— Да, я полагаю, ты прав. Я мог ошибаться. Грифф ворчит, затем ударяет Хьюго локтем в живот, когда мужчина пытается расстегнуть ремень безопасности. — Черт, — стонет Хьюго, сгибаясь пополам. Похоже, у него не очень хорошая переносимость боли. Мои губы кривятся. — Может быть, мне стоит позвонить Катерине, — предлагаю я. — Знаешь, перепроверить и все такое. — Катерина — она была… — Мертва? Его взгляд сужается. — Ты. Ты имел какое-то отношение к тому, что произошло в ночь ее смерти. Не так ли? Он делает паузу и еще раз смотрит на дверь, теребит ремень безопасности. — Я слышал, что некоторые люди снова начали исчезать. — А, ты заметил? Ты был внимателен. Я склоняю голову набок. — Как ты думаешь, сколько детей в общей сложности погибло от твоих рук? Сколько невинных душ наполнили Ваши с Катериной карманы? Я осторожно провожу лезвием ножа по ладони, балансируя на грани разрыва кожи. Капли пота стекают по лбу Хьюго, когда я снова поднимаю взгляд. И, тем не менее, он свирепо смотрит и сжимает кулак. — Сколько ты хочешь? Я поднимаю бровь. — Я спросил, сколько? Вот в чем дело на самом деле, не так ли? Похитить миллионера и использовать свои рычаги давления, чтобы получить деньги? В его голосе действительно звучит надежда, когда он переводит взгляд с меня на Гриффа. Я бы рассмеялся, если бы его слова не заставили мою кровь вскипеть. — Я думаю, ты упускаешь суть, Хьюго. Твои деньги уже наши. Феликс получает доступ к счетам всех в нашем списке, включая оффшорные компании, задолго до того, как мы переходим к пункту плана со встречей. Моя работа — получить окончательные подписи, но это детская забава, когда они у меня в подвале. — То, чего мы хотим, — это то же самое, чего хочешь ты. Он разражается истерическим смехом. — Чтобы выколоть твои гребаные глаза? — Мы доберемся до этого. Я говорю об искусстве. Это то, что вы с Катериной пытались создать с помощью Миши, не так ли? Во всяком случае, это то, что вы рекламировали как истинное и пробужденное искусство. Он фыркает, хотя из-за страха это звучит так, будто он задыхается. — Мне было наплевать на ее работу. Я даже не видел этого в половине случаев, так что, если вы ищете какую-то расплату, вы обратились не к тому парню. Я занимался транзакциями, деньгами, и все. Вряд ли я здесь виноват. Когда я продолжаю молча играть с ножом, проверяя давление лезвия на кожу, он ерзает на своем месте. — Кроме того, разве ты не слышал? Я известный генеральный директор порнокомпании стоимостью в миллион долларов, а не какой-то невостребованный приемный ребенок вроде вас, ребята. Люди заметили бы, если бы я пропал. Я приподнимаю уголок губ и наклоняюсь вперед, достаточно близко, чтобы провести острием своего клинка по его переносице. Знакомый прилив адреналина проходит через меня. — Ты когда-нибудь думаешь о них? О бесчисленных детях, чьи жизни ты украл? Между нами троими воцаряется тишина, низкий гул автомобиля — единственный звук в воздухе. Вена на шее Гриффа сжимается. Он такой же нетерпеливый, как и я. — Ни одного дня. Голос Хьюго неровный и с придыханием, но ему удается улыбнуться. Мои кулаки сжимаются от сдержанности, которая требуется, чтобы не заставить его кричать. У меня дома есть чертовски фантастическая комната для этого. — Вряд ли они были невинны. Многие из вас. Убегали от системы и сеяли хаос. И к тому времени, когда Катерина использовала их для своей работы, они все равно были практически взрослыми. Мой пульс бешено колотится. Хьюго не останавливается, его голос режет уши до боли. — Ты это знаешь, я это знаю. Если бы она не добралась до них, они бы ушли и стали преступниками, ворами, даже убийцами. Его губы кривятся, и он оглядывает меня с ног до головы. — Так что, на самом деле, мы оказывали обществу услугу. Я просто был достаточно умен, чтобы немного заработать… Нож, все еще прижатый к кончику его носа, скользит по коже, как по маслу, лишь задевая хрящ. Его пронзительный крик восхитителен, даже сквозь окровавленную тряпку, которую я засовываю ему в рот, пока Грифф опускает руки. — Немного рановато, — бормочет Грифф, искоса поглядывая на меня. Я пожимаю плечами. Мне не помешало бы поработать над самообладанием. Свежий поток крови стекает по губам Хьюго, его подбородку, и мой учащенный пульс успокаивается. Когда его голова наклоняется вперед, я хмурюсь. Обычно требуется больше, чем это, прежде чем они теряют сознание. Он был прав в одном — вы действительно не можете сказать, насколько малы чьи-то яйца под костюмом. Обводя взглядом его лицо, я обдумываю, что именно я хочу сделать дальше с Хьюго Пересом. К какой части тела я хочу перейти. Этот человек всегда был трусом. Даже я, подросток, мог это видеть. Те первые несколько раз, когда у него не было выбора, кроме как войти во владения Катерины, каждый визит заканчивался одинаково — его голова была зажата между ног, а блевотина покрывала его одежду. Как и у меня, один день превратился в два, два — в три. Дни превратились в недели. Недели превратились в годы. И так же, как и я, он в конце концов привык к этому. Кровь. Крики. Вопли. Но посещать — это не то же самое, что жить там. Приходить и уходить, когда вам заблагорассудится, — это не то же самое, что просыпаться с этим, закрывать на это глаза, вдыхать это, выдыхать это и достаточно скоро становиться этим. Я не осознаю, что сжимаю руку Хьюго, пока не слышу хруст. Черт. Я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза, чувствуя, как внутри меня вибрирует теплый прилив энергии. Нет, когда я поработаю с пальцами Хьюго, он будет в полном сознании. Я нажимаю кнопку на центральной консоли для вызова внутренней связи. — Обри. Скажи Стелле, чтобы к нашему приезду нас ждала бутылка виски. Удовлетворенный вздох срывается с губ, когда я откидываюсь на спинку сидения и вытягиваю ноги. — Это будет чертовски долгий день. — Сквозь твои кости и кожу проступают карты, за то, что ты чувствовал и каким ты был. — Кристофер Пойндекстер — Мне жаль тебя, как Дьявола. Мои кости дрожат, и кандалы соскальзывают с потных запястий. Этого недостаточно, чтобы заглушить далекий, хриплый голос мамы. — Ты пострадаешь за то, что вызвала его демонов, малышка. Я закрываю глаза, сильно сжимаю их и качаю головой. Убирайся, мама. Тебе здесь не место. — Я положу этому конец. Но только после того, как твоя душа очистится. Два часа. Старинные часы в другом конце комнаты говорят мне, что я провисела на этих цепях два долгих часа. — Ты ведешь себя как животное, и с тобой будут обращаться соответственно.