– Я очень надеюсь, что ты еще с ней не спишь, – только и сказал Павел. – Ей же двенадцать! – Почему тебя несет в эту сторону? Она для меня дочь… – Потому что «для тебя дочь» ты бы удочерил официально. Но вся эта чехарда с подделкой документов, переездом в Москву и внушением бедной девочке, что ты ее биологический отец, была призвана увести тебя с радара органов опеки. Никто бы не подумал, что такое возможно. Между приемным отцом и падчерицей – как вариант, и к тебе бы присматривались. Но вдовцом, который со всем справляется сам, восхищались! Я тобой восхищался… Так что твой план, считай, сработал. Девочку лишь чудом удалось связать с похищением пятилетней давности… А у тебя она четыре года. Получается, год ее где-то обрабатывали, чтобы передать тебе уже верящей во все и послушной. Это налаженный бизнес, в котором дети валюта, понимаешь ты это или нет? И лишь это я считаю большим злом, чем ты, потому и говорю с тобой. Он ожидал, что Аркадий еще будет спорить. Подберет парочку вполне весомых аргументов, попробует смеяться над нелепостью предположений. Может, перейдет от защиты к нападению, а то и вовсе выставит незваного гостя вон, чтобы выиграть себе побольше времени. Однако Аркадий и сам понимал, что такое поведение исключит любую сделку между ними. Поэтому он не стал тратить время на игру словами, он устало спросил: – Чего ты хочешь от меня? Явно же есть какие-то условия… – Нехитрые, на самом-то деле. Ты должен будешь сдать Савельеву и всех ее сообщников, которые тебе известны. Они натворили больше, чем ты, так что ты легко отделаешься. Таковы условия тех, кто собрал на тебя компромат. Ну и лично от меня: я бы не отказался услышать, насколько нужно охренеть, чтобы думать о собственной дочери как о потенциальной любовнице! – Начать, полагаю, стоит как раз с твоих вопросов… Мы ничего не добьемся, если ты продолжишь смотреть на меня, как на извращенца. – А разве я не прав? – Нет, Паша, ты не прав. Аркадий действительно был убежден, что в его поступке не было ничего по-настоящему плохого. Он и правда собирался сделать Инну своей женой – но не раньше, чем она станет совершеннолетней. Он относился к девочке именно как к будущей супруге, а не как к дочери: он сразу обозначил между ними дистанцию, обнять мог только на людях, да и то редко. Дома же он не касался ее, никогда не видел раздетой, уходом за ребенком занимались нанятые им гувернантки, которые были достаточно умны, чтобы хранить молчание. По крайней мере, Аркадий считал это умом. Павел то же самое назвал бы беспринципностью. Такую маленькую девочку Аркадий выбрал по многим причинам. Во-первых, восьмилетнему ребенку куда проще внушить настолько бредовые идеи, чем уже сформировавшемуся подростку. Во-вторых, в девушках он ценил невинность – и телесную, и духовную. Наблюдая за Инной много лет, он мог гарантировать, что до нее никто не дотрагивался, она читала только одобренные им книги, смотрела «правильные фильмы», и даже музыку не могла выбрать самостоятельно. Ну а третьей причиной стало то, что ему нужна была здоровая спутница жизни. Он ведь и первый раз женился на юной девушке – а она внезапно тяжело заболела и умерла. Повторения Аркадий точно не желал, поэтому Инна регулярно проходила обследование у всех врачей. Павел сильно сомневался, что у этой истории был хоть один шанс закончиться хорошо. Инна либо взбунтовалась бы, либо распрощалась с рассудком, но идеальной женой вряд ли сумела бы стать. Зато Аркадий верил, что у него все получится. – Как видишь, я не больной и не извращенец, – гордо объявил он. – Я даже комментировать это не буду. Как ты познакомился с Савельевой? Как понял, что она поможет тебе осуществить все это? – Разве ж такое можно понять? Нет, я бы не догадался… Но Маша предложила этот план сама. Аркадий пересекся с Савельевой как юрист по другому вопросу. А уже потом Мария мягко, как умеют только хорошие психологи, вытянула из него историю его несчастливого брака. Она предложила ему «вырастить» жену и намекнула, что может в этом помочь. Конечно, она рисковала, но она явно хорошо разбиралась в людях и понимала, когда такой риск допустим. – Как ты уже понял, я дам показания против Маши, – вздохнул Аркадий. – Мне мое будущее дороже, да и она сама виновата, что не замела следы. Но ты совершаешь огромную ошибку. Павел, только-только успокоившийся, от возмущения поперхнулся воздухом. – Я? Это я совершаю ошибку?! – Да. У Маши действительно налажен бизнес по поставке детей. Но от этого лучше всем – включая детей. – Ты себя вообще слышишь со стороны? – Слышу – и я как раз прекрасно понимаю, как все обстоит на самом деле. Это ты мыслишь какими-то стерильными категориями добра и зла. А я понимаю, что реальная жизнь намного сложнее. Маша вытаскивает этих детей из приютов, неблагополучных семей, забирает у всяких алкашей, которые плодятся только ради пособий. Что ожидало бы этих детей там? Нищета и убожество. Что ожидает их в новых семьях? – Изнасилование, – холодно ответил Павел. – Я никого не насиловал! – Принуждение девочки к браку ты охарактеризовал бы иначе? – В восемнадцать лет она будет считаться взрослой женщиной, а не девочкой, закон есть закон. Да и потом, я не собираюсь ни к чему ее принуждать. Инна умная девушка, она сама понимает, что для нее лучше. У нее будет шанс и согласиться, и отказаться, когда я попрошу ее руки. – Заручившись перед этим благословением отца? – не удержался Павел. – Я вижу, ты не настроен говорить серьезно. Тогда закроем тему моей личной жизни. Я иду на сотрудничество, поэтому осуждать будешь других! Просто не думай, что ты прав. – Ладно, ты у нас святой. А что сделал Поздеев? Знаешь такого? Он дочку свою искалечил – а потом добыл себе внучку, которую тоже ждет непонятно что! И все с помощью твоей прекрасной, делающей нужное дело Маши! – Что ты несешь? – нахмурился Аркадий. – Кто тебе рассказал этот бред? Я прекрасно знаю Севу Поздеева, он не калечил свою дочь, он любит Светочку! Да, десять лет назад она серьезно пострадала из-за несчастного случая и потеряла нечто бесконечно важное… – Какого еще несчастного случая? – Я не знаю – и не желаю знать. Это не просто личное, это интимное, и не все привыкли лезть не в свое дело! – Мы говорим о человеке, который скрыл от своей дочери, что ей вырезали матку, устроил ей имитацию беременности и подсунул ребенка. Разве это любовь? – Конечно! Что могло бы выразить отцовскую любовь лучше? – Правда, например. Потому что эта девушка все равно будет чувствовать какой-то подвох, но никогда его не поймет. Зачем играть ею? И ее похищенной «дочерью»? – Не похищенной, а переданной в лучшую семью. Чтоб ты знал, настоящие родители Ники – конченые наркоманы, которые живы лишь потому, что молоды. Лет через пять они окончательно оскотинятся и сдохнут от передоза. Нику освободили от них. Вот что делает Маша для детей! – В свободное от убийств время. – Маша никого никогда не убивала! Павел не согласился бы участвовать в переговорах, если бы близнецы не рассказали ему все подробности. Теперь он мог открыть на телефоне жуткие снимки, переданные ему Яном, и продемонстрировать собеседнику. – Вот та лучшая жизнь, которую твоя Маша обеспечивает детям. Она убила этого мальчика, чтобы ее выкормыш занял его место. Убила обычного мальчика, которого ожидало прекрасное будущее! Аркадий скользнул по фотографиям взглядом и быстро отвернулся. Изображение изуродованного детского трупа пугало его, и все равно он стоял на своем: – Маша этого не делала! – Ты знаешь, кто этот мальчик? Знаешь, что с ним произошло? – Нет, я понятия не имею, кто он. Но я знаю Машу, мы знакомы много лет. Она никогда никого не убивала. Это важный для нее момент: не опускаться до убийства! Павел вспомнил то, что рассказывал ему Ян о Марии Савельевой. Она ведь и правда не убила пожилого мужчину, который ее преследовал – хотя могла бы! Смерть в драке, которую признали ограблением, что может быть проще? Но раз старик выжил, Савельева наверняка четко это оговорила с исполнителями. Если бы она свободно убивала детей, ей легко было бы избавится от взрослого мужчины. Какая уже разница – на одну смерть больше или меньше? Но она не хотела марать руки кровью. Заметив его сомнения, Аркадий продолжил: – Мне и самому это было важно. Что бы ты себе ни вообразил, я не преступник, я верю, что Маша делала доброе дело. Думаешь, я бы поддержал ее, если бы она была убийцей? – Но этот мальчик мертв – и она точно подготовила ему замену. – Может, чтобы уменьшить боль его родителей? Об этом ты подумал? Короче, я не знаю, что там произошло с этим мальчиком, но за Машу я готов поручиться. Если ты реально верил, что этого ребенка убила она, то и очень зря. Начинай поиски с начала! Глава 12 У отсутствия машины были свои преимущества и недостатки. С одной стороны, Яна раздражала необходимость постоянно зависеть от других: если ему нужно было куда-то попасть, сначала приходилось вызвать такси или добыть служебный автомобиль. Это уже не свобода – и лишние люди, которые знают, где и во сколько он был. Не критично, просто неприятно. Зато пока за рулем находился другой человек, Ян мог отвлечься на что угодно, появлялось дополнительное время, чтобы подумать о делах. Теперь же он и вовсе смотрел видео по пути в коттеджный поселок – тому, что управляет автомобилем, таким лучше не развлекаться. Ян не был любителем всех этих светско-криминальных новостей, попыток раздобыть «сочные подробности» реальных преступлений или комментариев тех, кто находился за три квартала от места происшествия, но вроде как что-то слышал или почувствовал. Однако нынешний случай был особым. Теперь Ян с любопытством наблюдал, как журналисты на бегу брали комментарий у Филиппа Беленкова. Снимали чуть ли не на камеру смартфона, а значит, никакого согласия на интервью он не давал. Филиппа попросту подкараулили у его фермы, и ему оставалось либо убегать, либо все-таки ответить на пару вопросов, едва сохраняя на лице натянутую улыбку. – Филипп Валерьевич, так это правда, что ваша жена отправлена на принудительное лечение в психиатрическую клинику? – К сожалению, это правда. Мою семью постигло большое горе, которого я не пожелаю даже врагу. И мне хотелось бы, чтобы мое право на личную жизнь уважали. Но журналистка то ли не поняла намек, то ли в принципе уже обзавелась иммунитетом против личных границ. – Принудительная госпитализация – это же очень сложно! Как вам удалось этого добиться? Все с тем же вымученно-вежливым видом Филипп поднял вверх левую руку, демонстрируя объективу камеры. Свежая белоснежная повязка с проступившими пятнами крови наглядно демонстрировала, что продолжать управление всеми своими бизнесами Беленкову теперь предстояло без двух пальцев – мизинца и безымянного. – Когда любимая женщина сносит тебе два пальца кухонным ножом – это достаточно значимая причина для тревоги. Хотя не могу сказать, что оснований для беспокойства не было и раньше. Ее поведение менялось все сильнее и сильнее, она несла какой-то бред, часто срывалась… Но я не хотел замечать. А теперь вот дождался осени! Сам виноват, дурак. Но слова «осеннее обострение» раньше были для меня чем-то бесконечно далеким и не имеющим к моей семье никакого отношения. А получилось вот как… Теперь прошу меня извинить, мне действительно нужно идти. – Филипп Валерьевич, как это событие пережили ваши дети? – допытывалась журналистка. – Вы поддерживаете контакт с женой? Что говорят врачи насчет ее перспектив? Филипп Валерьевич, ну куда же вы! Однако лимит вежливости Беленкова на этот день определенно был исчерпан. Он теперь обращал на журналистку не больше внимания, чем на назойливую осеннюю муху. Очень скоро он скрылся на охраняемой территории, где улыбаться было не обязательно. В историю с внезапным помешательством жены Ян не поверил ни на секунду. Он прекрасно понимал: Беленков наконец-то вычислил того, кто давно уже портил ему кровь, а заодно и подставлял Яна. Следовало догадаться, что гадит ему кто-то близкий, на это многое намекало… Но, пожалуй, Филипп не ожидал такого от женщины, прожившей с ним много лет, вот и оставался слепым к очевидному. Однако всему приходит конец. Между супругами шла игра, в которой не может быть компромиссов – только победитель и проигравший.