И снова молчание. Возможно, на суде Сурначева планировала врать о своем раскаянии и временном помутнении. Но Веру она обмануть не смогла бы и просто ждала, пока все закончится. Ей действительно не было смысла отвечать – они говорили на разных языках и на разные темы. Для Веры Тимур был всем. Долгожданным ребенком, любовью, возведенной в абсолют. Всем, что уже случилось: первой улыбкой, запахом волос, первыми шагами, смешными поделками из детского сада, самым честным «Я люблю тебя, мама!» Всем, что должно было случиться: его победами на школьных соревнованиях, выпускным, институтом, работой в семейной компании, чуть дрожащим «Мама, это моя невеста, мы решили пожениться в августе…» Это могло бы быть. Должно было быть. И Вера, раздавленная, страдающая, пыталась понять, была ли в мире хоть одна причина, оправдывающая эту потерю. Ну а Елизавета Сурначева на месте мальчика видела ресурс. Для нее Тимур ничем не отличался от Вани Гаевского, и оба они были инструментами, необходимыми в тот или иной момент. У нее не было никакого «за что», было только «для чего», но этого Вера уже не поняла бы. Разговор так и не состоялся. Веру оттащили, Сурначеву повели дальше. Веру трясло так, что казалось: ее сердце не выдержит, она покинет этот мир раньше мужа. Но потом к ней подошла Таня, обняла по-медвежьи неловко и крепко, по-детски наивно и преданно. И Вера наконец расплакалась навзрыд, словно выпуская яд горя и давая себе позволение остаться в живых. Ян не стал больше задерживаться, он направился прочь, размышляя об этом самом «за что». Он за свою жизнь слышал разные ответы, сталкивался с разными ситуациями. За что отнимают жизнь? За двести рублей в кармане. За не понравившийся взгляд. За слишком короткую юбку. И смешно, и бред, и нечестно – а вдруг целая Вселенная гаснет навсегда, и ее уже не вернуть тем, что «за что» было недостаточно стоящим или возвышенным. Ян ожидал, что для него эта история закончилась и с семьей Максаковых ему точно не придется видеться. Но сложилось иначе: Максим сам пригласил его на встречу в том самом поселке, из которого совсем недавно уехала Александра. Теперь он предложил обоим близнецам снова заглянуть в гости. – Думаю, вам стоит это увидеть, – только и пояснил Максаков. – Так будет честнее. Или я на старости лет становлюсь слишком сентиментальным. – Мы приедем. Александра тоже согласилась без лишних расспросов, словно понимая, что нужно поставить последнюю точку. Максаков встретил их у ворот, проводил в сад, остановился на дорожке – там, где длинные ветви старой ивы создавали естественную завесу между ними и площадкой впереди. Взглянув туда, Ян мгновенно понял, что именно хотел показать им Максим. Что ж, идея была неплохая… На площадке стояло инвалидное кресло – дорогое, со специальными креплениями, из тех, что способны поддерживать полностью парализованных людей. В этом кресле Вячеслав Гаевский прекрасно себя чувствовал – по крайней мере, выглядел он значительно лучше, чем во время их последней встречи в перенаселенной квартире. Пожилой мужчина улыбался, наблюдая, как внук гоняет перед ним футбольный мяч. Ваня то и дело останавливался, чтобы что-то рассказать, бурно жестикулируя. Вячеслав ему отвечал, и мальчик снова возвращался к игре. – Не знаю, зачем позвал вас, – слабо улыбнулся Максим. – Может, мне нужно оправдаться хоть перед кем-то? – Значит, вы сообщили Ване, кто он такой? – спросила Александра. – Психологи сообщили, я понятия не имел, как это сделать. Но я сразу понял, что он должен знать… Тимур мертв. Он похоронен рядом с Дашей – думаю, она поняла бы такой поступок. А этот мальчик, Ваня… Я ведь люблю его по-своему. И Таня его любит. Я хочу, чтобы он был счастлив, но не так, как удобней мне. Мне осталось не так долго… Теперь врачи говорят про год. Я хочу, чтобы у него и Тани остался кто-то близкий и взрослый. Естественно, Вячеслав не будет их единственным опекуном, я назначу того, кто способен решать юридические вопросы. Но со многим другим он справится. Глядя на Гаевского, все еще неподвижного, но вмиг помолодевшего, Ян разделял это мнение. – Вы познакомились с родителями Вани? – поинтересовался он. – Да, и эти двое оказались… примечательной парой. Когда они разобрались, кто я такой и что случилось, они первым делом вознамерились подать на меня в суд. Но предложенная финансовая компенсация избавила их от этой идеи. – Дайте догадаюсь… Вячеславу финансовая компенсация была не нужна? – Нет. Ему нужен был Ваня. На этом фоне мы и поладили. – А Вера как же? – вмешалась Александра. – Она способна принять такой расклад? Максим мгновенно помрачнел. – К сожалению, Вера сейчас не способна принять никакой расклад. От последствий отравления ее вылечили, от всего остального – нет. После того, что случилось возле суда, она так и не сумела окончательно прийти в себя. Она и сама это поняла, сейчас Вера в клинике на лечении. Вы можете в любой момент навестить ее, если считаете, что я поместил ее туда насильно. – В этом нет необходимости, я вам верю. – Ну а Таня со мной согласна. Будем жить так, как получается. Ян понятия не имел, удастся ли им восстановить то, что было так безжалостно раздроблено. Но то, что Максим хотя бы пытается собрать осколки, уже можно было считать добрым знаком. – Правда, что Лизонька уже начала торговаться со следствием? – полюбопытствовала Александра, когда они возвращались обратно в город. – Она старательно сдает всех, кого знает, включая тех, кто помог ей убить Тимура и избавиться от тела. Она делает все, чтобы уменьшить свой срок. В этом она допускает серьезную ошибку, даже удивительную для человека с ее умом. – Тем, что наживает новых врагов? – Беспокоиться ей нужно только насчет одного врага. Если Сурначевой удастся выторговать себе слишком мягкое наказание, ее брат это не примет. Он за свою жизнь сделал немало такого, что в суде не докажешь. Вряд ли он побрезгует сделать это еще раз. – Об этом я знать точно не хочу, – вздохнула Александра. – Пожалуй, я остановлюсь на воспоминании о Ване и его дедушке. Вот оно мне по-настоящему нравится. Ян отвлеченно кивнул. На душе все равно было как-то муторно… Да и не у него одного: когда они добрались до дома, сестра поспешила к своей квартире. Ян тоже в коридоре не задержался, направился к себе, не зная, ждет ли его там кто-то. Ева на этот раз ждала. Он не обрадовался: мысли о сходстве Евы и Елизаветы Сурначевой давно уже преследовали его. Вроде как женщины были очень разными – но с этой патологической неспособностью к эмпатии, которая порой доводила до беды. Что Ева делает в периоды своих исчезновений? Может, тоже рушит чьи-то жизни?.. Он никогда не говорил ей об этом, но порой она проявляла чудеса догадливости. Вот как сейчас, например, когда на нем замер взгляд льдистых глаз. – Если тебе трудно рядом со мной, я уйду. Ян пару секунд молчал – не чтобы помучить ее интригой, просто раздумывая над ее словами. Сравнивая. Понимая, что сходство и правда есть, он не ошибся, но есть и то, что обеспечивает принципиальные различия. Например, то, что она пришла к нему. Или то, что Филипп Беленков оставил его в покое. Или то, что жена Беленкова утверждала, что никакие пальцы ему не резала – это Ян специально уточнил. Изменить Еву вряд ли было возможно, но можно было подсказать ей, как помогать другим, а не тонуть в черном море абсолютного, безбрежного эгоизма. – Нет, ты лучше, пожалуй, оставался сегодня со мной… Миру так будет безопасней. Эпилог – Слушай, есть вопрос! – объявила Александра, заглядывая на кухню. – Откуда у Гайи горностай? – Какой еще горностай? – удивился Андрей, который в этот момент заканчивал готовить ужин и совершенно не интересовался ни Гайей, ни горностаями, ни происходящим в квартире в целом. Словно желая опередить хозяйку с ответом, на кухню гордо прошествовал динго, который действительно весь вечер таскал в зубах длинную плюшевую игрушку. – Это не горностай, это хорек, – поправил Андрей. – А почему вдруг горностай? – А почему хорек? – Потому что на этикетке было написано «Наташин хорек». Собственно, такая формулировка и подтолкнула меня к покупке. Это нам в клинику сегодня привезли новые игрушки. – Ты скормил Гайе «Наташиного хорька»? – поразилась Александра. – У тебя совесть вообще есть? – На мой взгляд, Гайя нашел в нем скорее друга, чем обед, так что все в выигрыше. Твоя очередь объяснять: при чем тут горностай? Не особо и похож. – Похож, не надо тут! А про горностая я недавно читала, вот и засел в мыслях. Ты знал, что горностай, отвлекая добычу, иногда начинает вертеться, подпрыгивать и прочими путями изображать жизнерадостного дебила? Жертве кажется, что уж такой точно ни на что серьезное не способен – пока горностай не получает свое. – Снова о Сурначевой думаешь? – догадался Андрей. – Иногда. Чаще о Вере – и о том, что в такие моменты я даже рада, что у меня нет детей. Это было по меньшей мере преувеличением, ее слова про радость. Но порой посмеяться над тем, что тебя тревожит, пусть даже глупо, легче, чем принять это. Ян бы, пожалуй, упрекнул ее за такой подход… Или нет, она не знала наверняка. Она себя точно упрекала, так почему бы это не сделать ее близнецу? Но Андрей был не слишком похож на них, ему спокойствие изменяло куда реже. Когда Александра отвернулась к окну, он подошел к ней и обнял за плечи. – Пока нет, – уточнил он. – Для них же лучше, чтобы и дальше не было. – Саша… – Да ладно, как будто ты не понимаешь, что с моей историей на роль хорошей матери претендовать сложно, – рассмеялась Александра. Смех на естественный не тянул, но и она не очень-то старалась. – А с какой историей претендовать можно? У кого вообще получается идеально? Между прочим, та же Сурначева по характеристикам многих своих знакомых стала бы идеальной матерью. – Меня это не оправдывает. – А тебе не в чем оправдываться, – твердо произнес Андрей. – Я понимаю, что сейчас обсуждение этого ты сочтешь давлением – учитывая судьбу кольца. Но имей в виду: если вдруг получится… все будет хорошо. Это я тебе обещаю. Александра только улыбнулась. Язвить и ерничать над такими обещаниями точно не хотелось. Она знала, что Андрей говорит правду – и справится, если будет нужно.