Вдоль стен стояли мольберты с готовыми картинами. Их было немного, штук пять, но и такая коллекция позволяла увидеть, что талант у Веры точно есть. Ее пейзажи были удивительно трехмерными, казалось: если протянуть руку, можно коснуться того пространства, почувствовать ледяной ветер зимы, или сухие пески города посреди пустыни, или принести на кончиках пальцев запах спелой земляники с лесной поляны… Нынешняя работа была сложнее, она, даже не оконченная, впечатляла обилием деталей. А главное, Александра с первого же взгляда поняла, почему Вера хотела показать ей это. Она рисовала своего сына – и Гайю. День их встречи несложно было узнать: узкая улочка, старая бронза кованной ограды, частые пятна листьев на асфальте. Цвет только-только начал проявляться на картине, но в большинстве случаев он уже легко узнавался. Гайя был нарисован безупречно. Абсолютно правильная анатомия даже в движении, живой блеск в глазах, каждая шерстинка на своем месте. Казалось: еще немного, еще секунда, и пес двинется с места, побежит разыскивать каштан… А вот Тимур получился откровенно плохоньким. Чувствовалось, что эту часть картины уже не раз переделывали, но не очень-то помогло. Поза была неестественной, словно вместо оживленного маленького мальчика перед динго стояла деревянная игрушка. Да и лицо выглядело чужим – не в том отношении, что Тимур получился непохожим, нет. Черты как раз были его. Просто казалось, что лицо вырезали с какой-то фотографии и наклеили на чужой череп. Говорить об этом Александра не собиралась, но ей от картины стало не по себе, до мурашек. Она повернулась к хозяйке дома, чтобы хоть как-то похвалить работу, оправдывая оказанное доверие, и обнаружила, что Вера плачет. Не навзрыд, как порой рыдают сумасшедшие, а тихо – как женщина, которая очень, очень устала. – Вера… – Сандра, простите, не сдержалась… Я могу с вами кое о чем поговорить? Это непростая тема, и мне неловко обрушивать это на вас, но я так устала быть одна… Моя хорошая подруга недавно переехала в другой город, а больше я никому так не доверяю. У меня много знакомых, но… Я почти не сомневаюсь: все, что они услышат от меня, они потом растреплют, слух дойдет до Максима, так нельзя… Но вы иностранка, вы ведь никому не расскажете? – Я никому не расскажу не потому, что я иностранка, просто я умею молчать. Они отошли от картины, устроились на небольшом диванчике – тоже винтажном, смотревшемся в этой комнате вполне гармонично. Гайя, уловивший тревогу, прекратил осматривать и обнюхивать незнакомую территорию, он свернулся у ног хозяйки. Вера больше не плакала, но чувствовалось, что это стоило ей немалых усилий. – Вы ведь заметили, что не так с картиной, Сандра? – Нет, я… По-моему, очень хорошая картина… – Не надо, пожалуйста. Я вам доверяю, так доверяйте и вы мне. – Хорошо, – сдалась Александра. – Вы почему-то не можете нарисовать собственного сына. С мастерством у вас проблем нет, и вы умеете рисовать людей – я видела это на других картинах. Но только не Тимура. Возможно, это потому, что он очень близкий человек, близких рисовать всегда сложнее… – Нет. Не поэтому. – А почему же тогда? – Потому что это не мой сын… – прошептала Вера. Она все-таки не выдержала: слезы хлынули вновь, сильнее, чем раньше. Вера закрыла лицо руками и расплакалась, потому что иначе уже не могла. Александра не торопила ее, давала возможность выплакаться, только поглаживала осторожно по плечу. Гайя, глядя на обеих женщин, тихо поскуливал. Наконец Вера взяла себя в руки, вытерла глаза шерстяным платком. Когда она снова заговорила, ее голос напоминал опавшие осенние листья: сухой шелест, давно лишенный жизни. – Я кажусь вам сумасшедшей? Или монстром? – Ни то, ни другое. Я просто не уверена, что правильно понимаю вас… Можно на «ты»? – Можно… И я сама себя не понимаю. – Я не очень хорошо знаю историю твоей семьи, – солгала Александра. – Получается, Тимур не твой родной ребенок? Это сын Максима? – Мой! В том-то и дело, что мой… Это наш с Максимом сын. Вроде как… Это должен быть он, это он! Все же знают, что это он… Веру трясло, Александра видела это. Дрожали не только руки – дрожало все тело худенькой женщины, измучанное неизвестной болезнью. Александре пришлось придвинуться поближе и обнять Веру, чтобы та снова не сорвалась. – Не спеши и не бойся, я же не враг тебе, – посоветовала Александра. – Просто расскажи мне все с самого начала. Похоже, они ошиблись в Вере… Но это было предсказуемо: факты свидетельствовали против нее. Просто фактов было маловато, да и жизнь складывается не только из них. Вера не ставила своей целью обязательно выйти замуж. У девочки из бедной семьи как раз были другие ориентиры: она хотела построить карьеру и никогда больше ни от кого не зависеть. У нее многое получилось, она была не типичной секретаршей из анекдота, зарплата которой зависит от глубины декольте. Вера стала ценным специалистом, помощником, которого с готовностью нанимали многие руководители. Работать на Максакова она начала именно в этом качестве. Она не делала ничего особенного, чтобы привлечь его внимание. Но они много времени проводили вместе, вместе ездили в командировки, поняли, что у них много общего. Максаков сам сделал первый шаг. Он был измотан постоянными скандалами дома и остро нуждался в человеке, рядом с которым было бы спокойно и хорошо. Вера не спешила соглашаться, она прекрасно знала, что ее руководитель женат. Но сама она много лет оставалась одинока, а Максим умел быть настойчивым. В конце концов Вера решила, что Дарья Максакова во многом виновата сама. – Теперь мне кажется, что это карма, – криво усмехнулась Вера. – Я получаю то, что заслужила… Я стала той, над кем насмехалась. Еще одна сумасшедшая, над которой так легко потешаться! Но я ведь не хотела… Я думала, это ненадолго, просто развлечение для нас обоих, и скоро все закончится… Она действительно планировала всего лишь недолгую интрижку, однако ее беременность все изменила. Неожиданная – и все же желанная. Вера была не юной студенткой, она прекрасно понимала, что время работает против нее. Она почти сразу решила оставить ребенка. А вот насчет Максима такого же быстрого решения не было. Его жена была безумна – но здорова, и все указывало, что эту семью ожидают еще долгие годы истерик и скандалов. Да и сам Максим, несмотря ни на что, о разводе ни разу не заикался. Вера не настаивала, она уже настроилась растить этого ребенка сама. Но потом Дарья умерла. – Я сначала, если честно, дурное подумала… – Что именно? – уточнила Александра. – Что это он ее убил… Макс. Специально делал вид, что любит, что хочет остаться с ней, чтобы его никто не заподозрил… Мне до сих пор стыдно за это. Я очень быстро увидела, что он действительно любил ее. Так, как меня любить не сможет… Ну что ж теперь? Да, мне было обидно… и до сих пор обидно. Эта обида заставила Веру долго сомневаться: нужен ли ей вообще этот брак? Нужны ли отношения, в которых ее никогда не будут по-настоящему любить? Но потом она решила, что нельзя быть такой эгоисткой. Она не могла лишить своего ребенка возможности расти в полной семье – и в великолепных условиях. Так что свадьбу все-таки сыграли. Жизнь в браке оказалась не такой сложной, как опасалась Вера, хотя не обошлось и без минусов. Так, дочь Максима от первого брака категорически отказывалась принимать мачеху и большую часть времени игнорировала Веру. Да и с Елизаветой подружиться не получилось. – Она старалась – и я старалась, – вздохнула Вера. – Но мы просто слишком разные. Мне лучше, когда тишина и покой, а она такая бодрая кавалер-девица… Главное, что нам удалось построить нормальное общение, иначе в доме снова повеяло бы скандалами, а Максим этого не любит даже больше, чем другие мужчины. – Почему эта Елизавета вообще живет с вами? Это довольно странно… – Этот порядок был у них всегда, задолго до того, как я вышла замуж за Макса. У нее с личной жизнью не сложилось, раньше Лиза жила с их родителями, а когда те умерли, переехала к Максу. Одна она жить боится, да и работают они вместе, одна семейная компания, им порой очень удобно совещаться в любое время. Я думала, что это станет проблемой, но не стало… Не большей, чем Таня. Время показало, что все к лучшему: Лиза как раз уравновешивала Таню, отвлекала ее, когда мне не хватало терпения. Но все это Вера сочла мелочами по сравнению с тем, что ее жизнь в новом доме складывалась неплохо. Может, Максим и не любил ее так, как свою первую жену, но не обижал и без внимания не оставлял. А главное, все – и он, и Таня, и Лиза – обожали маленького Тимура. За это Вера готова была простить им что угодно. Сын с первой секунды своей жизни значил для Веры больше, чем она сама, она раньше даже не представляла, что такая любовь возможна. Поэтому она смотрела в первую очередь на отношение людей к Тимуру, а потом уже к себе. Такой подход и стал основой мирной жизни в их семье. Вера до сих пор не могла сказать, как она пережила случившееся с Тимуром на том пустыре. Стоило ей только вспомнить об этом – и нервная дрожь усиливалась, взгляд становился шальным, женщина была не в своей мастерской, она снова рвалась в палату реанимации, а ее не пускали – и ничего не обещали. – Я не знаю, как Тимур попал туда. Не знаю, не знаю… Видит Бог, я многое бы отдала, чтобы узнать правду! Хоть глаз мне выколи – но позволь на секунду увидеть лицо того, кто заманил моего мальчика туда! Мы с Тимкой всегда были близки. Нужно было очень постараться, чтобы он и словом не обмолвился мне о том, что планирует делать. Я думала, умру… – Но он ведь был еще жив, – напомнила Александра. – В смысле, он и сейчас жив, конечно! – Да. Поэтому и я осталась. Хотя желание было другим. После аварии Вера почти не бывала дома. Все свое время она проводила или в больнице, или в церкви. Многие врачи сразу говорили ей, что ребенок сможет выжить лишь чудом. О чуде она и молила. Врачи делали для мальчика все, что могли, и кое-что у них получалось… Но очень немногое. Вера все чаще слышала шепот о том, что лучше бы позволить ребенку уйти, чтоб не мучился. Все равно нормальной его жизнь не будет. И шанса нет… Ну а потом Максим объявил жене, что нашел какую-то закрытую клинику, где используют экспериментальное лечение. Об этой клинике почти никто не знал, потому что не все препараты и методы, применяемые там, были лицензированы. Попасть туда можно было только по большому блату, сведения передавались между пациентами, нужна была рекомендация, но Максим ее получил. Перед тем, как отправить туда Тимура, родители подписали согласие на любой исход операции – включая смерть. Вера не хотела соглашаться, ей сразу сказали, что ждать ей придется дома, в клинику ее не пустят. Ей казалось, что у нее крадут ребенка, теперь его обязательно убьют, только родная мать способна его защитить! Однако Максим указал ей, что она ведет себя как бессердечная истеричка. Своим упрямством она, возможно, лишает сына единственного шанса на нормальную жизнь. Естественно, выносить такое давление Вера не смогла – она-то не знала, как еще помочь Тимуру, ей нечего было предложить. Она все-таки поставила подпись. Спустя месяц Тимура им вернули. Еще не здорового, но живого – и выздоравливающего! Мальчик начал приходить в сознание. Он был под воздействием препаратов и слабо соображал, что происходит. Но главное, после нескольких операций молодой организм справлялся, на этом сходились все врачи, приглашенные Верой. Еще через несколько недель Тимур заметно окреп, он начал подготовку к реабилитации. Вот только мальчик, увы, не смог рассказать, кто заманил его на пустырь и что вообще там произошло. Он почти ничего не помнил, но после таких травм и затянувшегося лечения это было не удивительно. Максим и Вера рассудили, что поиском преступника должна заниматься полиция. Для них же главным было то, что сын пошел на поправку. Вера понимала, что должна испытывать исключительно радость, она ведь получила то самое чудо, о котором молила! И радость была, но только в самом начале… А потом что-то пошло не так. Больше всего Веру угнетало то, что она не могла объяснить, в чем вообще проблема. Ее сын остался жив, он снова двигался, он не стал инвалидом – от этого в восторге была вся семья! И никто не замечал странности, кроме Веры. Точнее, заметить остальные могли, но всему подбирали объяснение. Это были очень хорошие объяснения, продуманные и убедительные. Вере нечего было возразить, да она и не пыталась. Его поведение изменилось? Он многое пережил. Во внешности появились новые черты? Так ведь он был весь изранен, вон сколько шрамов, да и растет мальчик! Голос не тот? Опять же, взросление. Он молчал полгода. Все имеет значение. – Мое сомнение казалось преступлением, – печально улыбнулась Вера. – Я не смела и заикнуться о том, что чувствовала. Мне самой было стыдно! Я присматривалась к нему все внимательней, надеясь убедить себя, что проблема была во мне… Но проблема была в нем. Кроме очевидных моментов вроде поведения и голоса, оставалось еще то, что я не могла объяснить, и все равно это было важно для меня. – Например? – Прикосновение… Мой сын обнимал меня не так. Он улыбался мне не так… Господи, улыбка у младенца появляется до того, как он узнает что-то о мире и себе! Но у этого мальчика была другая улыбка… «Этого мальчика», понимаешь? Вот кем он для меня был! И даже запах… Его запах стал другим. Я кажусь тебе полной дурой, да? – Не кажешься, – покачала головой Александра. – Это так сложно объяснить, чтобы не показаться сумасшедшей или извращенкой… Еще в роддоме, когда я брала его на руки, я любила дышать им… У младенцев такой приятный запах – ни на что не похожий… А потом я помню запах его волос… Это все изменилось. Я заметила не сразу, потому что от него долго пахло лекарствами. Но позже я обнимала его, целовала… А в душе крепло ощущение, что это не мой сын… Вера чувствовала себя чудовищем, предающим собственного ребенка. Тимур вернулся к ней с того света – и как она ему отплатила? Она пыталась пересилить себя, но получалось у нее не так уж много. Вера делала ровно столько, сколько должна делать хорошая мать, как по инструкции. Но она старалась как можно реже касаться своего сына – и она больше не могла его любить… Слушая ее, Александра чувствовала крепнущее в душе чувство вины. Она понимала, что у нее были все основания подозревать Веру. Но теперь это казалось таким глупым, жестоким даже. Вера не была ни бездушной золотоискательницей, ни аферисткой, способной пожертвовать родным сыном. Она любила Тимура. Она стала единственной, чьей любви хватило, чтобы заметить искусную подмену. Вера страдала, даже не догадываясь, где оказался ее любимый малыш. Все это было неправильно, противоестественно, и Александре хотелось сказать ей правду, но она понимала, что станет только хуже. Вера не в том состоянии, чтобы справиться с реальностью, неизвестная болезнь ее измотала. Нужно выждать, посоветоваться с Яном, и, если все будет сделано правильно, обрести в Вере союзницу. Но для этого нужно было, чтобы Вера пришла в себя. – Мне кажется, на тебя здорово влияет это твое… Состояние, – указала Александра. – Так что говорят врачи? – Да ничего они толком не говорят… В какой-то момент я была уверена, что меня травят. Абсолютно уверена, все на это указывало! Я бросила немало сил, чтобы организовать в доме полную проверку. Изучили все: еду, посуду, мою косметику… и ничего! – Может, это что-то менее очевидное? – Александра кивнула на зимний сад.