– Да. Три С. Один из которых стал моим мужем, а второй без боя меня уступил, чтобы пропасть на тридцать лет. Впрочем, это не важно. Дело в том, что Надежда Андреевна умерла на наших глазах. Мы трое были у ее постели в тот день. И перед самой смертью она сказала по-немецки три слова: записка, статуэтка и пуговица. Мы тогда никак не могли понять, что это означает. И только после того, как Анна Валентиновна рассказала мне историю, услышанную от ее родного отца, часть головоломки встала на место. Правда, так и непонятно, что означало слово «записка». – Когда Надежда Андреевна уезжала в Ленинград рожать, она встретилась с Клеменсом. – Да, я знаю. Именно тогда он раскрыл ей тайну статуэтки. – Да, но он передал ей записку, в которой объяснил, где именно спрятал кружевную танцовщицу. – Вот как? – Теперь Белокопытова смотрела очень внимательно. – Про записку Анна не в курсе. А раз так, значит, и Вернер тоже. Могу я узнать, откуда о ней знаете вы? – Совершенно случайно, – вздохнула Снежана. – Дело в том, что в тот день, когда я разговаривала с Лидией Андреевной накануне ее смерти, она подарила мне одну из трех танцовщиц, что стояли у нее в гостиной на пианино. Когда я через мою тетю узнала остальную часть истории от господина Фалька и услышала, что пуговица с изумрудами была спрятана внутри фарфоровой фигурки, я машинально перевернула ту, что теперь есть у меня. Отверстие в ее основании оказалось замазанным, и внутри я нашла ту самую записку. – С ума сойти! – воскликнула собеседница. – И что же, там было описано точное место, где Клеменс Фальк вделал в стену свое сокровище? – Да. И теперь, как я понимаю, возникает интересная юридическая коллизия, кому именно принадлежит очень ценная вещь. Изначальным ее владельцем был лейпцигский торговец мехами Марк Шварцман, и его потомок Пауль Майер явно претендует на то, чтобы владеть раритетным сокровищем. Шварцман подарил ее Фридриху Фальку, и Вернер его прямой наследник. Клеменс оставил ее Надежде и их будущему ребенку. Значит, эта ваша знакомая Анна тоже может претендовать на спрятанный клад. Потеряв дочь, Строгалева не стала доставать пуговицу, видимо решив, что не имеет на нее права. Но Лидия Андреевна была ее единственной наследницей, а после ее смерти все имущество отписано племяннице ее мужа Ирме Константиновне. Та уже собирается вселить в квартиру свою дочь, не дожидаясь положенного для вступления в права наследования полугода, так что вряд ли удастся взломать стену в квартире, не поставив их в известность. Белокопытова вдруг рассмеялась. – Да, вы совершенно правы. Для того чтобы посмотреть, как будет вести себя этот террариум единомышленников, нужно запастись попкорном. Тем более что есть еще один человек, который может предъявить на пуговицу свои права. Это мой одноклассник и друг Саша Баранов. Именно ему перед смертью Надежда Андреевна пыталась объяснить, где и что надо искать. Она явно хотела оставить сокровище Сашке, просто не успела. И если мы с Белокопытовым выступим свидетелями, то Сашка может принять участие в дележе. Пожалуй, надо ему об этом рассказать. – А вы общаетесь? Снежана обрадовалась, что наконец-то может сделать следующий ход. Идущий по кругу разговор, в котором обсуждалось то, что она уже и так знает, ее утомил. – Да, встретились случайно несколько дней назад. Вы знаете, это было лучшее, что произошло со мной за всю жизнь. Такое чувство, что мы словно и не расставались, хотя не виделись тридцать лет. Так, совсем горячо. – А Александр Баранов что, в Вологде? – Да. Приехал в январе на похороны матери. У них были сложные отношения. Когда-то она выставила его из дома, и Сашка совсем бы пропал, если бы не Надежда Андреевна. Она его приютила, дала образование, поддерживала в нем стремление стать моряком. И вот он, выйдя на пенсию, вернулся. И я встретила его в парке. Он стоял и смотрел на окна строгалевской квартиры. И эта встреча перевернула всю мою жизнь. Глаза Белокопытовой сияли. Сейчас она выглядела гораздо моложе своих пятидесяти двух лет. Перед Снежаной сидела красивая, счастливая и, кажется, влюбленная женщина. Она даже залюбовалась. Впрочем, мысли ее тут же свернули на менее романтическую тему. Итак, Александр Баранов, знавший о существовании пуговицы в стене, после долгого отсутствия вернулся в город и прохаживался возле дома Лидии Андреевны. Она уточнила у собеседницы, когда именно это произошло. Получалось, что как раз в тот день, когда старушка умерла. Интересно, доказывает это его вину или нет? И эта Саша… Можно ли быть уверенной в том, что пуговицу ищет не она? Или все ее располагающее поведение не более чем для отвода глаз, а на самом деле это она травила Лидию Андреевну вероналом? – Саша, – спросила Снежана, решившая идти напролом. – Вы говорили, что бывали у Лидии Андреевны незадолго до ее смерти. Скажите, а вы видели у нее на кухне красивую жестяную банку из-под кофе. Такую разукрашенную листьями с металлической проволокой. – Да, видела, – чуть растерянно ответила Белокопытова. – Лидия Андреевна держала в ней шиповник. Она любила перед сном пить отвар для успокоения нервов. Бац-бац – и в дамки. Значит, и про шиповник эта милая женщина в курсе. И что это дает? А ничего. – Простите, а какое это имеет значение? – Никакого, просто вспомнилось. Банка красивая. Мне Марина, наследница Лидии Андреевны, обещала ее подарить. – Ну, значит, подарит. – Саша, я очень благодарна вам. Спасибо, что потратили на меня время. Конечно, поручение своей тетушки я не выполнила и доложить господину Фальку будет совершенно нечего, но вы добавили к этой истории несколько деталей, которые я не знала. – Пожалуйста. Вы тоже рассказали мне немало интересного. Например, про записку. Если вы не против, то я поделюсь вашим рассказом с Сашей. С Барановым. И, если можно, мы попросим вас, чтобы вы нам ее показали. – Конечно. Мой телефон у вас есть. Вы звоните когда хотите, и мы обязательно договоримся о встрече. Распрощавшись с Александрой Белокопытовой и ее отцом, Снежана отправилась домой, по дороге размышляя обо всем, что ей удалось узнать. Продвинуться в своем расследовании ей удалось незначительно. Она вновь вспомнила, что надо позвонить Зимину и рассказать, ведь Пауль Майер может представлять опасность. Было бы здорово, если бы муж заехал к ним на обед. Есть надежда, что при маме он не будет орать на нее так уж сильно. Однако Зимин не взял трубку. Ладно, перезвонит. Она успела вернуться домой до того, как мама и Танюшка возвратились с прогулки, а потому накрыла стол к обеду, то и дело поглядывая на телефон, однако муж все не звонил. Ладно, терпит до вечера. Пообедали они втроем, затем Снежана уложила Танюшку спать, а сама села за свое панно, но не успела начать плести, потому что у нее наконец-то зазвонил телефон. Однако это оказался не Зимин. Высветившийся на экране номер был Снежане незнаком. – Да, – сказала она. – Я слушаю вас. – Снежана, здравствуйте. – Голос в трубке был мужской и довольно приятный. – Вы меня не знаете, но мне бы очень хотелось с вами встретиться. Нам нужно поговорить. – Простите, а вы кто? – спросила Снежана, внезапно испугавшись. – О чем вы хотите со мной поговорить? – Меня зовут Александр Баранов. Снежана поняла, что Александра Белокопытова исполнила свое обещание. О ее визите она рассказала своему однокласснику и другу практически сразу. И он, как она и предсказывала, захотел ее увидеть. – Да, конечно, Александр, я готова с вами встретиться, – ответила она. – Если хотите, вы можете зайти ко мне сегодня же вечером. Один или с Александрой. Он помолчал, словно раздумывал над чем-то. – Простите, Снежана, а не могли бы вы приехать ко мне? Мне кажется, что так будет удобнее. Что ж, к Белокопытовой она ходила сама, почему же второй С должен быть исключением. Пока Танюшка спит, она вполне успеет обернуться, зато, когда найдется Зимин, у нее будет еще более полная информация. – Хорошо, Александр. Я готова приехать прямо сейчас. Только записку, которую я обещала показать Александре, я сегодня не привезу. Она у… моей подруги. Надо же, она только что чуть не проболталась, что записка в Следственном комитете. Нет, права Лиля, в сыщики и шпионы она не годится. Ее телефонный визави немного помолчал. – Хорошо. И это мы обсудим тоже. Записывайте адрес. Быстро собравшись, Снежана заглянула к маме, чтобы предупредить, что снова ненадолго уходит, но та прикорнула на диване в гостиной, и будить ее она не стала, решив, что успеет вернуться до того, как девочки, старшая и младшая, проснутся. Кроме того, если мама увидит, что она куда-то ушла, то волноваться не станет, решив, что дочь спустилась в ателье, да и телефон под рукой. Квартира Александра Баранова располагалась в одном из спальных микрорайонов, поэтому пришлось вызвать такси. Через полчаса Снежана уже подъезжала к нужному ей дому. Когда она зашла в подъезд, перезвонил Зимин, но она скинула звонок. Сейчас ей уже было неудобно разговаривать. Она даже рассердилась на мужа, который в последнее время всегда и все делал не вовремя. Поднявшись на шестой этаж, она нажала на кнопку звонка, дождалась, пока немолодой, полноватый, заметно лысеющий мужчина откроет ей дверь, и шагнула через порог. Мозг послал ей сигнал опасности, но расшифровать его Снежана не успела. Дверь мягко захлопнулась за ее спиной. Она сделала пару шагов и обомлела, увидев на стоящем в коридоре комоде две фарфоровые статуэтки: кружевные пачки балерин были украшены сиреневыми и желтыми цветами. Это были танцовщицы, пропавшие из квартиры Лидии Андреевны после ее смерти. * * * Наши дни. Зимин Зимин злился. Его самостоятельная жена не брала трубку, и почему-то его это волновало. Хотя почему «почему-то». Он всегда волновался, когда она не отвечала на его звонок сразу, потому что все неполные три года их знакомства боялся, что с ней что-то случится. Этот страх был иррациональным, потому что никаких особых предпосылок для него не имелось. Снежана была взрослым, самостоятельным и достаточно рассудительным человеком, а не маленькой неразумной девочкой, и тем не менее каждый раз, когда она брала трубку позднее чем через три звонка, его бросало в дрожь. Даже за дочерей – старшую и младшую – он боялся меньше. Просто шестое «отцовское» чувство всегда подсказывало ему, что с ними все в порядке, а когда дело касалось Снежаны, хваленая зиминская интуиция молчала. Он знал, что виноват перед ней. Последние несколько месяцев он вел себя совершенно по-скотски, но только потому, что отчаянно ревновал жену к ее самостоятельности, к тому, что она востребована не только им, но и клиентами, к ее успеху, к финансовой независимости и многому другому, что позволяло ей существовать сепаратно от него. Он осознавал, что это комплекс, сознательно взращенный в нем Машей, его первой женой, и мучился от того, что выглядит как тигр, приученный прыгать в горящее кольцо, и все равно прыгал, потому что не мог себя преодолеть. Он думал, что если сбежит в свою квартиру, спрячется в берлоге, не будет каждый день, возвращаясь с работы, видеть жизнерадостную жену и слышать постоянный звон ее проклятых коклюшек, напоминающий, что она мировая знаменитость, звезда, черт бы побрал все на свете, то ему станет легче. Легче не стало ни на йоту. Он лишь отчаянно скучал и почти перестал спать, потому что ворочался в постели часами, не в состоянии заснуть без жены под боком, несмотря на каменную усталость. Ксюша видела, что с ним что-то происходит, но не понимала, что именно, и помочь не могла. Да особенно и не хотела, если честно. За те три года, что его девочка провела вдалеке от него, она отвыкла от отца. А еще очень выросла. Это было невероятно, но Зимин с облегчением принял известие, что она скоро уедет, вернется в Германию вместе с прикатившим в командировку Паулем. Как он и подозревал, за ее желанием остаться дома, с отцом, крылась банальная причина – ссора с молодым человеком. Ксюша улетела в Россию на новогодние каникулы, а ее парень повел себя как-то неправильно, из-за чего она взбрыкнула, психанула и заявила, что останется пока жить на родине. И Зимин, и Маша согласились с ее капризом, а молодой человек начал обрывать телефон и признаваться в любви. Как и следовало ожидать, молодежь помирилась, и теперь дочь спала и видела во сне тот день, когда снова сможет увидеть своего возлюбленного. Маша, сидя в Лейпциге, только посмеивалась, потому что, обладая материнской мудростью, заранее знала, чем все кончится, а Зимин чувствовал себя полным дураком, который из-за неправильных вводных разрушил свою жизнь. Он знал, что его решение пожить с Ксюшей отдельно Снежана восприняла болезненно. Наверное, это действительно выглядело со стороны не очень красиво: оставить жену и дочь, чтобы переехать со старшим ребенком в старую квартиру. Фактически вернуться к прошлой жизни. Это выглядело так, словно он сбежал, да так и было. Только на самом деле сбегал он от самого себя. От себя убежать не удалось, а без Снежаны он скучал так отчаянно, что даже сам себе удивлялся. И еще тревога за нее стала постоянной его спутницей, особенно в последнее время, хотя он и не мог объяснить почему. Ничего необычного не происходило, ее безумные фантазии по поводу неестественной смерти старушки-соседки прошли бесследно, а тревога становилась все более острой, практически непереносимой. Вот и сейчас она вгрызалась в голову, вызывая тупую боль, от которой не было спасения. Зимин снова набрал ее номер, но если в первый раз она скинула его звонок, то сейчас телефон оказался выключен, что было совсем уже необъяснимо. Она не любила оставаться без связи и никогда не выключала телефон. Может, сел? Он кинул взгляд на часы. Без пятнадцати три. Танюша еще не проснулась после своего дневного сна, значит, пока нельзя позвонить Ирине Григорьевне и узнать, где ходит ее самостоятельная дочь. Надо подождать хотя бы час, а еще лучше заехать к ним, ведь уже пару дней из-за работы у него это не получалось. Да, решено. Сейчас он закончит все свои дела и поедет к семье. Дверь кабинета открылась, и в него заглянула Лилия Лаврова, его давняя боевая подруга, а еще редкостная заноза, периодически задорно предлагающая ему перестать валять дурака. Из-за того что он и сам знал, что именно валяет дурака, это замечание бесило его до крайности. И он огрызался и старался избегать общения с Лилией, потому что они со Снежаной были правы, а он нет. – Миш, ты в ближайшее время к Машковским собираешься? – спросила редкостная заноза, и Зимин тут же ощетинился, выставив колючки, как почувствовавший опасность еж. – А что? Лиля зашла в кабинет, подошла к свободному стулу и плюхнулась на него, изящно пожав плечами. – Ничего. Просто мне нужно вернуть Снежане ее статуэтку, а я никак не могу выкроить время, чтобы к ней заехать. Решила передать через тебя. – Какую статуэтку? – не понял Зимин. – Лилька, давай признавайся. Вы с моей благоверной за моей спиной затеяли что-то? Лицо Лили вдруг стало серьезным. – Миша, а она что, так тебе ничего и не рассказала? – О чем, ради всего святого? Лаврова, ты меня пугаешь! Теперь по Лилиному лицу было видно, что она находится в некотором смятении, и это пугало особенно, потому что смятение для нее было совершенно нехарактерно. – Снежана узнала от своей соседки совершенно потрясающую историю, случившуюся в 1948 году и сейчас получившую неожиданное продолжение. Речь идет о старинном кладе, который отец соседки, сам того не зная, привез после войны из Германии в качестве военного трофея, а немецкий военнопленный, в которого умудрилась влюбиться его старшая дочь, узнал свою фарфоровую статуэтку, в которой была спрятана очень дорогая вещь, стащил ее, а потом спрятал.