— Дажыць бы… — только и сказала баба Маня. Домой Злата возвращалась с бабой Ниной. Шли не торопясь. Полянская взяла старушку под руку, дорога была скользкая. Баба Нина рассказывала о своих детях и внуках, а девушка молчала и слушала. Она проводила ее до самого дома. Возвращаясь обратно, чуть приостановилась у дома бабы Ариши. Здесь, как и прежде, во всех окнах горел свет, и не важным было, что Сашка сидел в тюрьме, а Маринка лежала в могиле. Здесь все так же собирались компании. Злата подумала о том, что следовало бы и бабе Арише принести подарок, вот только как это сделать? После похорон Маринки она так и не решилась переступить порог их дома, хоть баба Ариша и звала ее, и обижалась, наверное… А Злата не могла пересилить себя. Свернув с дороги и миновав узкую тропинку до калитки своего дома, девушка на мгновение остановилась и прижалась лбом к деревянному столбу. Возвращаться в пустой дом, к воспоминаниям, которые причиняли боль и сводили с ума, не хотелось. Постояв так немного, она, пытаясь отыскать в себе силы, которых не осталось, подняла глаза к звездному небу… Россыпь звезд тут же размылась, слезы застилали глаза… — Господи, дай мне сил… Дай мне сил и мужества все это пережить… — прошептала она срывающимся голосом. Той ночью ей снился Дорош. Во сне не было боли и обид и они были счастливы, безмятежно счастливы, как были еще недавно наяву. Злата проснулась среди ночи со слезами на щеках и тупой ноющей болью в сердце. Лунный свет пробивался сквозь щели в занавесках, серебрился снег за окном громко тикали часы где-то в глубине дома, скреблась мышь под полом, глубокое безмолвие царствовало над миром. Полными слез глазами девушка вглядывалась в этот ночной полумрак, а сердце, как только что во сне, рвалось к нему… Глава 24 На работу после праздников Злата так и не осмелилась явиться. Отлично понимая, что подобный поступок ее не спасет и это трусливо и малодушно, она впервые воспользовалась маминым служебным положением и ушла на больничный. Лена Викторовна, конечно, была удивлена и даже встревожена, но что-то объяснять Злата не стала. Единственное, что имело значение в тот момент, это возможность передышки, которая была ей просто необходима. Немного времени, чтобы прийти в себя, собраться с силами и как-то жить дальше. Она не знала, как долго, но очень надеялась, что скоро боль утихнет, все пройдет и пусть не будет, как прежде, но по крайней мере она сможет с этим жить. А пока грусть, тоска и терзания, поселившиеся в доме, стали постоянными спутниками Златы Полянской. Отгородившись от всего мира его стенами, спрятавшись ото всех в глухой деревне, она целыми днями просиживала у ноутбука и писала, писала, писала… Только роман не давал окончательно пасть духом, именно в нем теперь сосредоточились все мысли, чувства и надежды Златы Юрьевны. И… там был Дорош. Девушка писала роман, вкладывая в него всю свою душу; и мечтала, как отошлет рукопись в издательство, как ее примут и книга увидит свет. Она уже видела макет книги и придумала оформление обложки, даже мысли не допуская, что ее роман могут не принять. Неизменно каждый день, какой бы ни была погода, Злата выходила на улицу. Все кругом было занесено снегом, но это не путало девушку… Пробираясь сквозь сугробы, она шла и шла, уходя все дальше от деревни, и с каждым днем одиноки тропок за деревней становилось больше… Никто не тревожил ее, не заговаривал. Крепчали морозы, и старушки в Горновке предпочитали сидеть в теплых хатах, выходя только к автолавке да еще за водой. Пару раз ей встречались Маськи. На старой кобылке, запряженной в сани, они возили из леса бурелом. Топиться им, как обычно, было нечем. Они заговаривали с ней, но ответа не ждали. Злата останавливалась на минутку, почти не вслушиваясь в их пустую болтовню, слабо улыбалась в ответ и, отворачиваясь, шла дальше. В том зимнем дворце тоски, в который Злата саму себя поселила, ей было неуютно и холодно, но и покидать его она не спешила и никого туда не впускала. О том, что произошло, она никому не рассказала. Закадычных подружек у нее не было, а с мамой они такие темы не обсуждали. И порой ей казалось, что зима никогда не закончится, а сердце стыло в груди, и Злате чудилось: она сама превращается в ледяную статую. Жизнь была темным тоннелем, и света в нем не было, и все чаще думалось, а вдруг он там не зажжется уже никогда. В один из таких дней, как раз после Рождества, Злата, как обычно, бродила по окрестностям. Солнце огненным шаром опускалось к горизонту, закат на западе алел, обещая ясную морозную ночь, а землю быстро окутывали синие сумерки. Маськи санями разъездили дорогу в лес, забираясь все дальше, и иногда, вот так как сегодня, девушка шла по этой тропе. Брела, погруженная в собственные невеселые мысли, и не боялась. И это тоже было странно и даже как-то противоестественно, потому что не единожды по ночам она слышала вой волков. Но на пути ей никто не встречался, даже заяц не перебегал дорогу, и только где-то в глубине леса ухал филин… Она вышла из леса, когда на севере зажглась Полярная звезда. Быстро смеркалось, а над деревней к небу тянулись ровненькие белесые столбики дыма. Остановившись на мгновение, Злата чуть сдвинула назад капюшон пуховика и подняла глаза к небу, а когда вновь посмотрела перед собой, увидела одинокую фигуру человека, движущуюся ей навстречу. Лишь на мгновение почудилось: возможно, это Дорош, и сердце екнуло в груди, и ладони увлажнились, но почти сразу девушка отбросила эту мысль и пошла вперед. Расстояние между ними сокращалось, но смеркалось еще быстрее, и сколько бы девушка ни вглядывалась, все равно не узнавала человека, идущего ей навстречу. Это был мужчина, высокий и худощавый, в коротком пуховике с капюшоном на голове, как у нее отороченным мехом. Он был явно не местным и он зачем-то двигался в лес… Они почти поравнялись, дорога была узкой, и они не смогли бы разминуться. Злата полезла в сугроб, чувствуя, как липкий предательский страх забирается внутрь. — Злата! — окликнул ее до боли знакомый голос Леши Блотского. — Лешка? — удивленно воскликнула она охрипшим голосом, резко оборачиваясь. — Лешка, это правда ты? Но… Что ты здесь делаешь? Почему бродишь в темноте? — А ты? — улыбнувшись, спросил парень. Девушка выбралась из сугроба и почти вплотную приблизилась к парню, вцепившись руками в его куртку, и подняла к нему глаза, пытаясь рассмотреть лицо, спрятанное в тени капюшона. — Это и вправду ты! А я иду и думаю, кто ж это ходит по ночам, а это ты… — А я тебя искал. Злата, ну что ж ты бродишь одна по лесу? — Я не боюсь, Лешка. Правда, сама себе удивляюсь, возвращаюсь домой, вспоминаю, как гуляла по лесу, и такой ужас охватывает, особенно когда слышу, как волки воют по ночам, но все равно иду сюда. Когда хожу здесь, ни о чем таком не думаю и ни волков, ни кабанов не встречаю… — горячо затараторила она. — Злата… — Ох, Лешка, как же здорово, что ты приехал. Как же та узнал, что именно сейчас мне так нужно, чтобы ты был здесь! — перебила его девушка и прижалась щекой к его куртке. — У тебя что-то случилось? — спросил он, осторожно обнимая ее за плечи. А хотелось, ох, как хотелось ему стиснуть ее в объятиях и не отпускать. Никогда и никуда не отпускать. Он так соскучился по ней. Парень давно хотел приехать, но все как-то не получалось… События последних дней основательно выбили его из колеи. Болезнь мамы была уже не диагнозом, а приговором. И он понял: если не съездит в Горновку, если хотя бы не увидит Злату, просто сойдет с ума. — Нет, нет, что ты! У меня все хорошо! — поспешно заверила его девушка, а у самой на глаза навернулись слезы. Но было темно, и Лешка их не видел. — Я так рада тебя видеть… — повторила она, чуть отстраняясь от него. Внезапно в лесу, где-то совсем рядом, завыл волк. — Ой, мамочки! — взвизгнула Злата. — Лешка, там же волк! Бежим скорее! — закричала она и засмеялась впервые за многие дни. Девушка бросилась бежать, а Лешка побежал за ней, оглядываясь на темную громаду леса, где Злата Полянская недавно так беспечно гуляла. Они бежали до самой деревни, спотыкаясь на ухабинах и падая в сугробы, то и дело оглядываясь назад и смеясь. Остановились только на краю деревни, у дороги, пытаясь отдышаться и отряхнуться. — И часто ты занимаешься таким экстримом? — спросил Лешка, выпрямляясь. Злата улыбнулась и взяла его под руку. — Каждый день. Лешка, брось! Подумаешь, волк! Ты что ж всерьез думаешь, он мог бы напасть на нас? Да он сам нас испугался! У них же, как и у всех других диких зверей, генетически заложен страх перед людьми! — Боюсь, в такую снежную и холодную зиму голод заставит их позабыть о своих страхах! — только и смог сказать парень. — В самом деле? Да ладно, Лешка, пойдем скорее ко мне, «окоченела уже просто! Сейчас поставим чайник, и ты мне расскажешь все-все! Уверена, в последнее время твоя жизнь куда интереснее моей! — Ну, я бы не стал утверждать это так уж категорично! Но рассказать мне тебе точно есть о чем. И не только. Я привез флешку, на которую сбросил записи наших новогодних выступлений в одном из минских клубов. — Да? Ох, Лешка, как здорово! — от почти детского восторга и какого-то нервного возбуждения, которое Леша Блотский сразу заметил в ней, девушка едва не запрыгала на месте. — Побежали… — Нет, пойдем пешком! Ты что, я со школы столько не бегал, заодно ты мне расскажешь, как ты живешь здесь. Признавайся, неужто ни разу не подумала о том, чтобы сбежать? Тебе ведь нелегко здесь одной! — Нет, — улыбка сбежала с ее губ, и лицо как будто погасло, став замкнутым и непроницаемым. Но парень не смог этого увидеть, только в интонациях ее голоса послышалась какая-то неизбывная печаль. Интуитивно он сразу понял: что-то у Златы случилось. Но что? Когда? С первой минуты знакомства с ней он почувствовал тонкую душевную близость, возникшую между ними. Леша понимал ее лучше, чем кто-либо другой. И казалось, он знал ее. Но только сейчас вдруг стало понятно, что это не так. На самом деле он ничего о ней не знал. — Мне ни разу не захотелось уехать отсюда! Наоборот, я так рада, что здесь… С каждым днем я все больше убеждаюсь, что сделала правильный выбор. Горновка — как раз то место, где я должна быть, где мне надо быть! И… Я не знаю, Лешка, что мне тебе рассказать. Вряд ли тебе будет интересно, если я стану рассказывать, как встретила Новый год в одиночестве, а первого января отправилась в гости к бабе Мане, где и провела весь день в компании старушек. Наверное, это прозвучит дико и, возможно, ты мне не поверишь, если я скажу, что мне с ними понравилось. — Злат, ты забыла? Да, наверное, меня действительно слишком долго не было и ты действительно забыла, что мне как раз интересна и Горновка, и ее жители, и то, как ты здесь живешь. Жаль, я никак не мог вырваться сюда на Новый год, а то я бы с удовольствием посидел с тобой и бабульками! Я не сомневаюсь, это действительно было бы здорово! Ну, ничего, впереди еще старый Новый год и Коляды. Устроим праздник? — Конечно! — улыбнулась девушка. Нет, она не забыла о Лешкином интересе ко всему, что касалось Горновки и ее обитателей. Просто, казалось, его интерес был мимолетен, она его заражала им, увлекая в другой мир и другую жизнь, но потом он уезжал, и все возвращалось на круги своя. Леша Блотский был ей близким другом. Он стал им за считанные дни той весной именно потому, что, будучи людьми творческими, тонко чувствующими и эмоциональными, они, как говорят, изначально были на одной волне. Он через Злату научился видеть эту умирающую деревню такой, какой она была только для людей, душой привязанных к ней. И он полюбил ее. И не забывал, даже когда возвращался в Минск. И скучал, и вспоминал, и хотел вернуться. Но девушка помнила лишь каждое мгновение, проведенное с Дорошем. Остальное было неважным. Страдания от обмана и предательства Витали, тоска и невозможность все вернуть, исправить затмили собой все другое. Дойдя до ее дома, они свернули на узкую тропу между сугробами и прошли во двор. — У меня не топлено, — предупредила парня девушка. Печку она затапливала, когда в деревне уже все спали, а потом сидела у огня до полуночи, ведь все равно не спалось. — Это не беда! Сейчас затопим! — решительно заявил Лешка. Оказавшись в доме, они зажгли свет в передних комнатах. В узкой прихожей парень снял свой пуховик и, сунув руки в старую фуфайку, в которой Злата обычно таскала дрова, отправился во двор. Полянская поставила на плиту чайник и открыла холодильник. Горячий сладкий чай — это здорово, но Лешу следовало бы чем-то покормить. Девушка вытащила сырокопченую колбасу, сыр, помидор, а из хлебницы достала батон. Пока Блотский таскал дрова, а потом растапливал печку, девушка приготовила им горячие бутерброды и заварила большие чашки чаю. Импровизированный ужин она перенесла в столовую и там накрыла стол. Вышло как-то не совсем убедительно, но ничего другого не было, поэтому Злата заглянула в подпол и достала банку баклажанной икры, благо, солений летом они заготовили достаточно. Когда в грубке затрещал огонь, Лешка вымыл руки и, стряхнув с плеч невидимые соринки, уселся за стол. И сейчас при свете электрической лампочки девушка смогла рассмотреть изменения, произошедшие в его облике. То, что одет он был стильно и модно, сразу бросалось в глаза. И светло-розовая рубашка, проглядывающая из-под кофты, и синие потертые джинсы, и пуховик, и ботинки — все было фирменное, качественное, явно дорогое, купленное не на рынке. И стрижка с осветленными кончиками волос, стильно уложенных, явно указывала на то, что теперь Леша не только диджей на столичном радио, но и человек публичный. Нет, Лешка Блотский и раньше одевался модно и со вкусом, все-таки он был интеллигентным мальчиком из столицы, просто сейчас он приобрел некий лоск. — Ну? — нетерпеливо спросила Злата после того, как парень без лишних слов съел пол-литра икры. — Я так понимаю, с карьерой диджея на радио покончено? — Нет, ну почему же? Я по-прежнему там работаю, правда, время эфира у меня теперь сократилось, но знаешь, Злата, это не самое главное теперь. — Да? Почему? Тебе это больше не нравится? — Нет, не то чтобы, просто я вдруг понял, мне куда больше нравится другое. Я уйду с радио, еще не знаю, когда я скажу об этом начальству, но надолго я там не задержусь. Помнишь, ты мне когда-то рассказывала про то, как ты пишешь свои романы, как в них ты вкладываешь не только свой труд, но и свою душу и свою любовь. Ты, наверное, сейчас напомнишь мне, какие так давно я уверял тебя, что работа на радио и есть предел моих мечтаний? — Леша улыбнулся и пододвинул к себе чай, а Злата слушала его и не отводила от него взгляда. — Возможно, все так и было до тех самых пор, пока однажды, помнишь, ты ведь тоже была тогда вместе со мной на корпоративной вечеринке, я не поднялся на сцену с гитарой в руках… Это заразительно, скажу я тебе. Наверное, избитая истина, но побывав на сцене однажды, трудно не желать снова вернуться туда. Нет, ты не думай, это не резкий скачок амбиций и личной значимости. Я не собираюсь тешить свое эго. Нет, это совсем другое. Знаешь, я долгое время не понимал, что значит «найти себя». Программное обеспечение, работа на радио — все было не тем, и вот, кажется, это случилось… — Так, Лешка, хватит ходить вокруг да около. Давай флешку! — перебила его Злата, поднимаясь из-за стола. Она сходила в зал за ноутбуком, включила его и вставила флешку, которую протянул ей парень. — Может, сначала чай допьешь? Остынет ведь, — улыбнувшись, сказал Лешка. — А я не люблю горячий! — заявила она и открыла первую папку с видео. Снимали явно из зала на обычный телефон. Не очень хорошее качество записи, посторонние звуки и среди них первые аккорды гитары, потом клавиши, ударные и Лешкин голос… Он исполнил всего три песни. Конечно, не свои, чужие, довольно известные, которые Злата и раньше слышала. Но они никогда не цепляли слух. Девушка вообще не особенно любила рок, как и поп-рок, предпочитая несколько другое направление. Но сейчас эти песни произвели на нее впечатление. Она вслушивалась в сильный, глубокий голос, в особые интонации, присущие только ему, ловила улыбку и слышала что-то новое, близкое. Эти старые песни в исполнении Блотского как будто впервые открывались ей, приобретали новый смысл, они оживали… И прежде чем поднять на парня глаза, Злата прослушала их не один раз. — Шикардос! — только и смогла сказать девушка.