– Андрей, поберегись!!! Мощный рывок телохранителя отбросил меня назад – и потому стремительный копейный укол, нацеленный под ободок шлема и прошедший точно над кромкой щита, так и не достиг моего правого глаза. Только острие сверкнуло на солнце в считаных сантиметрах от головы! Брешь в строю тут же заткнули хускарлы, а Добран оттащил меня назад. Послушно отступив на несколько шагов, я освободился от захвата варина, окончательно придя в себя, и только сейчас услышал собственное тяжелое, хриплое дыхание, будто со стороны. Устало отерев с лица заливающий глаза едкий пот, я смог выдохнуть лишь одно слово: – Спасибо! Побратим коротко усмехнулся: – Ты так живо рванул к башне, воевода, что я просто не поспел за тобой. А тут еще торки с той стороны стены повалили, да густо! Связали нас боем. Никак не мог я выйти из схватки раньше, едва от лестниц нас не потеснили! Одобряюще кивнув телохранителю, я несильно хлопнул его по плечу. Добран показал на возвышающуюся за нашими спинами башню: – Не дело тебе, воевода, на острие лезть в самое пекло. Поднимемся, оттуда и обзор лучше. Мысленно обругав себя за несдержанность и недогадливость, я жестом приказал варягу идти, и вскоре мы оказались на смотровой площадке, поделив ее с двумя десятками лучников. В городе началась резня – с башни это видно отчетливо. После прорыва ясов с южной стены и вторжения алдаров в крепость, стойко бившиеся до того дербентцы принялись разбегаться. Наиболее решительные и волевые командиры собрали вокруг себя самых отважных бойцов и безуспешно попытались контратаковать, но поток удирающих через ворота воинов неиссякаем. За кавалеристами в город входят пешцы-горцы, они растекаются по жилым кварталам, врываются в дома – и ополченцы покидают стены крепости, торопясь успеть защитить родных. Свою весомую лепту в кошмар вносят и половцы – один из всадников, проскакавших по центральной улице, волочил на аркане женщину. Ее тело безвольно швыряло по сторонам, а веревка, кажется, обхватила шею… – Тварь! Мне вся эта мерзость поперек горла, и, окажись я сейчас в городе, я сумел бы остановить ее в самом зародыше! Мусульмане или христиане, евреи или язычники – все хотят жить и любить, у каждого есть близкие! А те, кто проливает кровь беззащитных, кем бы они ни были, низводят себя до уровня скота, и здесь не важно, у кого какая вера или национальность… Но мне мешают гулямы, намертво вставшие у ворот! «Черепаха» хускарлов добиралась до надвратной башни не менее получаса, еще столько же шла рубка внутри самого укрепления. Наконец вспыхнула яростная сеча у ворот – но тут уж у варягов был простор для жутких ударов их двуручных секир! Сверху северян поддержали мои лучники, поднявшиеся на стену, а алдары, пробившиеся к Нарын-кала, лишь ждали момента, когда кованые створки будут распахнуты изнутри. Этот миг настал – и внутрь неудержимым потоком хлынули аланские рыцари. К этому моменту в городе начался пожар, причем уже в нескольких местах. Бойню удалось остановить только к вечеру. Ревели бараньи рога, призывая воинов собраться на площади перед цитаделью, но мало кто их слушал. А хуже всего было то, что далеко не все дербентцы сложили оружие: ополченцы метались по городу, нападая на мародеров и вступая с ними в скоротечные яростные схватки – а иногда попросту вырезая скотов, увлеченных изнасилованиями и грабежом. Их отчаянная ярость была мне понятна, но ведь и самому пришлось обнажать клинок, чтобы выдержать натиск напавших на нас ополченцев! Кажется, они обезумели от пролитой крови и горя. Но постепенно мы сумели восстановить порядок: женщины, старики и дети отходили под защитой моих лучников и варягов к Нарын-кала – последним я пообещал вдвое уменьшить долю в добыче, если они увлекутся грабежом. Там жителей взяли под защиту алдары. Не лишенные воинской чести аланские богатыри вскоре приняли активное участие в наведении порядка – как раз после того, как остатки сельджукского гарнизона в спешке покинули твердыню. Они сумели бежать через западные ворота, защищенные с севера горной стеной. Беспощадно вырубив под сотню мародеров, а заодно подавив последние очаги сопротивления дербентцев, я полностью занял Дербент. И уже тогда все вместе – и защитники, и нападавшие – принялись организованно тушить пожары. Кумана, скакавшего по городу с задушенной женщиной, я обезглавил собственным мечом. Только окончательно убедившись в том, что бесчинства пресечены, а огонь остановлен, я принял ключи от города, преподнесенные горсткой уцелевших раисов. Однако им было поставлено жесткое условие: все мусульманское, языческое и еврейское население должно покинуть Дербент – не нужна мне тут пятая колонна в скором противостоянии с сельджуками! Людям разрешалось брать с собой повозки для раненых, запас питания и воды на неделю, необходимый скарб. Все ценности и оружие должны остаться в домах – позже у ворот города дежурили мои воины, по своему усмотрению проверяющие беженцев. Тем же, кто не захотел покидать жилища, оставалось лишь молиться – я обещал воинам, что утром отдам им город. Исключение сделали только для раненых, у кого не осталось родных, способных их вывезти, – им и местным христианам было разрешено укрыться в цитадели. Раисы с изможденными от пережитого лицами скорбно приняли мои условия, но недовольства вслух не высказали – выдвинутые требования не были чересчур жесткими по сравнению с печальной участью тех, чьи города берут на меч. Людям сохраняли жизнь и свободу, а это и так уже очень много! Спустя двое суток после исхода жителей разведчики принесли счастливую весть в спешно подготавливаемую к обороне крепость: корпус ширванцев и сельджуков отступил. Над «железными вратами» вновь был поднят христианский крест[39]. Часть четвертая Глава 1 Май 1071 г. от Рождества Христова Окрестности Тмутаракани, монастырь Пресвятой Богородицы Службу сегодня вел сам игумен Никон. Убеленный сединой старец отличается особой благообразностью, мудростью, способностью проникнуть в людские сердца простыми, но такими понятными словами проповеди, что на воскресных литургиях в монастыре просто не протолкнуться – так много людей стремится к нему на исповедь и причастие. Однако сегодня пятница, и Никон провел богослужение по моей просьбе. Подходя под крест к настоятелю и одновременно основателю монастыря, я невольно задумался о величии духа этого человека и масштабе личности бывшего лидера монахов Киево-Печерской лавры, пошедшего в свое время против великого князя[40]. Во время конфликта с Глебом Святославичем поддержка Никона очень сильно помогла Ростиславу – именно его благословение и твердая позиция убедили многих людей поддержать старшего внука Ярослава. А позже проникновенные проповеди и крепкая вера старца, помноженные на его собственные духовные подвиги, привели в церковь многих местных касогов и даже хазар, укрепляя положение князя и русской общины в целом. И быть бы Никону епископом, но он неожиданно отказался от кафедры, сумев убедить князя сохранить для него место игумена основанного им же монастыря. Ростислав, искренне полюбивший старца, согласился с его доводами и неизменно шел за благословением на особо значимые решения и действия именно к нему. А сегодня и я со всей семьей отправился за благословением в расположенный недалеко от города Богородичный монастырь. Базилевс Роман Четвертый объявил сбор всех своих войск для похода в Азию, призвал он и союзников-ясов, и Ростиславу напомнил об обещанной помощи, не забыв упомянуть про меня. И хотя сам я был настроен принять участие в походе с целью изменить его исход, никогда раньше на сердце не было так тревожно и тоскливо. Я пытался не подавать виду и не раскрывать собственных чувств, но Дали, уже хорошо узнавшая меня, сумела распознать волнение, отчего и сама стала остро переживать. Отправляясь с семьей к Никону, я стремился изгнать тревогу, избавить от нее возлюбленную, но… – Мы все в руках Божьих, все в его воле. Молись, молись за себя и любимых, в брани же читай псалом «Живый в помощи». Служи Господу делом, не верши зла, не отнимай понапрасну людские жизни. Помни о крестных страданиях Христа и прими его волю, какой бы она ни была. Богу виднее, как поступить с каждым из нас, сами же мы не знаем, что случится в следующий миг. Каждый день может стать последним, об этом нельзя забывать. Так не поддавайся же греху скорби, не смущай ближних сомнениями, но дари им свою любовь и согревай сердечным теплом. В остальном же уповай на Божью волю и проси у него мужества и стойкости нести ратный крест. Теплая рука старца легла на мою голову, прижав к ней епитрахиль, Никон прочитал разрешительную молитву, а я между тем выделил из его речи два ключевых посыла: дари свою любовь родным так, будто живешь последний день, и не терзайся понапрасну, не зная своей судьбы. Теперь же, покинув вместе с семьей монастырь, я остановился за его воротами, невольно залюбовавшись открывающимся с горы шикарным видом на раскинувшееся перед нами Русское море. Но в голове засел вопрос: помогла ли мне эта поездка прогнать волнение и потаенный страх или позволила лишь принять их? Дали одним ловким кошачьим движением сблизилась со мной, потершись головой о плечо. Не сдержавшись, я зарылся носом в сладко пахнущие волосы жены. – Что батюшка сказал тебе? Возлюбленная развернулась ко мне и открыто, ласково улыбнулась – хотя мне все же показалось, что в уголках ее губ затаилась горечь. – Отец Николай напомнил мне, что все в руках Божьих. Что мы должны благодарить его за то, что у нас есть, и трижды за то, чего у нас нет. Что ратная стезя изменчива и многие матери и жены теряют своих любимых после первого боя. Потому нужно радоваться мгновениям, когда мы находимся рядом друг с другом, и научиться ценить их, а не отравлять скорбью. – Хорошо сказано. Дали вновь улыбнулась в ответ на мое замечание, но наш разговор прервали детские возгласы. Полуторагодовалая Сашка, крепко сцепив зубы, изо всех сил пытается дотянуться до Славки и ущипнуть его, а он, боясь при родителях как следует треснуть младшей сестренке – тем более что сам ее и раздразнил! – лишь крепко держит ее руки. Для дочки все серьезно, судя по выражению лица, кроме того, она уже понимает, что при родителях брат ей сдачи не даст, – но лично у меня сцена детских разборок вызвала лишь громкий смех. Развернувшись ко мне, малыши прекратили бороться, а на милых мордашках застыл вопрос: чему папа так радуется? – А пойдемте к морю! – Да!!! Хотим купаться! Ссора была позабыта, и дети, взявшись за руки, запрыгали от радости. Жена обхватила мою руку, вновь тесно прижавшись ко мне: – Ты думаешь, Ростислав сдержит слово? Я усмехнулся неожиданной смене темы и пожал плечами. – За побратимом еще не водилось, чтобы он не сдержал своего слова. Его старшие сыновья возьмут в жены аланскую и сарирскую царевен, Василько женится на Саше, Мстислав возьмет в жены младшенькую Ростислава, Умилу. Вряд ли кто из моих потомков станет царем или царицей Тмутаракани, но как знать? – А если грузинский царь все же захочет породниться? Или сами греческие базилевсы? Я не стал спешить с ответом, хотя сам не единожды задавал себе этот вопрос. Впрочем, Дали привыкла к тому, что, если я молчу при ее обращении, это значит лишь то, что я думаю, что сказать, или подбираю слова. Окончательно сформулировав мысль, я заговорил: – Все может быть, браки между правящими семьями заключаются прежде всего с целью укрепления союзов или прекращения войн. Конечно, подобный союз между Тмутараканью и Царьградом возможен, и в таком случае любые соглашения, заключенные ранее, пойдут прахом. Но именно потому я и добился от Ростислава, что платой за мою верную ему службу станут сразу два брака меж нашими детьми. Ибо даже если побратим откажется от одного из них ради родства с тем же базилевсом, второй он не расторгнет ни при каких обстоятельствах. Дали зябко передернула плечами, словно ее обдало потоком холодного воздуха: – И все же почему ты попросил государя об этом именно сейчас? Недолго помолчав, я солгал: – Не знаю. Мы провели чудесный день на море. Ласковое майское солнце еще не обжигало, но уже отлично прогревало, а прохладная пока еще вода позволяла все же несколько раз окунуться или подурачиться с женой и детьми у самого берега. В монастыре с нами поделились свежей рыбой, которую я вкусно запек на углях (валежник всей семьей собрали в растущей неподалеку роще), так что практически до самого вечера мы пробыли на пляже. Отведя детей в монастырь и наскоро их уложив, благо что море всерьез отняло их силы, мы с Дали вернулись к воде и до самого заката гуляли вдоль полосы прибоя, ступая по мягкому влажному песку голыми ступнями. Иногда мне казалось, что в плеске волн слышится тихий шепот тех, кто когда-то жил на этих берегах, совершал свои малые и большие подвиги, искренне любил. И мне было хорошо от того, что эти краткие и одновременно тягучие мгновения блаженства я делил с самым родным человеком, что моя женщина наслаждалась ими вместе со мной. А когда море наконец поглотило солнечный диск и на небе ярко вспыхнули звезды, мы с Дали вновь бросились в воду, счастливо и беззаботно дурачась, прыгая навстречу волнам, плескаясь и брызгаясь. Так продолжалось, пока я не поймал гибкое, упругое тело жены в свои объятия и не принялся жадно целовать ее полные губы. На руках вынеся возлюбленную из воды, я бережно опустил ее на заранее расстеленный на сухом песке мягкий мех, невольно залюбовавшись женственной красотой половчанки, чью наготу так выгодно подчеркнул лунный свет. Когда-то мы уже переживали нечто подобное – когда только познакомились в захваченной мной хазарской крепости и я начал завоевывать сердце испуганной девушки, когда берег ее, желая взять красавицу в жены. Теперь же мы были законными супругами – и яростно, неистово любили друг друга, задыхаясь от страсти и растворяясь в неге единения, нежных ласк, крепкий объятий… А море вторило нам мягким шепотом волн, разбивающихся о берег… Это был один из лучших дней в моей жизни, проведенный с семьей, проведенный с любимыми. Не так и много на самом деле случается таких счастливых, светлых дней. Но он закончился – а в субботу мы все отправились в Тмутаракань. И с каждым шагом лошадей, отдаляющим повозку от Богородичного монастыря, мне казалось, что я отдаляюсь от своей прошлой жизни, теряю ее… Это было просто невыносимо! Но, крепко прижав к себе детей, я улыбался, шутил, рассказывал им реальные и выдуманные истории, утешая себя лишь тем, что будет еще вечер, совместный ужин, ночь с субботы на воскресенье, когда мы все ляжем спать в одной большой, круглой кровати… Я утешал себя тем, что мои близкие все еще рядом, что я по-прежнему чувствую их запах, ощущаю их тепло… Старался не думать о том, что в воскресенье, после литургии, с сотней отборных витязей, щедро выделенных Ростиславом мне в почетный конвой – а заодно и обозначить хотя бы формальное присутствие тмутараканского войска на поле боя, – мы отплывем в Царьград вместе с последними отрядами ясов. Отплывем навстречу с войском султана Алп-Арслана, который разгромил ромеев у Манцикерта в реальной истории. Вернусь ли я к семье? Почему в этот раз боль разлуки столь невыносима, а сердце сдавило словно в тисках? Май 1071 г. от Рождества Христова Русское море Холодные брызги воды ударили в лицо, навевая воспоминания о страшном шторме, чудом пережитом пару лет назад. Даже сейчас эти воспоминания вызывают нервную дрожь, хотя я и стараюсь не подавать виду. С другой стороны, легкое волнение на море быстро мобилизовало меня после тяжелой разлуки с любимыми – как Дали ни держалась, но уже на сходнях она разрыдалась, а за ней заплакали и дети. Крепко всех обняв и расцеловав, я последним взошел на ладью, сам едва сдерживая навернувшиеся на глазах слезы. И пока Тмутараканская гавань не скрылась на горизонте, я стоял на корме, силясь различить крохотные фигурки родных, бесконечно любимых людей… Но теперь, когда мы ходко идем вдоль берега и небо, затянутое серой хмарью, разверзлось над нами мелким моросящим дождем, а разом потемневшее море покрылось пенящимися бурунами, всю тоску будто смыло. Разум прояснился, и все мысли я сосредоточил на решении предстоящей задачи. Очень непростой на самом деле задачи. Как развивались события перед битвой при Манцикерте в реальной истории? После успешных походов против турок в 1068 и 1069 годах Диоген на время оставил малоазиатский театр военных действий, чтобы вернуться в Константинополь. Как правило, причиной возвращения императора в столицу называют необходимость подготовки флота к походу в Бари – в чем я на деле сильно сомневаюсь. Нет, я нисколько не ставлю под сомнение факт того, что эта причина имела место быть, но также абсолютно уверен и в том, что она не была единственной. Думаю, за время отсутствия Романа в Царьграде под ним банально зашатался трон, что и потребовало его присутствия в столице. Тот еще гадючник при всем своем показном великолепии… Впрочем, это и не столь важно. Диоген оставил в Азии крупный контингент уже побывавших в бою воинов под началом довольно опытного полководца Мануила Комнина, однако последний потерпел поражение от перешедшего в контрнаступление Алп-Арслана. Разгромив византийцев в этом году, сельджукский султан захватил приграничную крепость Манцикерт в Армении, да и не только ее. И именно с целью возвращения армянских укреплений Роман и затеял обреченный поход в Азию. Впрочем, обреченным он стал именно из-за повального предательства военачальников, а не собственных стратегических и тактических ошибок. Путь для вторжения сельджуков в Византию шел именно через Армению. Вернув ее и усилив местные гарнизоны, Диоген повысил бы обороноспособность государства, одновременно создав тыловую базу для развития дальнейшего наступления. Базилевс сумел собрать и довольно крупное войско, мобилизовав до сорока тысяч стратиотов, тюркских и франкских наемников, гвардейцев, армянскую пехоту и легкую конницу. Правда, аланских всадников в моем мире Роман вроде бы не призвал на помощь, но эту его оплошность я уже исправил.