– По понятным причинам этого мы вам сообщить не можем. Отправляйтесь с нами, если иначе никак, но мы не раскроем вам место назначения, пока этот пароход не отойдет от берега. Собственно говоря, мы рассчитывали на то, что они поедут с нами. Мы все еще не знали, кто отправил нам те сообщения и зачем. Весьма вероятно, что впереди нас ждала западня, и в таком случае присутствие людей Солсбери могло лишь сыграть нам на руку. Шеф немного помолчал, погрузившись в раздумья, – хотя сделано это было исключительно для того, чтобы утвердить авторитет. В конце концов он отошел в сторону. – Я позволю вам сесть на этот корабль. Но не сомневайтесь, мы будем за вами приглядывать. Капитан Джонс свистнул, и мелкий юнга примчался, чтобы забрать наш багаж. Шеф и его подручный – буду звать его Бобом – дождались, пока мы взойдем на борт, а затем поднялись сами. – Черт… – буркнул Макгрей, едва ступив на натертую палубу. Мне показалось или в ту же секунду лицо его позеленело? Шеф и Боб, переглянувшись, гоготнули. Клоустон взял Макгрея под руку. – Пойдем, дам тебе кое-что от тошноты. Я проследовал за капитаном в кают-компанию. Пока я спускался вниз, мне почудилось, что где-то вдалеке каркнул ворон. Я велел капитану Джонсу держать курс на восток, пока береговые огни не пропадут из виду, а когда это случится, обратиться ко мне за дальнейшими указаниями. До того момента называть наш пункт назначения я не стану. Шефу это не понравилось, о чем он сообщил мне в крайне резких выражениях. Не будучи расположенным долее находиться в компании людей Солсбери, я направился в собственную каюту, которая оказалась куда опрятнее, чем я ожидал. Благодаря полированному дереву, бронзовой оковке, небольшому письменному столику и узкой, но весьма уютной койке эта комнатка являла собой уголок покоя и безмятежности. Я горько пожалел, что воспользоваться ею мне довелось в таких неприятных обстоятельствах. Я пролежал в койке весь следующий час, хотя уснуть так и не смог, а затем ко мне постучался капитан Джонс, пришедший за указаниями. Позади него стоял Шеф. И даже тогда, глубокой ночью и в нескольких милях от берега, я не сумел заставить себя назвать место, куда мы следовали. Меня охватила паранойя. Я достал записную книжку и нацарапал в ней «Керкуолл, Оркн. о-ва». – Есть, – сказал капитан Джонс. Он ушел, но Шеф остался и, глядя на меня с издевкой, зажег тонкую сигарету. – Вы плохо слышите? – огрызнулся я. – Можете идти. Он исчез в темном коридоре, усмехнувшись перед этим самым раздражающим образом. Я лег в кровать, надеясь уснуть, но любой отдых теперь казался бесполезной тратой ценного времени, которого у нас оставалось все меньше и меньше. Вполне возможно, что этой самой поездкой мы лишь приблизим собственную смерть. Вскоре я представил себе, как лежу на гильотине лицом вверх и смотрю, как лезвие медленно опускается вниз, с каждой секундой все ближе подползая к моей нежной шее. При этой мысли меня кольнуло страхом, и я резко сел. Я знал, что после такого уже вряд ли усну, поэтому решил использовать время с умом. Я схватил фляжку, записную книжку, три смятые записки и отправился в уютную кают-компанию. К счастью, ни Шефа, ни Боба там не было. Я сел за узкий стол и плеснул себе спиртного в один из прилагавшихся к фляжке стаканчиков. Сделав заслуженный глоток, я разгладил на столе записки и принялся их рассматривать. Все три представляли собой клочки бурой оберточной бумаги, небрежно оторванные от большого листа. Я вертел записки и так и сяк и заметил, что верхний край одной из них идеально совпадает с левым краем другой. Я стал по-всякому прикладывать к ним третью записку, пока не обнаружил, что один из ее краев тоже укладывается в эту головоломку. Значит, все они были оторваны от одного листа приблизительно в одно и то же время. Я перевернул их, дабы осмотреть с обратной стороны. Наружная сторона у всех записок была светлее: эта бумага уже явно была в употреблении, в нее что-то заворачивали и, вероятно, даже пересылали обычной почтой. Возможно ли, что эти сообщения в тот момент уже присутствовали на изнаночной стороне обертки? Если так, то их могли прислать издалека. К примеру, из логова ведьм? Я взял записки и поднес их поближе к настенному светильнику. Некоторые фабрики все еще помечали свою оберточную бумагу водяными знаками. Я держал бумажки в каком-то дюйме от рожка, изучая их вдоль и поперек, каждую складочку и волокно. Стоя так, я ощутил, что корабль постоянно качает, и вмиг понял, отчего Макгрею было так плохо. И в этот момент я разглядел – или мне так показалось – очертания оттиска. Изогнутая линия на самом краю записки, доставшейся Клоустону. Походило на почтовый штемпель, но ужасно бледный. Словно чернила просочились сквозь бумажный ярлык сверху, на котором, собственно, штемпель и… – Инспектор! Я подскочил от испуга, врезался головой в низкий потолок и зарычал от досады. Развернувшись – из глаз все еще сыпались искры, – я увидел в дверях стройную фигуру Клоустона, наблюдавшего за мной. – О, инспектор, приношу свои извинения! Я вас напугал? Потирая ушибленную голову, я сел. – Излишний вопрос… – Верно, – сказал он, нервно улыбаясь. – Простите меня. У меня не получилось уснуть. Я оставлю вас, если вы нуждаетесь в уединении. Тон у него был пристыженный, и я вспомнил, как обвинил его в оранжерее. Я спрятал записки в нагрудный карман и решил, что нам следует помириться. – Все в порядке, доктор. Прошу, садитесь. – Клоустон сел, вид у него был по-прежнему нервозный. – Как там наш… друг? – спросил я. – Крепко спит, – сказал он и поставил на стол маленький бутылек с лауданумом[9]. – Хотите? Крошечные дозы безвредны и весьма благотворны для нервов. Я воочию наблюдал, к чему приводит пристрастие к лаудануму, и поклялся, что никогда не стану полагаться на подобные средства ради того, чтобы сохранить самообладание. Я взялся за свой виски. – Этого лекарства мне вполне достаточно, – сказал я и поднял стаканчик. – Желаете угоститься? Клоустон поворошил бороду. – Давно отказался от этого дела… но в сложившейся ситуации уместно и некоторое послабление… – Да уж, – сказал я и протянул ему еще один стаканчик, наполненный до краев. Мы подняли тост, и я заметил, что рука доктора немного дрожит. Он опустошил полстакана одним глотком. – Вы в порядке, доктор? Он, заметно уставший, тяжко вздохнул. – Я… переживаю. – За мисс Макгрей? Он ответил не сразу – некоторое время молча разглядывал свой стаканчик и игру света на его серебристом ободе. – Обычно стараешься не привязываться к пациентам… – шепотом сказал он. – Но… – Подобное не может не волновать – иначе вы не были бы человеком, – сказал я, вспомнив кошмары по мотивам некоторых из недавних моих дел, которые все еще донимали меня[10]. – Я знаю, что вы были другом семьи Макгреев еще до того… несчастья. – Верно, – сказал он и, печально вздохнув, допил и робко подвинул стаканчик в мою сторону, чтобы я снова его наполнил. – Как вы с ними познакомились? – спросил я, наливая ему виски. – Возможно, мои выводы поспешны, но вы не производите на меня впечатления человека из привычного круга общения покойного мистера Макгрея. – Вы абсолютно правы. Он владел земельными угодьями и винокурнями, я же всегда был человеком науки. Нас свел случай. – Какой же? – Я лечил мужчину… который был как-то с ним связан. Джентльмена из Нового города, который поддерживал лечебницу средствами – в обмен на мои услуги и конфиденциальность. Как-то раз он устроил у себя в доме большой званый вечер. Тогда-то я и познакомился с покойным Джеймсом Макгреем. – Отец Макгрея – на светском мероприятии? Клоустон горько усмехнулся. – Тогда он в первый и последний раз посетил званый вечер в Новом городе. Человеком он был, скажем так, грубой выделки. – Каков отец, таков и сын? Клоустон покачал головой. – Материнское воспитание несколько сгладило острые углы Адольфуса. – Боже! – Но покойный мистер Макгрей был хорошим человеком. Жестким в том, что касалось дел, вспыльчивым, и в выражениях он не стеснялся – да; но воля у него была несгибаемая, он был верен друзьям и предан своей семье. Прямо как Девятипалый, подумал я. Бедный доктор совсем приуныл. Он сам потянулся к фляжке и налил себе еще порцию. – Он не заслужил ни такой смерти, – пробормотал он, – ни презрения, с которым к нему относились. – Клоустон сделал еще глоток. – Лучшим шансом для семейства попасть в приличное общество была мисс Макгрей. Она была невероятно мила и искренне любила все то, что положено любить благородным леди, – пение, танцы, живопись, верховую езду… И – что ж, вы сами ее видели. Она весьма прелестна. От того, как он это произнес, на щеках моих выступил румянец. Похоже, виски уже ударил ему в голову. – Я не раз слышал, как мужчины в «Нью-клабе» шепотом обсуждали ее привлекательность, а леди отмечали, что семейству очень повезет, если в мужья ей достанется уважаемый человек. Он погрузился в воспоминания, и взгляд его потеплел, но затем он посмотрел на свой стакан, и лицо его снова помрачнело. – Увы, этому уже не бывать. Эти слова повисли в воздухе, смешавшись с неумолчным рокотом двигателя и редкими всплесками волн. Клоустон заморгал и внезапно вскочил с места, будто его ужалили. – Вот ведь я, – сказал он, нервно улыбаясь, – только и делаю, что зубы вам заговариваю. Вам же явно есть чем заняться. Прежде чем я успел что-либо ответить, он ушел, словно устыдившись всего того, что только что мне рассказал. Я уставился на качающуюся дверь, думая о том, что стоило бы расспросить его подробнее. Наш добрый доктор, похоже, был полон секретов. Несмотря на все волнения и крутившиеся в голове вопросы, я был до того изнурен, что уснул ровно в ту секунду, когда голова моя коснулась жесткой подушки. Снилось мне, однако, нечто чудовищное; предо мной явилась уродливая Червонная Королева из «Алисы в Стране чудес» – столь же гротескного вида, какой я воображал ее в детстве, когда читал эту книгу. Она держала руку на рычаге гильотины, а я лежал под сверкающим лезвием. К счастью, меня разбудила усилившаяся качка. Карманные часы показывали пять минут шестого утра, так что пытаться уснуть более не имело смысла. Я ополоснул лицо, оделся и направился в кают-компанию. Капитан Джонс уже был там, курил сигарету и разогревал внушительного вида кофейник. Для человека, всю ночь простоявшего у штурвала, вид у него был поразительно свежий.