнь не будет здесь кипеть и детишки не будут кататься на велосипедах по улице, и коровы в сараях не станут мычать, только деревня не умрет и не зарастет бурьяном и акацией. Люди вернутся сюда, они не могут не вернуться…