– Он на вашей стороне! – взревел Макгрей в тот самый миг, когда сестра наставила ружье на Шефа. Тот поднялся на ноги, заковылял вперед и подобрал с земли свой револьвер. Я перевел взгляд на заснеженное поле, внезапно испугавшись за Кэролайн, которая все еще была в экипаже. Она стояла там, окаменев и вцепившись в дверь коляски, бледная настолько, что кожа ее, казалось, светилась в темноте. С беспримесным, необъяснимым страхом она провожала взглядом ведьму в расшитом золотом капюшоне. К моему облегчению, ведьме и двоим ее приспешникам было не до Кэролайн. Они бежали на восток и через несколько секунд уже стали почти неразличимы во тьме. Шеф и медсестра, наставив на них оружие, палили, пока не закончились патроны, и лишь тогда установилась тишина, которую нарушали только морской бриз и волны, что бились в ближайшую отмель. 13 Ни разу в жизни глубокий вдох не приносил мне столько удовольствия, как в тот момент, – несмотря даже на невыносимую боль в запястье. – Вы ранены? – спросил кто-то у меня за спиной. То была Кэролайн, она смотрела на мою повисшую руку. Она все еще была смертельно бледна, ее колотила дрожь, глаза бегали, будто бы не подчиняясь ей. Я почему-то залился румянцем. – Ка-кажется, ему ваша помощь нужнее, – буркнул я, кивнув на лежавшего в снегу санитара. С его кожи все еще поднимался дымок. Тут из клиники вышел Клоустон, и они с Кэролайн бросились к бедному парню и помогли ему встать. На той стороне шеи, которая была мне видна, у него отсутствовала кожа, и на этом месте пульсировали алые, обожженные мышцы. – Миссис Дженнингс, – крикнул Клоустон, – соду, сейчас же! Сестра Дженнингс тотчас поставила ружье у порога и ринулась внутрь. Хоть и занятый помощью раненому санитару, Клоустон все же успел кивнуть Девятипалому: – Твоя сестра в порядке, но мне пришлось дать ей успокоительное. Помоги мистеру Фрею. Макгрей на секунду застыл с приоткрытым ртом, а затем натужно, протяжно выдохнул. Он согнулся, уперся руками в колени и отдышался. Никогда прежде я не видел на его лице такого облегчения. Если не отвлечь его разговором, то он может и расплакаться, подумал я. – Ты слышал доктора, – сказал я с притворным сарказмом. – Помоги мне. Девятипалый выпрямился и тут же обратился в прежнего сурового себя. – Ох, да. Тебе личико поцарапали? – Да этот черт мне руку сло… Ой, забудь. И нужно, чтобы кто-нибудь убрал приспешника ведьм, которого… Я оглянулся – Шеф с Бобом уже волокли мертвеца куда-то во тьму. Шеф, внезапно разволновавшись, ощупал свой нагрудный карман, словно был напуган, что потерял что-то. Он поднял взгляд и заметил, что я наблюдаю за ним. Он тотчас оскалился, и глаза его, казалось, вспыхнули в свете огней клиники. Вид его навел меня на мысль о гиене, которая тащит падаль прочь, чтобы попировать у себя в логове, – и я поежился. Макгрей хлопнул меня по плечу, отчего я вздрогнул, и искренне, пусть и торопливо прошептал: – Спасибо, вы вовремя успели. – Они только что напали? – спросил я, придерживая руку и морщась от боли. – Мы встретили вашу повозку. – Ага. Мы очень быстро сюда добрались и велели санитарам нести дозор. Не успей мы сюда… – Не закончив предложение, Макгрей покачал головой и поежился. – Пойдем, отведу тебя к медсестре. – Спасибо, – сказал я и обвел взглядом простиравшееся вокруг нас снежное поле, истоптанное, в пятнах крови и черной смолы. – И это безобразие тоже лучше поскорее прибрать. Местная полиция наверняка заявится сюда с вопросами. Констебли действительно явились, дабы расследовать происходящее, и мы решили, что с шотландцами лучше пообщаться шотландцу (кроме того, Девятипалый был целее прочих). Он рассказал полиции Керкуолла, что мы из Отдела криминальных расследований, но приехали сюда, чтобы навестить его сестру; что мы не имели ни малейшего понятия о природе и причинах появления зеленого огня; что привлекшие всеобщее внимание оперативные меры, предпринятые нами в соборе, основывались на «профессиональном инстинкте» и «искренней тревоге за безопасность горожан». Не знаю, как ему удалось с серьезным видом произнести всю эту вопиющую ложь. Когда начальник полиции поинтересовался у него, почему он приехал «навестить сестру» в компании трех вооруженных мужчин, и потребовал объяснений, каким образом нам удалось выбраться из собора незамеченными, Девятипалый в качестве ответа предъявил ему стерлинг. Полицейские собирались задать еще какие-то вопросы, но, когда Макгрей отсыпал им еще денег, убрались восвояси. Я слушал их разговор, прижавшись ухом к ближайшей двери. Всем остальным пришлось спрятаться, ибо вид у нас был кошмарный: Харриса подстрелили в руку и ногу (то была наша с Шефом заслуга), а у меня, вдобавок к уродливой ссадине на щеке, было сломано запястье. Макгрею попали в плечо, но пуля лишь задела его, и он сумел замаскировать рану. Впрочем, наши ранения были ерундой в сравнении в тем, что выпало на долю Артура – санитара, которому кислотой обожгло шею. Можно было лишь порадоваться, что мы были в клинике, где ему немедленно оказали помощь. Сестра Дженнингс почти час вымывала кислоту ледяной водой, сам же бедолага отключился благодаря лаудануму и виски. Довольно долго невозможно было даже смягчить рану мазью или успокаивающими маслами, оставалось лишь поливать воспаленные места и выпаивать раненого водой и крепким мясным бульоном. Даже если удастся избежать заражения, у Артура останется шрам на всю жизнь. Как только мне на запястье наложили шину, я отправился проведать его. Там я обнаружил погруженного в раздумья Макгрея – он сидел в изножье кровати больного, пока юная медсестра промывала тому рану. Артур спал глубоким сном и отчего-то хмурился – и не он один. Вид у Макгрея был донельзя виноватый. В очередной раз он оказался рядом с тем, чью жизнь сломала та треклятая шайка ведьм. – Чертова свора безжалостных сук! – пробормотал он – даже не оглянувшись, понял, что это я. – Это же не твоих рук дело, – негромко произнес я, хотя с трудом держал лицо, глядя на ту обожженную шею. – Он поймет. Макгрей, фыркнув, покачал головой. Он и так это знал, но чувству вины нет дела до доводов разума. – Обращайтесь, если мы хоть чем-то сможем вам помочь, – сказал он медсестре и вышел из палаты. Я подумал, что он хочет побыть один, поэтому, привлеченный аппетитными ароматами завтрака, я направился в столовую. Окна ее выходили на дорогу и песчаную отмель за ней. Море было беспокойным и дымчато-серым, небо заволокли набухшие тучи, а тонкая полоска света виднелась лишь вдалеке у горизонта. Здесь же нашлась и Кэролайн, которая наблюдала за тем, как миссис Дженнингс и ее помощницы накрывают на стол и расставляют по нему большие чайники и блюда с горками тостов, яиц и бекона. Женщины поглядывали на Кэролайн с заметным презрением, и та, похоже, в кои-то веки чувствовала себя не в своей тарелке. – Здесь… здесь очень уютно, мэм, – сказала она. – Разумеется, уютно, – резко отозвалась старшая медсестра. – Персонал здесь чертовски хорош. Повисла неловкая тишина. – Спасибо за одежду, – пробормотала Кэролайн, и лишь тогда я заметил, во что она одета. На ней было бледно-голубое платье, отделанное белой кружевной тесьмой, с неброской вышивкой в виде цветов на рукавах; наряд куда более изящный, чем те сдержанные, мрачные костюмы, которые она обычно носила. – Весьма удачно, что у нас с мисс Макгрей одинаковый размер, – добавила она с застенчивой улыбкой, ибо сестра Дженнингс так и не удостоила ее ответом до того и промолчала и на сей раз. Она просто вышла из комнаты и поманила помощниц за собой. Я знал, почему они вели себя столь неучтиво: перед ними была молодая леди, которая явилась сюда чуть свет, – единственная женщина в компании нескольких мужчин. И если уж они смотрели на Кэролайн с таким презрением, я мог лишь догадываться, сколько гадких слухов пойдет, вернись она однажды в Эдинбург, где и без того давно судачили о причинах ее длительных путешествий. Она и сама это понимала, и вид ее, отверженной, в чужом платье и с разбитой губой, вызвал у меня безумную жалость. – Не обращайте на нее внимания, мисс Ардгласс, – сказал я, наливая ей чаю. – Прелестная девушка всегда будет предметом… – Но стоило мне осознать, что именно я только что произнес, щеки мои стали пунцовыми. – Я о том, что… разумеется, сестра Дженнингс считает вас преле… Ну, и я не то чтобы думал иначе о… кхм… Хотите чего-нибудь к чаю? Ей явно было столь же не по себе – очевидно, она вспомнила, как бабка пыталась навязать ее мне в невесты. – Немного молока, пожалуйста. – И я согласен с вами, – торопливо добавил я, не желая сидеть в напряженном безмолвии, – клиника выглядит очень приятно. Доктор Клоустон открыл ее, чтобы заботиться о престарелых островитянах. Он родом из этих мест, так что это его дар отчему краю. Он даже все расходы покрывает из собственного кармана. – Очень щедро с его стороны. Удивительно, что никто в Эдинбурге не знает об этом месте. Наш добрый доктор, похоже, полон секретов. Я чуть не облился чаем, ибо Кэролайн вслух произнесла ту же самую мысль, что посетила меня накануне. – Как и все мы, правда? – прошептала она и пригубила чай, блуждая взглядом где-то в бесцветной дали. Я хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут в столовую ворвался Макгрей. – Ох, красота! Подыхаю от голода! Он уселся рядом с Кэролайн и принялся руками накладывать себе еду. Она наблюдала за ним с неожиданным любопытством. – Как дела, мамзель? Она вздохнула. – Неплохо, мистер Макгрей. Благодарю вас. Макгрей заглотил глазунью в один присест, глядя на Кэролайн со странным выражением лица. Более того, он дожевал, прежде чем снова раскрыть рот: – Соболезную насчет вашей няни. Кэролайн резко повернулась к нему. – Откуда вы?.. Макгрей кивнул – в глазах его светились понимание и сочувствие. – Я знаю, что старая Берта души в вас не чаяла – и ее с вами нет. Это может означать лишь… Простите, вывод напрашивается только один.