Платье падает на пол, колени трясутся. Райф спрыгивает со стула и задвигает его обратно. Он кивает в сторону лифчика, затем смотрит на свои часы скучающим взглядом. — Быстрее, прелесть. Мне нужно кое-где быть Мой голос звучит тихо, когда я говорю: — Конечно. Я никогда не стеснялась быть обнаженной перед мужчиной. Но когда он оказывается тем же мужчиной, который фантазировал о том, чтобы сжечь меня прошлой ночью, и теперь ждет, чтобы заковать меня в цепи, нервы обвиваются вокруг костей и сжимаются. Я позволяю лифчику упасть рядом с платьем, затем снимаю стринги, которые были так любезно предоставлены самими братьями Мэтьюзз. — Ммм, действительно, прелестно, — оценивает Райф, обводя взглядом мое обнаженное тело сверху донизу. Как только я наклоняюсь, чтобы снять свои черные туфли на высоких каблуках, он прерывает движение резким щелчком. — Оставь их. Он достает черную скатерть из шкафа в правом углу комнаты, кладет ее на стеклянную столешницу, затем похлопывает по материалу. — Залазь. Мои губы сжимаются в тонкую линию, но я быстро расслабляю их. — Да… Хозяин. Я заползаю на стол, колени скользят по гладкой скатерти, и жду следующей команды. — Встань и разведи руки в стороны. Я делаю, как велено. Мое тело напрягается, когда он застегивает холодные, тяжелые наручники на каждом из запястий, потирая кожу, которая все еще саднит с прошлой ночи. Он дергает за цепочку, пока мои руки не вытягиваются над головой, конечности прямые, как палки, и мой пульс учащается, дыхание становится поверхностным. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на дыхании. — Видишь ли… — Райф проводит пальцем по моей лодыжке, его голос мягкий. — Прошлой ночью я не мог не заметить твоего отвращения к ограничениям. Его холодный нос касается моей ноги, и он делает долгий вдох. — Знаешь, я чувствую этот запах. Твой страх. Я должен сказать, — его пальцы поднимаются на сантиметр выше, вверх по бедру, и мои глаза распахиваются, когда он поглаживает киску, — это вызывает привыкание. Он трет мой вход двумя сухими пальцами, и я напрягаюсь в ожидании. Но когда он толкает их в меня, боли нет. Это плавное скольжение, и я знаю, что должна поблагодарить за это его брата. Он вытаскивает свои влажные пальцы и засовывает их в рот. — Ммм, да, как я и надеялся, — мурлычет он. — Я тоже чувствую это на вкус. С неохотным стоном он отходит и бредет обратно к шкафу. Он стоит ко мне спиной, пока перебирает предметы, затем возвращается к столу и расставляет шесть свечей у моих ног. Они высокие и белые, образуют идеальный маленький круг. На самом деле такой маленький, что если бы я сдвинула ноги на сантиметр или два, то могла бы сбить их со стола. Он достает зажигалку из кармана и не торопясь зажигает каждую свечу, одну за другой. — Эта скатерть сделана из одной из самых легковоспламеняющихся тканей, которые только существуют. Ты знала об этом? — спрашивает он, его брови поднимаются, как будто этот факт производит на него впечатление. — Вискоза. Она сжимается, когда загорается, и прилипает к человеческой коже. Когда все свечи зажжены, он отступает и наклоняет голову, любуясь зрелищем. Языки пламени дразнят мои лодыжки, прилив тепла покусывает кожу с каждым всполохом. Горло сжимается, когда я сглатываю, а на лбу выступает легкая испарина. Напряжение от того, что я стою неподвижно, как кукла, на десяти сантиметровых каблуках, уже давит тяжелым грузом на колени и ступни. В глазах Райфа пляшет восхищение. — На самом деле это довольно опасно. Один неверный шаг и… что ж, я советую тебе быть очень, очень осторожной. Он ухмыляется и достает из кармана гладкий черный телефон. Он держит его передо мной, наклоняя. Я слышу отчетливый щелчок. — Я действительно хотел бы остаться и посмотреть, но этим придется заняться, когда вернусь. Он поворачивается к выходу, и мой желудок переворачивается. — Ч-куда ты идешь? Ты оставляешь меня здесь? Он продолжает удаляться, бросив через плечо: — Второе правило моего секретаря: никогда не задавай мне вопросов. Только когда он уже переступает порог, он останавливается и добавляет: — О чем это говорит? То, что тебя не убивает… — его слова затихают, и у меня не остается ничего, кроме его мрачного смешка, эхом отдающегося в ушах, и огня, танцующего у ног. — Князь тьмы — джентльмен. — Шекспир — Обри. Встретишь нас у входа на лимузине, — приказываю я, набирая инструкции для Феликса на своем телефоне, пока мы с Гриффом шагаем по коридору. — Будь готова к долгой поездке. — Да, хозяин. Рыжеволосая коротко кивает и уходит в вестибюль особняка. Немногие люди доказали, что им можно доверять настолько, чтобы заниматься нашей грязной работой, но Обри и Стелла — двое из них. Стелла безжалостно верна, пока служит Райфу, что делает ее обузой для меня, поэтому я продолжаю использовать Обри в своих целях. И это на ограниченной основе. Я предпочитаю работать в одиночку. Звонит телефон. Я отвечаю после первого гудка. — Ты уверен, что хочешь это сделать? — спрашивает Феликс через линию. — Я имею в виду, сейчас день, середина лета. Я стискиваю зубы. — Я не гребаный вампир, солнце меня не обожжет. — Придурок, ты знаешь, что я имею в виду. Прошло много времени с тех пор, как ты не устраивал нормальную вылазку с Гриффом, и оба мы знаем почему. То, что ты весь на взводе, тоже не помогает. — Разве тебе не пора сделать конференцзвонок? — Да, — ворчит он, — если Райфу удастся высунуть свою чертову голову из задницы нового сотрудника на достаточно долгое время, чтобы появиться. Мои пальцы сжимают телефон, пока края не впиваются в ладонь. Последнее, что мне сейчас нужно, это слышать о том, как он трахает Эмми в задницу. Черные волосы струятся по спине, голубые глаза широко раскрыты и полны любопытства, колени на белом мраморе, руки аккуратно сложены перед собой — этим утром она была идеальной маленькой служанкой. Пока она не приоткрыла эти розовые губки и не позволила этому одному-единственному слову слететь с ее языка, Хозяин. Как будто это предназначалось для меня. Как будто она произносила мое чертово имя по буквам. Жгучее раздражение пронзает при мысли о руках Райфа на ней, и меня одновременно тошнит и завораживает этот факт. Это не должно обжигать грудь огнем, как сейчас. Жар удушает, заставляя расстегнуть еще одну пуговицу рубашки, чтобы глотнуть гребаного воздуха. Конечно, я мог бы заявить на нее права и владеть каждым движением ее языка с этого момента. Это было бы так просто. Не могу отрицать, что это было заманчиво, особенно когда я увидел черный шарф, который Райф изначально положил на поднос для нее. Как и Грифф и Феликс, он ошибочно предположил, что я намеревался заявить на нее права. Другими словами, он предполагал, что его манипуляции подействовали на меня. К несчастью для него, есть только один человек, который контролирует то, что я делаю, и это я сам. Из динамика доносится вздох Феликса. — Очевидно, тема для другого раза. У меня сводит челюсть, но я продолжаю идти ровно, когда мы с Гриффом заворачиваем за угол. — В любом случае, ты понимаешь, что то, о чем ты просишь меня, приведет к тому, что начнется дерьмо, не так ли? — С каких это пор ты боишься начинать всякую хрень? Феликс фыркает. — Это поднимет тревогу, Адам, и ты это знаешь. У меня был продуман каждый скрупулезный шаг этой операции, запланированной на восемь вечера, а ты просишь меня сдвинуть ее раньше на три часа? Если отбросить формальности, как, по-твоему, отреагирует этот киномагнат, когда мы попросим его отказаться от всех своих дневных планов на ‘Люка Макэвоя’ и перенести встречу в последнюю минуту? Особенно после всего, что мы уже делали с ним с тех пор. Я сжимаю губы в тонкую линию и останавливаюсь как вкопанный. Напряжение, обвившее мышцы, подобно пиявке, впивается зубами в кожу и высасывает меня досуха. И все из-за маленькой мышки. И это выводит меня из себя. Я опускаю свободную руку в карман и обхватываю пальцами нож. Нож, который впервые попробовал сладкую алую кровь Эмми менее четырнадцати часов назад. Глаза закрываются, когда я стискиваю челюсть, поглаживая рукоятку большим пальцем. Иногда ощущения веса оружия во время ходьбы достаточно, чтобы успокоить меня, взять под контроль пульс. В другие времена…