Кэролайн опустила на стол чашку с блюдцем, глаза ее наполнились слезами. До того момента я и не вспоминал о женщине, которая заботилась о ней с самого детства. Я и имя-то ее забыл. Я чувствовал себя ужасным глупцом, и меня хватило лишь на то, чтобы протянуть ей свой носовой платок. Кэролайн спрятала в нем лицо и расплакалась. Никакой истерики напоказ, только сдержанный ручеек усталых слез, куда более горький, чем безудержные рыдания. Столь же сдержанно она промокнула глаза, и черты ее снова ожесточились. – Она была здесь, – процедила Кэролайн. Платок слегка приглушал ее голос, но в нем все же слышалась мрачная, грозная нота, которой мы не могли не заметить. Я нахмурился. – Она? О ком вы? – Женщина, которая виновна в этом, – прошипела она. – Та, что гналась за мной, когда моя бедная Берта… Она не смогла сдержать всхлип, однако слез в ее глазах больше не было. Хмурое лицо ее сложилось в суровую, недобрую гримасу. Нужды в объяснениях не было. Перед глазами у меня сразу возник образ той высокой женщины в плаще, с которой Кэролайн не сводила взгляда, стоя у экипажа; той, в капюшоне, расшитом золотом. Я собирался продолжить расспросы, но в этот момент в столовую вошли Шеф и Боб, и Кэролайн тотчас выскочила из-за стола. Одного лишь взгляда хватило, чтобы понять – обсуждать свои злоключения в присутствии этих двоих она не желала. Не пожелал бы и я. Как и Макгрей, они сразу же набросились на еду, но то, как они ее поглощали – жадно, разрывая мясо голыми руками, – возмутило меня куда больше. Шеф снова заметил, что я за ним наблюдаю (похоже, на это у него было особое чутье). А еще он увидел, что Кэролайн по-прежнему утирает слезы. – Она сказала вам, какого черта тут делает? – раздраженно бросил он. – Не могли бы вы последить за своим… – Заткни свою пасть! – взревел Макгрей, заглушив мои слова. – Не видишь, что ли, девушка расстроена! Шеф усмехнулся: – Напомнить вам, кто жаждет вашей смерти? – Ох, само собой! – разошелся Девятипалый – голос его звучал на октаву выше, когда в нем звенел сарказм. – Ведь щетка для сортира, которая у тебя вместо усов, так нас отвлекает, что мы совсем забыли про жирную корову! Спасибо… э-э… как тебя там зовут? – Зачем тебе понадобилось мое имя? – Чтобы, когда ты мне понадобишься, не пришлось орать: «Эй ты, говно усатое!» – Можешь звать меня Шефом, – ответил тот – стало быть, это прозвище изобрел кто-то до меня. – Ха! Размечтался, урод. Буду звать тебя Фуй. Шеф насупился. – Да что это за слово вообще такое? – Без понятия. Приходит на ум, когда я вижу твои сраные усишки. Я нетерпеливо засопел. – Довольно любезностей. Что вы сделали с телом? – Выкинули в море, – ответил Шеф с пугающим равнодушием. – Просто взяли и выкинули? – спросил Макгрей. – Нет, конечно, – сказал Шеф. – Сначала карманы его обыскали. – Он кивнул своему коллеге: – Покажи им, что мы нашли. – Прошу, называй второго Бобом, – сказал я Макгрею, пока не разразилась очередная перепалка. Боб вывалил содержимое своих вместительных карманов наружу. Там были монеты, пакетик дешевого табака, подсумок с патронами… и маленький пузырек из зеленого стекла. Макгрей тотчас схватил его и поднес к свету. Я подошел к нему, чтобы лучше рассмотреть этот предмет. Пузырек был закупорен пробкой и запечатан воском, но ни ярлыков, ни пометок на нем не было, а внутри плескалась мутная жидкость с темным осадком. – Я бы не стал это здесь открывать, – сказал я. – Сначала его надо тщательно изучить. Макгрей в кои-то веки согласился со мной и сунул пузырек к себе в карман. Шанс воспользоваться им по назначению ждал его впереди – но довольно нескоро. – При нем были и деньги, – сказал Шеф. – Мы отдали их на нужды клиники. – Револьверов не было? – спросил я. – Один точно был – это я знаю, – сказал Макгрей, кивнув на свое перевязанное плечо. – Но мы этого говнюка довольно быстро обезоружили. Я нахмурился. – Всего один револьвер? Несколько… необдуманно с их стороны. – Вероятно, они считали, что это будет легкая работенка, – сказала Кэролайн. – Их легкое нападение, – Макгрей горько вздохнул, – для всех нас закончилось ранениями, а для одного бедолаги – пожизненным увечьем… Не хотел бы я оказаться здесь, когда эти проклятые гадюки решат выступить против нас во всей своей мощи. – Поэтому вернемся к моему вопросу, – сказал Шеф, сверля Кэролайн взглядом – на сей раз возмутительно сальным. – Какого черта вы тут делаете? Она запрокинула голову, будто вопрос этот был пощечиной. Я сгорал от желания узнать, что она ответит, но мне не хотелось, чтобы эти дикари, состоявшие на службе у премьер-министра, допрашивали ее как преступницу. К счастью, эта проблема решилась без моего вмешательства. – Увы, с этим вам придется разобраться позже, – сказал Клоустон, стремительно вошедший в столовую. – Есть куда более срочное дело, которым нам нужно заняться немедля. – Мрачный донельзя, он посмотрел на нас с Макгреем в упор. – Собственно, оно нас сюда и привело. Мисс Макгрей. Девятипалый выскочил из-за стола, случайно толкнув его, отчего чашки и кувшины заплясали. – Но тебе к ней нельзя! – вспылил доктор Клоустон. – Это лишит нашу затею смысла. У Макгрея разве что пар из ушей не пошел. Заскрежетав зубами, он схватил ближайший стул, намереваясь запустить им в стену. – Я запрещаю тебе крушить это место! – прогремел доктор Клоустон, наставив на Макгрея дрожащий палец. Его оглушительный выкрик напугал всех нас. Я и не подозревал, что он способен на такую сцену. Ошарашен был, кажется, и сам доктор – он выдохнул и успокоился. И, оправив сюртук, сказал: – Можешь разнести в щепки мой кабинет, но здешним людям, кроме этой клиники, податься некуда. Один мой добрый санитар и так уже изуродован на всю жизнь. Макгрей прикусил губу, голубые глаза его пылали гневом, грудь ходила ходуном. Мы безмолвно наблюдали за ним, опасаясь, что он в любой момент потеряет самообладание. И тут кое-что случилось. Ладонь Кэролайн робко коснулась руки Макгрея – этот жест, краткий и робкий, бросился мне в глаза, словно спичка, вспыхнувшая в абсолютной темноте. Он посмотрел на нее едва ли не в оцепенении. Я боялся, что он сорвется – ударит ее или еще что похуже. Но вместо этого по лицу его пробежала тень… пожалуй, стыда – и он вернул стул на место. И снова тяжело задышал. – Фиалка в порядке? – в конце концов спросил он, в голосе его все еще слышалась злость. – Да, – твердо ответил Клоустон. – Я тебе уже говорил. Как только мы приехали, я сразу же пошел к ней. Ты сам это видел. – Она, наверное, проснулась, – сказал Макгрей. – Верно, и была весьма встревожена. Что вполне объяснимо. Я опередил Макгрея: – Она знает, что мы здесь? Что… ее брат здесь? Клоустон покосился на меня. – Я… надеюсь, нет. – Надеетесь? – возопил Макгрей. – Ты не особенно тихо себя ведешь, – заметил я. Макгрей выбросил руку вперед, будто намереваясь придушить меня, но все-таки сдержал порыв. – К сожалению, инспектор Фрей прав, – сказал Клоустон. – Когда я был у нее, я не упоминал о присутствии здесь кого-либо из вас, но правда заключа… Он внезапно осекся, будто ему не хватило воздуха. На миг я решил, что он сейчас прослезится, и вспомнил его проникновенную речь на пароходе. Похоже, он по-настоящему переживал за эту бедную девушку. – Правда в том, что… – Он закрыл глаза и сглотнул. – Я не знаю, до какой степени она осознает происходящее вокруг нее. Опять-таки я могу лишь сказать, что она очень взволнована. Я дал ей успокоительное, но совсем небольшую дозу. Думаю, больше лауданума давать ей не следует, если вы намерены добиться от нее хоть какого-то… ответа. От одного лишь упоминания задуманного все мы напряглись. Боб и Шеф, не будучи в курсе ситуации с Фиалкой, единственные вели себя непринужденно, продолжая угощаться завтраком. Я бросил хмурый взгляд на Клоустона: – Вы по-прежнему считаете, что нам стоит попробовать устроить ей допрос? Даже после нападения? В лучшем случае она забьется в угол, где примется раскачиваться, а в… – А в худшем? – перебила меня Кэролайн, похоже, уязвленная моими нелицеприятными словами.