Он останавливается прямо передо мной. — Впереди великий день. Я сжимаю зубы, когда он переводит взгляд на Эмми. — Я думал, мы говорили о новом правиле, брат. Ты не можешь смотреть на нее. Его глаза вспыхивают, и он не отвечает, но отводит от нее взгляд. — Вы, ребята, должны гордиться, — бормочу я, делая шаг к нему, пока мы не оказываемся почти нос к носу. — Действуешь за моей спиной дважды за два дня. Губы Гриффа кривятся. — Кому-то нужно было двигаться вперед, будь то ты или Райф, и ты это знаешь. Просто так случилось, что Райф — тот, у кого все идет своим чередом. Кто я такой, чтобы отказывать ему? — Тактично. Он прищуривает взгляд. — Я пришел к тебе не для того, чтобы разглагольствовать. — Так, нахуй, выкладывай уже. — Этим утром произошли некоторые изменения. Одно из твоих убийств произойдет раньше, чем ожидалось. Рычание вырывается из моего горла, и я хватаю Гриффа за воротник, прижимая его обратно к стене. — Ты не имеешь права вмешиваться в мои планы. Есть причина, по которой я их тормозил. — Да? Он сбрасывает с себя мою руку и отталкивается от стены. — Вы, ребята, может быть, и спасли мне жизнь, но когда вы начинаете относиться к цыпочке лучше, чем к своим братьям, вам нужно пересмотреть свои гребаные приоритеты. Мы с минуту смотрим друг на друга, он выглядит таким же раздраженным, как и я, и впервые за долгое время я вспоминаю. Тот день, когда я встретил Гриффа. (Четырнадцать лет) Кулаки ударяют по столу, тело подростка напрягается в ремнях, когда он борется. Катерина медленно обходит его кругом, проводя ногтем по его телу. — Так много шрамов, — шепчет она. — Бедный Гриффин. Ты так много страдал. Он раздражается, несмотря на ее уговоры, по-прежнему не говоря ни слова. Он отказывается говорить с тех пор, как она начала это интервью почти час назад. — Ты можешь драться. Ты можешь брыкаться и рычать, как животное, — бормочет она. — Но в конце концов тебе придется заговорить. Она обводит взглядом комнату. — Ты видишь это маленькое пространство? Здесь кажется тесно из-за двух клеток и моих работ, не так ли? Но это, это намного больше, чем просто комната. В этих стальных стенах заключена история. Видишь ли, у бомбоубежищ много применений, много моделей, и у этого, в частности, есть способ удерживать все внутри своих стен. Под дверью нет даже щели, чтобы пропускать запахи наружу, и такая близость позволяет моему искусству говорить со мной еще долго после того, как мои объекты уходят. Она отстраняется и резко вдыхает. — Разве ты не чувствуешь их запаха? Я закрываю глаза на долю секунды и сглатываю. Не из-за того, что она говорит, а потому, что я могу. Я чувствую их запах. София подпрыгивает, когда стальная дверь распахивается. Пальцы Лысого хватают Безымянного за руку, когда он толкает его к моей клетке. Пацан голый, пятится и руками собирает свое шмотье. Я знал, что его фотографировали; мне следовало догадаться, что они должны были быть обнаженными. Лысый собирается отпереть мою клетку, когда Катерина подходит и окидывает Безымянного взглядом с ног до головы. Она качает головой. — Я никогда не пойму использования детей в качестве сексуальных объектов. Совершенно извращенно. Она сама отпирает клетку и отходит в сторону, пропуская Лысого, чтобы впихнуть его внутрь, прежде чем запереть ее обратно. — Если Мерфи не переведет его к концу недели, переместите его обратно в камеру хранения. — Там все еще тесно. Он проталкивает одежду Безымянного через решетку, затем кивает в сторону парня на столе, Гриффина. — У нас есть его место, но уже запланировано новое прибытие, чтобы заполнить его ящик. — Разберись. Она пристально смотрит на Гриффина, и колесики в ее голове крутятся. — У меня есть идея на этот счет. Однако это займет несколько дней, затем еще неделя на подготовку его к продаже. Я не могу отвлекаться. Лысый приподнимает бровь, затем кивает и выходит из комнаты. Когда Катерина возвращается, чтобы еще немного поиздеваться над Гриффином, я обращаю свое внимание на голого парня передо мной. — Дерьмо. Я качаю головой. — На самом деле не продумал это до конца, да? Его попытка вернуть ухмылку кажется нездоровой, но теперь, когда он может уйти, я понимаю, что без нее будет полный отстой. Его взгляд перемещается на меня, но через секунду его губы приподнимаются. — Ты меня недооцениваешь, — говорит он себе под нос. Мои брови сходятся вместе. Я подражаю его спокойному тону, когда спрашиваю: — Что ты сделал? Он кивает в сторону двери, из которой только что вышел мужчина. — Помнишь его ключи? Я прищуриваюсь, осматривая его тело в поисках чего-то, что я пропустил. Даже если бы ему удалось стащить их, где, черт возьми, он мог их хранить? — Ага… Он облизывает губы, потирая живот. — Лучший завтрак, который я ел за весь год. — Ты сумасшедший сукин сын. Он ухмыляется. — Черт возьми, да. Сумасшедший сукин сын, который вытаскивает нас отсюда. Он натягивает грязные джинсы на бедра, затем плюхается на холодный пол рядом со мной. — Ты имел в виду то, что сказал обо всем дерьме, которое хочешь с ними сделать, верно? К этим ублюдкам, стоящим во главе? Я прислоняю голову к стене и представляю это, позволяя двум годам безумных желаний захлестнуть меня. То, как это разъедает мою кожу и проникает под кости, захватывает меня скорее как принуждение, чем желание. Через секунду я киваю. — Не думаю, что у меня есть выбор.