И я не думаю, что хочу его иметь. — Хорошо. Он сплевывает на пол, затем вытирает рот тыльной стороной ладони, его глаза становятся черными. — Ты и я. Мы в этом вместе, верно? Я перевожу взгляд на него. Единственный парень, которого я встречал, кто, возможно, был более облажавшимся, чем я. Звон цепей возвращает мое внимание к подростку, привязанному к столу. Глаза Гриффина такие же черные, как у Безымянного, пока он продолжает сопротивляться. Хм, возможно, не единственный. — Да, — бормочу я. — Вместе, чувак. — Ее не нужно было спасать. Ее нужно было найти и оценить именно такой, какая она есть. — Дж. Железное Слово После того, как я проглатываю последний кусочек, моя вилка звякает о тарелку, когда я вижу, как Адам прижимает Гриффа к стене. Он сжимает его воротник так крепко, что костяшки пальцев побелели. Выдвигая стул, я собираю тарелки и отставляю их в сторону, затем бросаюсь к ним. К тому времени, как я добираюсь до Адама, Грифф уже поворачивается спиной и уходит. — Привет, — тихо говорю я, проводя пальцами по руке Адама. Он смотрит на спину Гриффа, его кулаки сжаты, а на шее вздулась вена. — Эй, что случилось? Что он сделал? Он все еще наблюдает за Гриффом, когда его телефон звонит. Он достает его из кармана и проводит пальцем по экрану, его движения напряжены. Через секунду он стискивает челюсть и засовывает его обратно в карман. Наконец, он поворачивается ко мне. Его взгляд скользит по моему лицу, в конце концов останавливаясь на глазах. — Внезапная работа Фрэнки моделью всплыла четыре недели назад. Мои брови хмурятся. — Хорошо? — Как долго ты здесь? Я опускаю взгляд, обдумывая это. Когда я снова смотрю на него, я в еще большем замешательстве, чем когда-либо. — Четыре недели. Его рука находит мою талию, крепко сжимает, затем он ведет меня по коридору. — Куда мы направляемся? — Найти Райфа и выяснить, какого хрена он задумал. Когда мы добираемся до офиса Райфа, там пусто, но Адам бульдозером проносится прямо к его столу, выдвигая ящики и листая папки. Я обхожу стол и двигаю компьютерной мышью, пока экран не оживает. Но, конечно же, он заблокирован. Из моего горла вырывается сдавленный звук разочарования. Адам смотрит на меня, уголок его губ приподнимается. Мой желудок переворачивается от тепла, разгорающегося в глубине его глаз. Когда он снова смотрит на открытый ящик перед собой, его взгляд сужается. Он достает папку, бросает ее на стол и с щелчком открывает. Мои глаза расширяются, когда я вижу, что папка заполнена фотографиями. Мама на коленях в молитве. Священник Генри разбрызгивает святую воду по трейлеру, чтобы очистить пространство. При виде третьего изображения у меня скручивает живот. Я тянусь к нему, беру в руки и смотрю на языки пламени. Мама нашла холсты, которые я спрятала под кроватью Фрэнки. По крайней мере, некоторые из них. Она стоит над ними во дворе, наблюдая, как они сгорают дотла. Прямо рядом с ними стоит еще одна коробка. Моя наволочка, одежда, фотографии, которые мы с Фрэнки сделали вместе и спрятали подальше — ничего из этого сейчас не узнать. Я закрываю глаза, желая, чтобы слезы, выступившие на моих ресницах, не пролились. Я не знаю, почему это причиняет боль. Давно пора было перестать чего-либо ожидать. Когда я открываю глаза, Адам пристально наблюдает за мной. Я хочу отвернуться, но его взгляд держит меня в плену. Он слегка качает головой, его голос низкий и повелительный. — Ты больше не можешь прятаться. Не от меня. Через секунду мои плечи расслабляются, и я прерывисто выдыхаю. Облегчение переполняет меня от того, что мне не нужно скрываться. Я больше не хочу. Я киваю, и он вытаскивает еще одну фотографию из стопки. Я хмурюсь, прищурившись, осматривая его с ног до головы. Этого мужчину я никогда раньше не видела, но я знаю, кто он. У него темные волосы, а на руках у него маленький светловолосый малыш, завернутый в розовое одеяльце. — Твой отец? — тихо спрашивает Адам. Я замолкаю на мгновение. Я только однажды слышала, как мама упомянула папу, и это было при Фрэнки. Она сказала, что он не мог полностью предаться Господу, что он сделал свой выбор и будет страдать вечно из-за него, но она и Фрэнки не обязаны делать то же самое. Однако в этом особенность мамы. Всякий раз, когда что-то угрожает ее убеждениям или ее путешествию на Небеса, она запрещает говорить об этом — или о нем — под нашей крышей. Она счастлива притворяться, что нас вообще никогда не существовало. — Если ты можешь называть его так, — наконец шепчу я. Откладывая фотографию, я перелистываю на заднюю часть файла и вижу копии своего свидетельства о рождении и карточки социального страхования. За этим тоже копия Фрэнки и мамы. — Что все это значит? Почему это у Райфа? Почему он наблюдал за моей семьей? Адам проводит тыльной стороной пальцев по подбородку, выражение его лица задумчивое. Он достает телефон и начинает набирать текстовое сообщение. — Он думает, что знает что-то о тебе, и он полон решимости разобраться в этом. Я прикусываю губу, скрещивая руки на груди. Я достаточно наслушалась о Катерине, чтобы понять, что он имеет в виду. — Ну, знаешь, он ошибается. Он ищет связь, которой не существует, и это только еще больше сведет его с ума, когда он это осознает. Я пытаюсь не позволять этой мысли влиять на меня, но не могу игнорировать комок нервов, сжимающийся в груди. Не только за себя, но и за мою сестру, которая невиновна во всем этом. Я видела сумасшедшую сторону Райфа. И что-то подсказывает мне, что это только проблеск. Я не знаю, сколько еще я смогу его выносить. Тень пробегает по глазам Адама, когда он замечает выражение моего лица. Проходит секунда, его взгляд пробегает по моему лицу, затем он проводит рукой по волосам и засовывает папку обратно в ящик Райфа. Его хватка оказывается вокруг моей талии прежде, чем я понимаю, что происходит, и он поднимает меня с пола, так что моя задница оказывается на столе. Я втягиваю воздух, когда он встает между моих ног, его тело согревает мое сквозь одежду. Он скользит руками под платье и обхватывает мои обнаженные бедра, его большие пальцы вырисовывают маленькие круги на моей коже. — Райф твой хозяин? — спрашивает он, наклоняясь так, что его губы почти касаются моих. — Нет, — выдыхаю я, мои пальцы находят его бицепсы и притягивают ближе. Он зажимает зубами мою нижнюю губу и посасывает, прежде чем отпустить ее. Дрожь пробегает по моему телу, поселяясь внизу живота. — Кому ты дала разрешение проникнуть тебе под кожу и заставить чувствовать? Мои глаза закрываются. — Тебе. Мягкое рычание вырывается из его груди, и его хватка впивается в мою кожу. — Ты дала Райфу право владеть какой-либо частью тебя? Тяжело сглотнув, я качаю головой. — Нет. Прикосновение исчезает с моего левого бедра, и его пальцы приподнимают мой подбородок. Он трется своим носом о мой так нежно, что я уверена, что превращаюсь в лужицу прямо у него на глазах. Затем он запускает руку мне в волосы и тянет. Сильно. Я открываю глаза и обнаруживаю, что он смотрит на меня сверху вниз, его голубые радужки горят так же глубоко, как восхитительный огонь, в который он окунул мою душу. — Каждая эмоция, которую ты вызываешь или поглощаешь, каждая реакция, которую ты позволяешь ему вызвать у тебя — это твое. Ему ничего не принадлежит. Он ничего не контролирует. Ты сама решаешь, кому дарить себя, и эта власть принадлежит только тебе. Я подавляю волну эмоций, которая подступает к горлу. Действительно ли у меня так много власти? Образы из моей жизни проносятся в голове — пренебрежение, гнев, отчаяние, боль — и я не так уверена. Но когда его большой палец нежно касается моей нижней губы, и он смотрит на меня так, будто это самые правдивые слова, которые он когда-либо говорил, я задаюсь вопросом, может быть, он прав. Может быть, у меня действительно больше власти, чем я думаю. Мое тело прижимается к нему, и одинокая слеза скатывается по щеке. Он на сантиметр ближе, проводит языком от нижней части слезинки до ресниц, и по мне пробегает дрожь.