– И что? Моя дражайшая супруга нашла эту статуэтку и передала тебе? Ты ее хочешь вернуть? – Нет, другую. Но дело в том, что эту статуэтку, похоже, ищет кто-то не очень хороший. Помнишь, Снежана просила тебя сдать на анализ шиповник, который заваривала ее соседка перед сном? – Помню. Это был такой бред, что я даже не стал его слушать. – А ты вообще в последнее время перестал слушать то, что говорит твоя жена, – вздохнула Лиля. – Впрочем, дело не в этом. Точнее, разумеется, в этом, но сейчас я говорю про другое. – Лилька, как с тобой Серега живет, я не знаю. – Зимин неожиданно взмок, потому что все его предупреждающие об опасности встроенные датчики сейчас моргали, вращались и бешено вопили. – Но ты можешь не тянуть кота за причиндалы и рассказать обо всем по порядку? – Миш, дело в том, что я по просьбе твоей жены сдала этот шиповник на анализ, и в нем нашли веронал. Вашу соседку действительно травили, и очень похоже, что умерла она не своей смертью, упав с лестницы. Так что Снежана была права. А так как она обладает огромным любопытством и тягой к справедливости одновременно, то эта взрывоопасная смесь толкнула ее провести расследование, что именно оказалось причиной столь пристального интереса к квартире старушки. И выяснила, что это старинная пуговица с четырнадцатью изумрудами высочайшей чистоты, которая была спрятана в одной из четырех кружевных фарфоровых балерин. – Какие балерины? Какое расследование? – Зимин практически застонал. У него разом заболели все зубы. Ну почему, почему Снежана не берет трубку? – Лилька, как ты могла сдать шиповник на анализ и ничего мне не сказать? – Сначала я не верила, что в нем что-то найдут, а потом очень строго велела Снежане обязательно все тебе рассказать. Особенно после того, как ее стукнули по голове. – Что-о-о-о? Так, все, тебе удалось меня взбесить. Поэтому будь добра, рассказывай все с самого начала и по порядку. И Лилия Лаврова послушно все ему рассказала. Когда она закончила, Зимин какое-то время молчал, пытаясь осмыслить масштаб катастрофы. Если бы он мог, он бы сейчас ударил свою давнюю соратницу и подругу. Не могла же она, имея столь солидный стаж работы в следствии, не понимать, насколько опасно то, что задумала Снежана. Почему она ее не остановила? Впрочем, что это он, уж ему, как никому другому, известно, что остановить ее невозможно. Но рассказать ему, Зимину, она была просто обязана. – Так, – сказал Зимин, вставая. – Поехали к Ирине Григорьевне. Мы должны выяснить, куда ее дочь отправилась сегодня и почему у нее не работает телефон. Только погоди, я попрошу у ребят раздобыть распечатки ее последних звонков. Нужно восстановить по минутам, когда и с кем она встречалась. К тому моменту, как они с Лилей добрались до квартиры Машковских, Зимину уже скинули перечень телефонных звонков его жены. Для начала он набрал последний номер, но этот телефон тоже оказался выключен. Тогда он перезвонил по предпоследнему телефону и, слушая гудки, попросил Лилю: – Подожди, я хочу попробовать поговорить хоть с кем-то до того, как зайду в квартиру. Неправильно пугать Ирину Григорьевну еще больше. Она и так расстроится. Они остановились на площадке между первым и вторым этажом, расположившись у подоконника. В трубке что-то щелкнуло, и Зимин, услышав мелодичный, довольно приятный женский голос, включил громкую связь, чтобы Лиле тоже было слышно. – Алло, я вас слушаю. – Здравствуйте. Меня зовут Михаил Евгеньевич Зимин, я следователь, работаю в Следственном комитете. Могу я узнать, с кем разговариваю? – Вы следователь, который не знает, кому звонит? – Голос в трубке усмехнулся. – Если я потрачу немного времени, то, несомненно, узнаю. Дело в том, что у меня этого времени нет. Вы можете представиться? – Могу. Белокопытова Александра Дмитриевна. Я врач, если это имеет значение. – Врач? – Зимин вдруг снова испугался, правда, уже по другому поводу. Снежана что, больна? – Да, кардиолог. Правда, живу и работаю в Санкт-Петербурге. Сюда приехала повидать родителей. А что случилось? Зимин выдохнул. Нет, здоровье тут ни при чем. Но тогда что может быть общего у Снежаны с этой женщиной? – Простите, но я не могу найти свою жену, а вы были предпоследним человеком, с которым она сегодня разговаривала. Это было в районе десяти утра. Мне бы хотелось узнать, о чем именно вы говорили. – Вы – муж Снежаны? – В голосе собеседницы послышалось удивление. – Хотя да, она говорила, что ее фамилия по мужу Зимина. Но я не очень понимаю, почему вы так волнуетесь? – Потому что моя жена ввязалась в доморощенное расследование преступления и может быть в опасности, – сказал Зимин, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. – Кстати, предупреждаю вас, что если вы имеете к этому какое-то отношение, то очень об этом пожалеете. – Преступление? – недоуменно уточнила Александра Белокопытова. – Мы не говорили ни о каком преступлении. Мы обсуждали клад, который оставил в России военнопленный Клеменс Фальк для своей возлюбленной Надежды Строгалевой, и тех, кто может юридически претендовать на него. Надежда Андреевна была моей учительницей, и так уж получилось, что судьба свела меня с ее незаконнорожденной дочерью. Я рассказала Снежане все, что знаю об этой истории, а она в ответ поделилась со мной тем, что было мне неизвестно. Вот и все. Никакого преступления в этом нет. – Преступлением является предумышленное убийство Лидии Андреевны Кудрявцевой, в девичестве Строгалевой, – ответил Зимин скучным голосом. – Об этом моя жена вам не говорила? – Нет. – Теперь в голосе собеседницы звучала тревога. – Снежана рассказала мне о смерти Лидии Андреевны, до ее прихода я про это не знала. Но она и словом не обмолвилась о том, что это убийство. – Да. Это убийство. Скажите, у вас нет подозрения, кто может быть к этому причастен? Кто, кроме вас, знал историю об изумрудах? – Моя пациентка, та самая, что приходится Надежде Андреевне дочерью. Ее зовут Анна Валентиновна Шувалова. Ей рассказал про клад ее отец Клеменс Фальк. Естественно, что также знает ее сын Павел и его жена Ольга, а также, подозреваю, двое их детей, которые тоже уже достаточно взрослые. Они живут в Питере. Все пятеро. Зимин быстро записывал в блокнот, который всегда носил с собой. – Я, приехав в Вологду перед Новым годом, рассказала историю с украденной статуэткой своему бывшему мужу. Он тоже ученик Надежды Андреевны. И еще одному нашему другу. Но это произошло, как я теперь понимаю, уже после того, как Лидия Андреевна умерла. Мы не виделись тридцать лет и встретились случайно в парке. Видите ли, рассказанная Шуваловой история объясняла слова Надежды Андреевны, сказанные нам троим перед ее смертью. Точнее, обращалась она только к Саше Баранову, а мы просто находились рядом. – Расскажите подробнее. Белокопытова послушно рассказала. Лилия и Зимин обменялись быстрыми взглядами. – Итак, этот друг и ваш муж тоже были в курсе этой истории. После разговора с моей женой вы с ними связывались? – Нет, не успела. С Сашей Барановым мы должны встретиться сегодня вечером. Мы договорились поужинать в ресторанчике, и я намеревалась за трапезой обо всем ему рассказать. А моему мужу я бы сообщила об этом при случае, потому что мы не так уж часто общаемся. – А родителям? Родителям вы рассказали про пуговицу с изумрудами? – Нет. К ним эта история не имеет отношения. А просто так раскидываться чужими тайнами я не привыкла. Профессия, знаете ли, не позволяет. – То есть в нашем городе про клад знали только три человека: вы, ваш бывший муж и ваш друг? Его собеседница явно не была дурой, потому что немного помолчала, осознавая, что именно значит его вопрос. – Еще вчера я бы ответила на этот вопрос положительно, – решилась она наконец. – Но Снежана рассказала мне, что сейчас в Вологде находится один немец, который в курсе этой истории, и, по ее мнению, он заинтересован в поиске клада. Она называла его имя. Пауль Майер. Следователь Михаил Зимин всегда гордился тем, что его невозможно чем-либо удивить. И тем не менее только что это произошло. Пауль? Пауль Майер? Новый муж его первой жены? Человек, с которым Ксюша на днях должна уехать обратно в Германию? Он-то тут каким боком? Белокопытова объяснила каким. Что ж, эту информацию стоило осмыслить. – Александра Дмитриевна, а где вы сейчас находитесь? – Дома. После того как Снежана ушла, я никуда не выходила. – Хорошо. Вы можете прислать мне номер телефона Александра Баранова и Александра Белокопытова, чтобы я не тратил время на поиски? – Да, конечно. – Тогда отправьте мне их, пожалуйста. И еще. Я прошу вас никому не звонить и ничего не предпринимать, пока я не пойму, где моя жена и что с ней произошло. Хорошо? – Хорошо. На том и распрощались. – Твоя жена неугомонна, – с легким раздражением проговорила Лиля. – Она все-таки поперлась к Белокопытовой, хотя я категорически запретила ей это делать. Не удивлюсь, если с двумя оставшимися С она успела состыковаться тоже. – Судя по распечаткам ее звонков, нет, – ответил Зимин, успевший получить от Александры номера телефонов и сверить их с имеющимися у него данными. – Тот последний номер, по которому она звонила, не принадлежит ни одному из этих Александров. – И что теперь? Поднимемся в квартиру? – Мне и тут хорошо. Я понимаю, что в глазах Ирины Григорьевны буду во всем виноват. – А ты, разумеется, ни при чем. – Я этого не говорил. Хотя ты тоже хороша. Как ты могла мне не рассказать о том, что моя ненормальная жена ведет расследование. – Миша, вообще-то она тебе об этом говорила, пусть и не напрямую. Просто, зная ее, можно было догадаться, что, получив у тебя от ворот поворот, она будет ломиться в другие двери. И согласись, что, судя по тому, что происходит, права была она, а не мы с тобой. Старушку-то, похоже, действительно, убили. И не мне тебе рассказывать о необходимости неотвратимости наказания. – Да плевать мне на неотвратимость наказания! – заорал Зимин и тут же осекся, поскольку его баритон разнесся по всему подъезду, отражаясь от высоких потолков и многократно усиливаясь. – Если с ней что-то случится, как мне жить? – Тогда не ори, а действуй, – хладнокровно ответила Лиля. – Думай как, а я пока спущусь к девочкам в ателье. Возможно, она к ним заходила. Возможно, они что-то знают. – Ладно, а я все-таки пойду сдаваться Ирине Григорьевне. Снежана, уходя, могла ее о чем-то предупредить. – Иди, я сбегаю в ателье и приду к вам. Ирина Григорьевна восприняла известие о пропаже дочери спокойно, лишь побледнела немного и прижала к себе проснувшуюся внучку. Зимин уже видел свою тещу в экстренной ситуации и знал, что истерить, заламывать руки и отвлекать на себя внимание она не будет. Не из того теста сделана. Однако когда Снежана уходила из дома, пожилая женщина спала, а потому о планах дочери ничего не знала и куда та могла пойти не имела понятия. Лилия Лаврова поднялась в квартиру Машковских спустя десять минут. Ее поход в ателье был более результативным. Заместительница Снежаны Лида имела полезную привычку постоянно смотреть в окно, а потому видела выезжающую из двора машину такси, в которой сидела ее начальница. Так, куда бы Снежана ни отправилась, эта точка находилась на некотором расстоянии от ее дома, иначе она бы пошла пешком. Зимин вознес хвалу небесам за это обстоятельство и снова позвонил коллегам. Еще через десять минут у него был адрес, по которому чуть менее двух часов назад уехала его дражайшая жена. Еще спустя пять минут ребята пробили, что квартира по этому адресу принадлежит недавно скончавшейся Барановой Елене Николаевне. Итак, она все-таки отправилась на встречу ко второму С, хотя звонил ей кто-то другой. – Поехали, – скомандовал Зимин Лиле. – Я вызываю опергруппу. Ирина Григорьевна, пожалуйста, вы, главное, не волнуйтесь. Я обещаю вам, что ее найду. – Давно пора, – не совсем понятно ответила его теща. Прыгнув в машину, Зимин набрал номер Александра Баранова. Тот ответил сразу и, если судить по звукам, к которым Зимин в минуты максимальной опасности был особенно чувствителен, находился где-то на улице. По крайней мере, в телефоне отчетливо раздавался птичий гомон. Ну надо же, первые числа марта, а птицы уже поют. Это значит, что весна совсем скоро. – Слушаю вас, – сказал Баранов. – Говорите. – Александр Петрович, с вами говорит следователь Зимин. Я расследую дело об убийстве Лидии Андреевны Кудрявцевой. Это сестра вашей учительницы Надежды Строгалевой. – Убийство? Вы хотите сказать, что тетю Лиду убили? – В голосе Баранова не звучало ничего, кроме непомерного удивления. – Но зачем? Ах да… Eine Notiz, Statuette, Taste…