– Синьор начальник управления, это долгая история, не телефонный разговор. – Завтра в девять ко мне, вот и расскажете! Ого! Этого еще не хватало! Срочно отмазаться. – Извините, в девять утра я не смогу. – Вы шутите, не так ли? Монтальбано понизил голос и заговорщическим тоном сказал: – Это очень личное, и я бы не хотел… – Отмените! – Никак не могу, поверьте! Доктор Грюнц специально приедет из Цюриха! – Что за доктор? – Лучший специалист в этом вопросе. – В каком вопросе? Вот геморрой! В чем мог бы преуспеть швейцарский доктор Грюнц? Выкручивайся. Мути воду, Монтальбано. Старайся уйти от прямого ответа. – В полдевятого он придет ко мне, чтобы сделать даблскроксон, эффект которого, как вы наверняка знаете, длится от трех до пяти часов. Мне придется остаться дома и лежать в постели. Поэтому с утра никак не могу. – Простите, что, вы сказали, должен вам сделать доктор Грюнц? – удивленно переспросил начальник. – Даблскроксон. – А зачем? Эх, знать бы еще зачем! Монтальбано, как говорится, понесло. – Разве вы не знаете? Это западная адаптация метода, используемого индийскими йогами. В анус вставляется пластиковая трубка, которая затем… – Достаточно, я понял. Жду завтра в шестнадцать, – прервал его Бонетти-Альдериги с явным отвращением. Когда Монтальбано вернулся в Маринеллу, над морем висела лишь тонкая красная полоса заката. Прибой тяжело дышал. Чаек не было видно. После разговора с шефом у комиссара вдруг проснулся аппетит. Возможно, это такая форма компенсации. Он читал, что раньше, после эпидемии чумы, люди принимались есть и совокупляться с удвоенной силой. Можно ли сравнить Бонетти-Альдериги с эпидемией чумы? Скорее уж холеры. Открыв холодильник, Монтальбано почувствовал себя так, будто нашел спрятанный разбойниками клад. Чего только не наготовила Аделина! Баклажаны по-пармски, паста с мясным рагу, капоната, овощные котлетки, сыр из Рагузы и вяленые оливки. Очевидно, свежей рыбы на рынке не было. Он накрыл на веранде стол и, пока разогревались баклажаны и паста, выпил два бокала холодного белого за здоровье Фацио. Когда он вспомнил, что надо бы позвонить Ливии, была глубокая ночь. Спал он этой ночью плохо. В полдевятого утра, собравшись выезжать во Фьякку, Монтальбано подумал, что с его-то крейсерской скоростью, как говорит Ливия, когда хочет позлить, он приедет в больницу как раз к тому моменту, когда Фацио выпишут. Позвонил в комиссариат. – Что такое, синьор комиссар? Что случилось? – сразу встревожился Катарелла. – Ничего не случилось, Катаре, успокойся. Скажи Галло, чтобы забрал меня в Маринелле, мы едем во Фьякку. – Сию минуту, синьор комиссар. По правде говоря, Монтальбано не хотел садиться за руль, потому что нервничал. Его снедало любопытство: так хотелось узнать, что случилось с Фацио. Всю ночь он думал об этом, строя самые невероятные гипотезы и предположения. Минут через десять раздалась сирена служебной машины, летевшей на огромной скорости. Галло только дай волю погонять с мигалкой! Всякий раз, когда они мчались куда-то, Монтальбано наблюдал за Галло: тот рулил уверенно, спокойно и с явным удовольствием. Иногда, сам того не замечая, Галло принимался напевать мелодию известной детской песенки. И Монтальбано вдруг понял, что за рулем несущейся на полной скорости машины Галло становился ребенком. – У тебя в детстве была машинка с педалями? – спросил Монтальбано, когда они отъехали от дома. Галло бросил на комиссара удивленный взгляд: – Почему вы спрашиваете? – Так, завести разговор. – Нет, никогда. Я очень хотел, но отец не мог купить, денег всегда не хватало… Может быть, поэтому… и он устыдился своих мыслей. Просто он подумал, что страсть Галло к быстрой езде была компенсацией того, чего ему не хватало в детстве. Ну, как в американских фильмах, когда тебе объясняют, что герой стал насильником, потому что сам в детстве пережил насилие. Раньше подобные мысли не приходили ему в голову. Прав Паскуано: он стареет, и мозги становятся дряблыми, как мускулы, как кожа… Взгляд Монтальбано упал на спидометр: 170. – Ты не слишком гонишь? – Хотите, сбавлю? Комиссар хотел сказать «да», но пересилило желание поскорее увидеть Фацио. – Нет, только будь осторожен, я не хочу оказаться в палате рядом с Фацио. Больничные коридоры были для комиссара настоящим лабиринтом. Не потеряться в них он не мог, как ни старался. Всегда аккуратно справлялся, на какой этаж, на каком лифте подниматься, в какое отделение заходить… И за короткий отрезок пути от стойки информации до лифтов забывал абсолютно все, что услышал. Поэтому, поднявшись на лифте А вместо Б, он неизбежно попадал в отделение нейрохирургии, а не травматологии. А дальше начиналась игра в лабиринт. Он шел по каким-то коридорам, открывал какие-то двери, пугая пациентов и выслушивая в свой адрес много лестных замечаний… Он не изменил себе и на этот раз. Через полчаса бесплодных поисков, взмокший от пота и злой, он встретил на своем пути медсестру. Лет тридцати, высокая, светловолосая, синеглазая, длинноногая, словом, как в сериалах про медицинские будни. Они столкнулись уже второй раз, и девушка, пожалев комиссара, вид у которого был несчастный, как у сироты из Бурунди, спросила: – Вы кого-то ищете? – Да. – Куда вам надо? Я вас провожу. Монтальбано мысленно пожелал, чтобы Господь послал ей победу в конкурсе «Мисс медсестра», а когда настанет ее час, распахнул ворота рая. Медсестра привела его прямо к палате Фацио. Комиссар тихонько постучал, никто не ответил. Он подождал немного – тишина. Что, если Фацио перевели в другую палату? Как быть? У кого узнать? Он решил проверить, есть ли кто в палате. Осторожно, как вор, потянул дверную ручку, но в этот миг дверь открылась, и на пороге появилась синьора Фацио. – Давайте поговорим в коридоре, – шепнула она, закрывая за собой дверь. – Что такое? – обеспокоенно спросил Монтальбано. У синьоры Фацио был усталый вид, и комиссару показалось, что в волосах у нее прибавилось седых прядей. – Мой муж сегодня плохо спал. Его мучили кошмары. Доктор сказал, что вам можно поговорить с ним не больше пяти минут. Извините, синьор комиссар, но… – Я прекрасно вас понимаю. Не волнуйтесь, я не буду утомлять его, обещаю. Вдруг рядом с женой Фацио как из-под земли выросла внушительного роста медсестра. Не здороваясь, недобро посмотрела на комиссара, потом на часы: – Пять минут. У вас ровно пять минут. Время пошло! Весьма оригинально, посещение по секундомеру. Синьора Фацио закрыла за спиной у Монтальбано дверь палаты. Она поняла, что мужчинам нужно побеседовать наедине. Удивительная женщина! Фацио спал или лежал с закрытыми глазами. С перебинтованной головой он походил на пилота первых лет аэронавтики в глухом шлеме. Открытым оставалось только лицо. Единственное отличие – шлем у Фацио был из марли. Монтальбано показалось, что Фацио похудел и осунулся. У изголовья кровати стоял железный стул. Комиссар осторожно сел. Что делать? Будить или подождать? Ужасно хотелось узнать, что расскажет Фацио, но и будить его было жаль. Пусть поспит, сон важнее, чем расследование. В этот момент Фацио открыл глаза и посмотрел на Монтальбано. – Комиссар… – сказал он каким-то далеким, усталым голосом, в котором, однако, чувствовалась радость. – Привет, – растроганно ответил Монтальбано. И взял в свои руки руку Фацио. Так они посидели молча, радуясь встрече. Потом Фацио заговорил: – Я ничего не помню… – Расскажешь все, когда вспомнишь. Ничего страшного. Но Фацио не сдавался: – Я только помню, что мне позвонил… мы были знакомы раньше… он танцор… мы вместе учились в школе… – Как его имя?