Зайдя в уже знакомую до мелочей прихожую, Снежана достала телефон, открыла соцсеть, зашла на страницу Зимина, оттуда к Ксюше и быстро долистала фотографии до нужной. На ней дочь ее мужа стояла в обнимку с матерью и представительным светловолосым мужчиной с аккуратной бородкой. Паулем Майером. – Скажите, вот этот человек у Лидии Андреевны бывал? Домработница взяла в руки телефон, всмотрелась, задумчиво пожевала губы. – Ферт-то этот? Захаживал. Я прибираться как раз закончила, а тут он в дверь звонит. Я ему открыла, он Лидию Андреевну спросил, голубушку мою. Она к нему и вышла. – А как он представился? Что сказал? – Чего не знаю, того не скажу. Я ее позвала да и ушла сразу. Нет у меня привычки такой – чужую беседу слушать. А потом я его еще раз видала. Но уже на улице. Это было, когда я еду на поминальный стол готовила, но он сюда не поднимался. Я в окно его увидала. Он во дворе покрутился да и ушел. Если у домработницы не имелось привычки подслушивать чужие разговоры, то про подружку Марины этого не скажешь. Снежана заметила, что та навострила уши, хотя изо всех сил старалась делать незаинтересованный вид, и снова подумала, что где-то уже видела эту женщину. Может, та приходила в ателье? Правда, заказчицей точно не была, всех своих клиенток Снежана хорошо помнила в лицо. Впрочем, сейчас важно было совсем не это. Пауль Майер, прямой потомок Марка Шварцмана, приходил к Лидии Андреевне и до, и после ее смерти. Это, конечно, не доказывает его вину, но выглядит подозрительно. Ужасно не хочется этого делать, но надо звонить Зимину. Снежана бросила взгляд на часы и охнула. Ровно десять. Она все-таки опоздала. – Спасибо, Галина Михайловна, я побежала, потому что меня ждут. Марина, если вы не возражаете, то я заберу свою коробку из-под печенья позже. Не хочу сейчас снова подниматься к себе. – Да, конечно. Галя, вы мне покажете, какую именно коробку я потом должна буду отдать? У тети Лиды в доме хранится огромное количество всяких жестяных емкостей. Шагнувшая к двери Снежана снова остановилась. – Да! – сказала она с жаром. – Некоторые такие красивые. К примеру, Лидия Андреевна показывала мне совершенно потрясающую банку из-под кофе, вручную расписанную в какой-то восточной технике. Такие яркие листья с прожилками из витой проволоки. Филигранная работа, такая красивая. – Не знаю, для меня это просто старый хлам, – засмеялась Марина. – На мой взгляд, упаковка имеет чисто утилитарную функцию и, выполнив свое назначение, должна уничтожаться. Иначе в квартире копится куча барахла, съедающего пространство. Или я просто долго жила в маленькой квартире, где каждые пятьдесят сантиметров имели значение. Не знаю. Мы планируем переезд сюда, в квартиру тети, потому что с тремя детьми в нашей двушке никак не разместиться, но, чувствую, хлам отсюда нам придется вывозить несколько дней. Так что, если хотите, я подарю вам эту банку из-под кофе. – Да, спасибо, – лицемерно согласилась Снежана, знавшая, что никакой банки в квартире нет. Получается, Марина этого не знала. Или просто притворяется? Господи, как понять? Какое это трудное дело – собирать информацию и делать выводы. – Все, до свидания. Я уже опоздала просто неприлично. Она выскочила из квартиры, кубарем скатилась с лестницы, толкнула подъездную дверь, очутилась на морозной улице, свежевыпавший снег на которой немного слепил глаза, быстрыми шагами пошла, почти побежала в нужную сторону, внутренне ужасаясь своему неприличному опозданию. Мелькнула мысль позвонить мужу сейчас, по дороге, пока не ясно, насколько затянется встреча, которая еще не началась. Снежана достала из кармана телефон, но нажать на кнопку не успела, потому что он зазвонил у нее в руке. Белокопытова. – Доброе утро, Снежана, – услышала она приятный голос пока незнакомой женщины. – Я звоню уточнить, ждать ли мне вас. Если вы не придете, то я займусь своими делами. – Нет-нет, я уже бегу, – извиняющимся тоном сказала Снежана. – Александра Дмитриевна, простите меня за опоздание, обычно я крайне щепетильна в этих вопросах, просто меня задержала соседка. Я буду через десять минут. – Не торопитесь, – со смешком в голосе успокоила ее Белокопытова. – Я никуда не тороплюсь, и еще пять минут ничего не решают. Я просто хотела узнать, не передумали ли вы. Если нет, то я дома и вас жду. Отключившись, Снежана прибавила шагу. По здравом размышлении, она решила сейчас мужу не звонить. Во всем, что касалось дела, Зимин был редкостным занудой, а потому наверняка начнет выспрашивать детали и задавать уточняющие вопросы. Если же еще добавить головомойку, неминуемую после того, как он узнает про нападение на лестничной площадке, то за то время, пока Снежана будет идти до дома Александры, они точно не уложатся. Нет, сначала она добудет дополнительную информацию, которая ляжет в общую картину отдельными кусочками пазла, а уже потом позвонит мужу и во всем ему сознается. Конечно, влетит ей знатно, но и молчать дальше нельзя. Если Лидию Андреевну убил Пауль Майер, то он опасен для Ксюши. И Зимину требуется это знать, чтобы позаботиться о своей дочери. К подъезду, где жили Шапкины, Снежана подошла в пятнадцать минут одиннадцатого. Не так уж сильно она опоздала, хотя нужно будет снова попросить прощения. Она позвонила в домофон, и ее пустили внутрь. Нужная квартира оказалась на третьем этаже. Загодя открыв дверь, на пороге уже стояла женщина лет пятидесяти, красивая и очень приятная. Не обманул голос. – Проходите, – сказала она, пропуская Снежану в квартиру. Та зашла внутрь и увидела немолодого мужчину, седого, когда-то красивого, видно, что сейчас не очень здорового. – Знакомьтесь, это мой папа, Дмитрий Васильевич. – Очень приятно. Меня зовут Снежана Машковская. То есть по мужу я Зимина, но так и не привыкла представляться новой фамилией. – Очень вас понимаю, я после замужества привыкала к тому, что я больше не Шапкина, а Белокопытова, года три, не меньше. – Александра засмеялась. Смех у нее тоже был приятный, звонкий, располагающий к себе. – И после развода не стала менять фамилию. Решила, что с ума сойду переучиваться обратно. Да и подумала, что одна фамилия с дочерью в будущем избавит меня от многих проблем. Снежана невольно вздохнула. А вдруг у нее впереди тоже развод. И что? Она останется Зиминой, чтобы иметь с Танюшкой и будущим ребенком одинаковую фамилию, к которой так и не привыкла? Или с облегчением снова станет Машковской? «С облегчением»… Что ж, по крайней мере, самой себе она только что сказала правду. Неужели она действительно так подумала о разводе? Получается что? Она не хочет больше жить со своим мужем? Думать об этом, впрочем, сейчас не стоит. Ее настойчиво приглашали пройти в гостиную, и, сняв полушубок, который она надела с «парадными» черными брюками, и ботиночки на меху, она послушно прошла за хозяйкой в гостиную, оказавшуюся типичной советской, с мягким уголком и довольно объемной стенкой, как в просторечии назывался в годы ее детства мебельный гарнитур. Видимо, лицо ее невольно отразило испытываемое удивление, потому что хозяйка улыбнулась. – Мои родители – люди старомодные. Тут все так же, как было в тот год, когда я окончила школу и уехала учиться в Питер. Вы знаете, двум врачам в конце восьмидесятых – начале девяностых годов было не так-то просто учить ребенка в большом городе. Мне даже комнату в коммуналке снимали, чтобы я, единственная балованная дочь, не узнала ужаса студенческой общаги. От незапланированной беременности и раннего брака, оказавшегося не очень удачным, как всегда и бывает, меня это, правда, не уберегло. – Поздние браки тоже не всегда бывают удачными, – вздохнула Снежана, все еще ошарашенная открытием, что про возможный развод она подумала с облегчением. – Наверное, это лотерея, и так можно сказать вообще о любых отношениях. – Белокопытова тоже вздохнула, видимо вспомнив что-то свое. – А вообще, если честно, основная проблема заключается в том, что очень часто мы, глядя на человека, словно не видим его. То есть видим, конечно. И вроде даже знаем про его отношение, и принимаем это как должное, а спохватываемся лишь тогда, когда теряем. – Лицом к лицу – лица не увидать, – вздохнула Снежана. – Да-да, Есенин был прав. Великое видится на расстоянии. И хорошо, если ты успеешь это оценить, когда еще можно что-то исправить. Возможно, Александра имела в виду что-то личное, но Снежана вдруг решила, что она говорит про свою учительницу Надежду Андреевну и ее несчастную любовь к Клеменсу Фальку, которую Строгалева пронесла через жизнь, а когда окончательно потеряла надежду – умерла. Надежда потеряла надежду. Разум на мгновение погрузился в невольный лингвистический каламбур, но Снежана заставила себя сконцентрироваться и вернуться к тому важному разговору, ради которого сюда пришла. – Александра Дмитриевна, у меня будет к вам просьба. Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о вашей классной руководительнице. Дело в том, что у меня есть пожилая родственница в Швейцарии, и семья ее друга, к сожалению давно скончавшегося, узнала, что она бывала в нашем городе, а потому попросила собрать информацию о том времени, которое он здесь провел. Его звали Клеменс Фальк. По тому, как вздрогнула Александра, Снежана поняла, что той знакомо это имя. Что ж, уже немало. – Вы можете звать меня просто Сашей. Но в телефонном разговоре вы сказали моей маме, что готовите книгу про Надежду Андреевну. Что-то поменялось? Снежана прикусила язык. Ну да, когда врешь, нужно быть готовой к тому, что тебя поймают. Нет, наверное, прав Зимин, не годится она в сыщики, может, действительно, не надо и начинать. – Одно другого не исключает, – проговорила она, чуть нервно. – Просто сказать про книгу проще, чем объяснить сложные связи моей тети с семьей Фальк. Но вы можете убедиться, что я не вру. Достаточно забить в поисковик имя моей тетки, чтобы понять, что она действительно существует и в своем преклонном возрасте регулярно втягивается в авантюры. Татьяна Елисеева-Лейзен, могу дать и английскую транскрипцию имени. – Погодите, вас же зовут Снежана Машковская. Это вы пару лет назад нашли кружевную карту, на которой было отмечено место нахождения старинного сапфирового креста? – воскликнула Белокопытова. – Я читала об этом случае, и мы с родителями даже ходили в музей, чтобы посмотреть на этот крест. И ваша тетушка из Швейцарии, кажется, была похищена в ходе этой удивительной истории. – Да-да. Именно под впечатлением от этой истории господин Вернер Фальк и попросил через тетю, чтобы я собрала информацию о том времени, которое его отец провел в вологодском лагере для военнопленных. Я не могу вести официальное расследование, только любительски собирать информацию, поэтому сделала то, что возможно, сходила в школу, где работала Надежда Андреевна, и там мне назвали трех ее любимых учеников, в том числе вас. – Расследование чего? – спросила Александра и, видя Снежанино недоуменное лицо, уточнила: – Вы сказали, что не можете вести официальное расследование, но сбор информации о военнопленном, жившем здесь семьдесят пять лет назад, не подходит под это определение. Тогда что именно вы расследуете? Снежана уже во второй раз прикусила язык. Несомненно, Александра Белокопытова была очень умной женщиной. Ее нельзя недооценивать. – Я немного не так выразилась, – попыталась выкрутиться она, стараясь улыбаться обезоруживающе. – Разумеется, речь идет просто об информации. – Наверное, вам было бы лучше поговорить с сестрой Надежды Андреевны. Ее зовут Лидия, и она, как мне кажется, была знакома с господином Фальком. Конечно, в те годы она была совсем еще ребенком, а потом много лет работала за границей, но все-таки наверняка является гораздо лучшим источником, чем я. Я могу сказать вам, где она живет. Снежана немного подумала, стоит сейчас сказать правду или лучше смолчать, и решила, что хуже не будет. Ей нужно вывести собеседницу на откровенность, а сделать это можно, только будучи откровенной самой. – Я встречалась с Лидией Андреевной, – сказала она. – Дело в том, что мы живем в одном подъезде. Наша квартира расположена над квартирой Строгалевых. И Лидия Андреевна успела мне рассказать историю любви Надежды и Клеменса до того, как умерла. Лицо Александры Белокопытовой изменилось. – Как умерла? Когда? Я видела ее совсем недавно. Действительно не в курсе или притворяется? – Неделю назад, во вторник. Я была у нее накануне, а вы? – Я? – Александра на мгновение запнулась. – Мы виделись в субботу или в воскресенье, кажется. Боже мой. А я так и не решилась ей рассказать. А теперь уж ничего не изменишь. Нет, я, конечно, понимала, что она человек пожилой, но Лидия Андреевна выглядела совершенно здоровой. Ни на что не жаловалась. Впрочем, о чем это я. – Саша, а о чем вы не успели ей рассказать? – мягко спросила Снежана. Белокопытова рассеянно посмотрела на нее. – О том, что у нее есть племянница. Видите ли, так случайно получилось, что судьба свела меня с пациенткой, оказавшейся дочерью Клеменса и Надежды. Ее зовут Анна Шувалова, ее отец разыскал ее в середине девяностых годов, и они успели несколько раз встретиться до его смерти. Она рассказала мне об этом, узнав, что я из Вологды. Но наотрез отказывалась встречаться с Лидией Андреевной. Вслед за отцом она считала Надежду Андреевну предательницей. Не смогла простить, что та от нее отказалась. Чувства Снежаны находились в полном смятении. Вспоминая свой разговор с соседкой, она прекрасно понимала, как бы та обрадовалась, узнав, что ребенок Клеменса и Надежды нашелся. Она с такой горечью говорила о том, как сестра искала девочку и не нашла. Анна Шувалова общалась с отцом, а значит, могла знать о пуговице. Интересно, поделилась ли она этой информацией со своим лечащим врачом? Может быть, поэтому искать раритетную вещицу начали только сейчас. Пока все сходилось. Белокопытова познакомилась с Шуваловой, получила нужную информацию, приехала к родителям в родной город, встретилась с Лидией Андреевной и, поняв, что та ничего не знает о сокровище, разработала хитроумный план, как достать статуэтку из стены. Если принять эту версию за рабочую, становится понятным, почему Александра так и не рассказала старушке о существовании племянницы. Не хотела, чтобы та узнала о реликвии, которую Клеменс оставил ее сестре, передав записку с описанием точного места расположения клада. Однако в этой стройной версии была одна нестыковка. Никто лучше Клеменса Фалька не знал этого точного места. Если преступник получил информацию от Анны Шуваловой, то тоже должен был знать, где именно спрятана статуэтка. Зачем тогда он несколько ночей подряд возвращался в квартиру старушки, подвергая себя ненужному риску? Он мог в первую же ночь сломать стену, достать статуэтку и скрыться. Проснувшись утром, Лидия Андреевна увидела бы следы взлома, но даже если бы она вызвала полицию, то не смогла бы пояснить, что именно могли у нее искать. Она не знала о пуговице. Нет, что-то не сходится. Это точно. – Господин Фальк говорил моей тете, что его отец нашел Анну. Но это удивительно, что вы тоже с ней знакомы. Такие совпадения обычно являются знаковыми. А Шувалова говорила своему сводному брату о знакомстве с вами? Александра пожала плечами: – Я не знаю. Мы с Анной не обсуждали, рассказала она о нашем случайном знакомстве или нет. Она действительно очень болезненно относится ко всему, что связано с ее биологической матерью. – Саша, – начала Снежана, решившись. – Я буду говорить начистоту. Дело в том, что Вернера Фалька интересует одна вещь, которую его отец украл в доме Строгалевых и, спрятав, оставил в России. – Вы про старинную пуговицу с изумрудами? – воскликнула Белокопытова. – Да-да, я тоже в курсе, мне Анна рассказала. – А она знает тоже от Вернера? – Нет, от своего отца. Да, пожалуй, Вернер действительно не хочет с ней это обсуждать, потому что Анна не проявляет к этой истории с кладом совершенно никакого интереса. Правда, по ее рассказам я поняла, что и Вернер Фальк поставил крест на этой старой истории. Получается, я ошибалась и он все-таки намерен найти пуговицу? – Да. И не он один. Если вы в курсе истории появления этой ценной вещички в доме Фальков, то не будете удивлены, что пуговицей интересуется потомок ее настоящего владельца, передавшего ее отцу Клеменса. Он приходил к Вернеру Фальку, он часто бывал в Вологде, более того, он и сейчас здесь. И вряд ли это может быть простым совпадением. – Какая детективная история, почти шпионская. – Белокопытова улыбалась, но глаза у нее были какие-то тревожные. – Если честно, меня этот аспект происходящего взволновал не так уж и сильно. То, что Лидия Андреевна до самой своей смерти не знала о том, что у нее есть племянница, кажется мне гораздо более важным. И весьма печальным. Она была очень замкнутым человеком, после смерти мужа осталась совсем одна, и я все думаю, как бы она радовалась, если бы Анна согласилась с ней познакомиться. Да и в том, что они бы вдвоем съездили на могилу Надежды Андреевны, тоже заключалась бы высшая справедливость. Она была хорошим человеком и очень несчастным. Надломленным жестоким отцом и судьбой. А пуговица… Мы обсуждали с ребятами… Я имею в виду своих школьных друзей… – Три С, – улыбнулась Снежана. В глазах собеседницы опять мелькнуло и пропало какое-то странное выражение. То ли горькое, то ли злое.