И вновь мне ответил Роман: – Бросим часовню агарянам? Позволим надругаться над святынями? Я не удержался и вспылил: – Какими святынями?! Это же не храм, здесь нет алтаря! Возьмем с собой обе иконы и крест и уйдем! Добран, немного понимающий по-грузински – благодаря моей настойчивости телохранитель также пытался учить язык, – уже дернулся было к висящему на стене образу Богородицы, но его остановил каркающий голос старика: – Бежим, когда Господь посылает нам мученический венец?! Георгий, в глазах которого я до того видел обычный человеческий испуг и готовность следовать за мной, замер как громом пораженный. И практически сразу страх в его взгляде сменился отрешенностью. – Идите, друзья. Мой брат прав, если Господь направил сюда агарян, значит, на то его воля. Если мученический венец ждет нас, то разве пристало нам противиться Божьему промыслу? А вы идите. И… спаси вас Бог. Последние слова, выделенные теплой, доброй интонацией, окончательно во мне что-то сломили. Едва удержавшись от того, чтобы не выругаться, я вышел из часовни и сделал глубокий, сильный вдох. Добран положил руку мне на плечо: – Воевода, монахи свой выбор сделали, может статься, и правильный. Они ведь пожили свое, а если Господь таким образом посылает им возможность искупить разом все грехи да наследовать Царство Небесное… Я обернулся и посмотрел варягу в глаза: – А не того ли хотел Господь, чтобы мы оказались здесь, когда придут торки? Не нас ли он послал монахам, чтобы защитить их от иноверцев? На моей памяти варин впервые отвел взгляд. – Я слышал, мусульмане позволяют христианам жить в их городах, исповедовать свою веру. Может, они им ничего и не сделают? Я отрицательно покачал головой: – Может, гулямы Алп-Арслана, состоящие у него на службе, и не тронули бы монахов, коли султан отдал бы такой приказ. Но это беглецы, отщепенцы, воры[20]. Им кровь чужая, что своя, будто водица, а любая жизнь и медяка не стоит. Они могут убить монахов просто так, походя, не из-за другой веры. Просто потому, что так меньше мороки. А то и замучают от бессильной злобы – заметил повязки? Видать, недавно их потрепали да славно! Будут теперь искать, на ком злобу свою выместить! Варин опустил плечи, устремив взгляд на землю. Мое сердце тревожно заныло от горькой догадки: кажется, сломался мой верный телохранитель, не готов биться в заведомо проигрышной схватке. С трудом мне дались последующие слова: – Добран, ты уже спас однажды мне жизнь, и сейчас я не вправе требовать от тебя, чтобы ты снова рисковал собой. Ты можешь уйти, винить не стану. Правда. Варяг наконец поднял глаза и открыто посмотрел мне в лицо. – А ты, воевода? – Я останусь. – Ну так и я останусь! В душе от слова дружинника будто бы все взыграло! Не удержавшись, я шагнул к нему и крепко обнял, а варин стиснул меня в ответ. Мгновение спустя отстранившись, я снял с шеи золотой княжий крестик. – Когда-то Ростислав Владимирович подарил мне сей крест, назвав братом. Для меня это была великая радость и гордость! Но сегодня я хочу отдать его тебе и принять твой, коли захочешь назваться моим побратимом. Знаю, что Дражко был всей твоей семьей, что расстались вы из-за меня, но… Продолжить я не смог, слова застряли в горле, но Добран и так все понял, с широкой улыбкой сняв с шеи свой простой медный крест. Усмехнувшись, я надел на новоиспеченного побратима свой гайтан и подставил голову под его, после чего крепко-крепко сжал протянутую руку. – А может, силой монахов отсюда утащим? Невесело усмехнувшись, я отрицательно покачал головой: – Теперь уже поздно. Встретим их здесь. Ждать нам пришлось недолго. Глава 5 Весна 1069 г. от Рождества Христова Грузия, Джавахети Скит Гулямы-мародеры показались довольно скоро, не позже чем через двадцать минут после нашего прибытия. При виде пещер они оживленно загомонили, после чего атаман разбойников ожидаемо разбил десяток на две части – телохранители с щитами и лучники встали перед оградой, а остальные нестройной толпой полезли вперед. Вскоре они вошли во двор скита, а вот монахи так и не показались из часовни…. Все это время мы с Добраном напряженно следили за приближающимся врагом через аккуратно проделанные в пологе прорези – мы разместились в нашей же келье. Ее расположение позволяет просматривать как подход к ограде, так и внутренний дворик. Между тем гулямы рассыпались по двору, четыре человека осторожно приблизились к самой большой пещере, которую братия определила под часовню. Еще двое держатся чуть позади – видимо, более опытные или авторитетные, раз посылают «мясо» вперед. Вот разбойники приблизились к проходу в скале… Один из них резко откинул полог, а оставшиеся трое бегом ворвались внутрь – и вскоре оттуда раздался торжествующий рев. Минуту спустя они за волосы вытащили едва сопротивляющихся монахов из часовни и бросили их на камни. – Смотри, как скалятся, твари… В моей груди разгорался настоящий пожар ненависти к мародерам, глумящимся, словно шакалы, над беззащитными стариками. Но нападать еще не время: нужно, чтобы лучники также вошли во двор. Между тем один из державшихся особняком гулямов, вооруженных булавами со стальными навершиями, прокричал что-то атаману и его гвардии. Тот ответил довольно резко, указав на остальные пещеры, но сам двинулся вперед вместе с щитоносцами и лучниками. Однако и находящиеся во дворе рабы послушались команды вожака, после чего трое разбойников по одному направились в сторону каждой из келий. – Ну же, давайте быстрее! – невольно поторопил я вторую половину вражеского отряда. В душе теплилась надежда, что в зоне поражения они окажутся раньше, чем идущий к нам паренек успеет поднять тревогу. Добран едва заметно пошевелился рядом, и на самой границе слышимости я различил его приглушенный шепот: «Отче наш, иже еси на Небесех…» – Приготовились. Телохранитель коротко кивнул и поднял клинок параллельно земле, нацелив его острием к проходу. Я же отступил на пару шагов от полога и не торопясь принялся раскручивать пращу над головой. Гулям, судя по звукам шагов, остановился, не дойдя до входа в келью всего метр, максимум два. Видимо, что-то почувствовал, а может, даже услышал звук раскручиваемой пращи… Громкий, властный окрик подстегнул его – и я уловил, как противник сделал еще один шаг. И еще один… Выпад клинка Добрана был стремителен, словно бросок барса! Варин сквозь полог пробил врага мечом и тут же сместился в сторону. Начав движение вместе с шагом телохранителя, я замер в вырубленном проходе – и резкий взмах руки отправил увесистый, ребристый камень в полет. Он врезался в горло вскинувшего лук стрелка, разорвав плоть под кадыком… В следующий миг по ушам ударил рев разбойников – казалось, в последние секунды мой слух будто отключился. Я прыгнул к одному из старших гулямов с палицей, краем глаза замечая, что Добран и второй вражеский лучник успели одновременно послать во врагов смертельные снаряды. Варяг с ужасающей мощью метнул топор, со свистом пронзивший воздух, и тот врезался в лоб второго стрелка, отбросив его назад. А вот последний метил в меня – но оперенная смерть буквально на пядь разминулась с моим корпусом, обдав левую руку волной воздуха. Нет, лучник был точен, да только я слишком резво кинулся к противнику, сжимая засапожный нож обратным хватом. Бесполезная в скоротечной схватке праща полетела в сторону… Злобно ощерившись, гулям ударил с оттягом, целя увесистым навершием в голову. Зря: я нырнул под слишком высокий и инерционный удар, от которого врага еще и повело в сторону, и одновременно полоснул лезвием бок разбойника. Не знаю, какой урон нанес скользящий удар, но, выпрямляясь, я с силой вогнал клинок в шею раба. В мою сторону бросился мародер, до того приставленный к монахам. Неумело брошенный нож разминулся с его головой, но все-таки отвлек внимание на себя. Я успел выхватить булаву убитого мной гуляма – и едва увернулся от летящего в лицо ребристого навершия: в схватку включился еще один противник. Сердце забилось с удвоенной частотой. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: «Как же чудовищно будет болеть раздробленная кость!» Но руки сами среагировали, подставив древко булавы под падающий сверху удар. И тут же, скорее почувствовав, чем увидев атаку со спины, я едва успел присесть под пролетевшей над затылком сталью, одновременно обрушив палицу в пах стоящего напротив раба! С отчаянным, режущим слух криком противник свалился, а я развернулся лицом ко второму, явно более опытному сопернику. Но последний замешкался – всего на секунду – отчаянно крича что-то держащимся позади гулямам. Наверное, на помощь позвал. Стремительный выпад – и ребристая сталь навершия булавы врезалась в его лицо. Кто сказал, что палицей нельзя колоть?! Тычок уж точно удался… Враг дико заверещал, падая наземь, но добивающий удар в висок оборвал его визг. Я скакнул вперед, перекувыркнулся, уходя от ожидаемой атаки со спины, мгновенно развернулся – но оба раба, видя скорую гибель соратников, остолбенели, даря мне драгоценные секунды. Обернувшись на грохот ударов стали о дерево, я увидел побратима, отчаянно бьющегося с гулямами, вооруженными саблями. Атаман же пока держится в стороне, бешено ругаясь и потрясая кривым клинком. Да, не спешит вожак принять участие в схватке! Впрочем, лучшие его бойцы и так справляются, грамотно обступив Добрана с обеих сторон и неумолимо оттесняя его к скальной стенке. Там-то он уже никак не сможет уйти от быстрых сабельных ударов! Баланс сил изменился в одно мгновение: с бешеной силой и яростью отправленная в полет булава – в сущности, ее бросок был весьма схож с метанием топора – врезалась увесистым навершием в хребет одного из гулямов. От резкой боли тот упал на колени, соратник отвлекся на вскрик товарища – и пропустил рубящий удар по голени. Теперь пришел его черед истошно взвыть! Но, как и мой предыдущий соперник, он вскоре замолчал: Добран одним махом отрубил голову завалившемуся сельджуку. Дико вскричал десятник противников, за спиной послышались частые, переходящие на бег шаги. Вскочив на ноги, я изо всех сил рванул к варину, даже не оборачиваясь на преследующих мародеров. Между тем варяг одним коротким ударом пригвоздил к земле подбитого мной гуляма, схватил его щит и яростно взревел, остужая пыл набегающих врагов. Я услышал, как последние на мгновение сбили шаг, и этого мне хватило, чтобы успеть подхватить щит и саблю второго противника Добрана. Вовремя: понимая, что отряд уже практически целиком разбит, в схватку вступил десятник, попытавшийся одним ударом покончить со мной. Не вышло – я вовремя подставил щит под клинок и ответил размашистым, с непривычки неуклюжим ударом трофейной сабли. Атаман с легкостью защитился. В следующую секунду, торжествующе ухмыляясь, он обозначил удар по горизонтали от себя – и тут же присел, обрушив клинок на мои голени! Но не зря мы с Добраном тренировались половину зимы, не зря до мельчайших деталей разбирали атаку, закончившуюся моим ранением. Высоко подпрыгнув, я пропустил под ногами саблю противника, после чего с силой рубанул по заставе[21], выбив оружие из рук врага. Очередной удар ошарашенный гулям принял на защиту, одновременно потянувшись правой рукой к поясу, но мощный толчок щит в щит опрокинул его на спину. Он еще попытался подняться, но не успел этого сделать: мой клинок распластал его бедро. Получив рану, вожак мародеров от боли потерялся, раскрылся – и в следующий миг острие сабли располовинило его гортань. Кажется, я начинаю вспоминать технику владения трофейным оружием – как-никак клинки гулямов искривлены совсем немного и очень напоминают мне родную шашку… Пошатываясь от огромного количества выброшенного в кровь адреналина, я встретился взглядом с ошалевшими глазами Добрана, замершего над трупами поверженных мародеров. Кажется, верный варин вышел из схватки без ран, я вроде бы тоже – хотя в бою их порой просто не чувствуешь. Между тем телохранитель хрипло выдохнул: – Считай… считай, воевода, второй раз мы сегодня родились. Вдвоем против одиннадцати! Мои губы невольно расползлись в улыбке. – А ты не верил! Монахи с ужасом смотрели вокруг себя и, похоже, боялись даже шаг в сторону сделать. Кажется, придется долго объяснять им, что побоище было неизбежно. Ну и пусть. Зато живы! Выход в Цунду пришлось отложить на сутки – мы с Добраном занимались «погребением» тел разбойников. Хотя на самом деле заложить трупы камнями не представлялось возможным, так что, утащив их подальше от скита, мы просто сбросили их с обрыва. Зверье гулямов похоронит, обычное дело. Конечно, Георгий с Романом вряд ли бы одобрили наш поступок – но ведь не им и закладывать их камнями было, верно? В старую столицу Джавахети мы прибыли вместе с братьями, выразившими желание исповедаться, причаститься, а заодно запастись провизией. Уже на подступах к городу нам встретился грузинский патруль, который занимался перехватом разбойных банд вроде той, с которой нам удалось справиться. При виде нас воины поначалу даже наложили стрелы на тетивы – ведь мы с Добраном взяли часть оружия гулямов и их щиты, – но возгласы монахов успокоили их. А как я удивился, поняв, что не меньше половины грузинского дозора составляют греки из тмутараканской рати! У их старшего, десятника Нифонта (к слову, изумленного и одновременно счастливого моим спасением), я и узнал о последних событиях, начиная с рассказа о битве в долине Куры.