Тимур подошел. Тимур посмотрел на диван. Тимур зажмурился от невозможности увиденного. На диване, на том самом светлом здоровом диване, который так понравился Нике, лежал Марек. Мутные глаза, раскрытый рот, руки, сложенные на груди, и черная дырочка во лбу. — Влипли. — Как-то чересчур равнодушно заметила Сущность. — Влипли мы с тобой по самое «не хочу». Ника У меня почти получилось выйти из дома, почти получилось добраться до лодки, а там и до лодочной станции было бы рукой подать. Назад бы я вернулась с милицией… «бы», как много в этом маленьком слове из двух букв. Я кралась по дому как кошка — на кухне имелась еще одна дверь, нужно было лишь добраться до нее. Только оказалось, что Соня умеет двигаться не только быстро, но и тихо. Тихо-тихо… Не знаю, сколько она шла за мной, но, стоило открыть дверь, как сзади раздался нежный голос. — И куда это мы собрались? Вместо знака вопроса — хлопок, такой же, как там, на другой стороне дома, где открытое окно и глупый мертвый Марек. Больно, больно, больно… Не предполагала, что может быть настолько больно. Неведомый зверь ударил сзади и швырнул на дверь. Дверь открылась. Дальше… Дальше тело двигалось само, разум корчился, пытаясь справится с болью. — Стой! Стой, дура! — Сонин голос подобен раскаленному штырю, отчего-то я слышу эту стерву не ушами, а раной. Бегу вперед, стоит остановиться хотя бы на минуту, да что там минута — секунда и я мертва. Соня идет по следу. Соня чует меня, подобно королевской гончей, которая, захлебываясь торжествующим лаем, летит за раненым оленем. Кажется, есть такая порода: блад-хаунд. Гончие по крови переводится. Соня их них, из блад-хаундов, только внешность у нее по странному недоразумению человеческая. Огненный шар, застрявший в плече, начал укоренятся в тело. Волны жара текут к сердцу, а сердце отвечает волнами слабости. К сердцу идут вены, а из сердца — артерии. Зачем мне биология? Надо бежать… Задыхаюсь. Заблудилась. Лес. Трава. Деревья. Небо. Солнце торчит и словно издевается. Куда, куда, куда? Налево? Направо? Щупаю плечо — пальцы скользят по горячему киселю. Кровь. Правильно, Соня выстрелила и попала. Я ранена. Я умру. Я не хочу умирать так бездарно! Я вообще не хочу умирать! Где-то сбоку хрустнула ветка, я рванула в противоположную сторону и… Земля ушла из-под ног. Земля стала бездной. Больно. Господи, как же мне больно. Мир потерялся в тишине. Боль ушла. Год 1905. Продолжение В дом Палевич возвращался в том необычном состоянии, когда тело отравлено алкоголем, а разум по-прежнему работает. Лучше бы наоборот, он бы многое отдал, чтобы заглушить, уморить знатной Федоровой настойкой именно разум. Самое смешное, что никто ничего не понял, даже Федор, хоть он-то был с самого начала, видел и слышал все то же самое, что и Палевич, а все равно не понял. Обрадовался, дурак, что с оборотнем покончено. А ведь нету оборотней, не существует, люди кругом нежитью притворяются. Или нежить людьми? Вечный сумрак дома обрадовал. Сумрак как нельзя более располагает к задушевным беседам, а Аполлон Бенедиктович настроился на долгую и откровенную беседу. Камушевская, ах, простите, уже Палевич, его молодая супруга, чей покой Палевич поклялся беречь, сидела одна в пустой гостиной. Впрочем, кажется, она нисколько не тяготилась одиночеством: задумчивый взгляд, руки протянутые к огню в камине — еще немного и коснуться рыжих косм, аккуратная прическа, неприметное серое платье. В этой картине было столько нежности… В этой картине не было правды. — Как ваше здоровье, пани Наталья? — Поинтересовался Палевич. Он только что обнаружил прискорбнейший факт: тело отказывалось подчиняться и норовило упасть. Все-таки не надо было столько пить. Пришлось рухнуть в кресло, не дожидаясь приглашения. — Спасибо, хорошо. Вы пьяны? — Пьян. — Признался Аполлон Бенедиктович. — Я пьян, но, к несчастью, не настолько, как хотелось бы. — Что-то случилось? — В серых глазах не мелькнуло ни тени беспокойства, сегодня Натали была спокойна и холодна. Сегодня она была уверена в своих силах. А быстро она оправилось от болезни. Или болезнь — такая же ложь, как все остальное? — Случилось. — Что же? — Я нашел оборотня. — Вы поймали убийцу? Николя освободят? — И снова полнейшее равнодушие, будто бы судьба брата совершенно не волнует ее. Впрочем, так оно и есть. — Николя… Давайте лучше о вас поговорим. Поговорим. Зачем вам все это было нужно? Ваш брат вас любил, а вы… — Любил. Да что вы знаете о его любви! — Наталья вспыхнула яростью, точно сухая ветка огнем. — Он только и делал, что командовал. Они ничего мне не позволял, себе все, а мне ничего. Он играл, покупал для своих любовниц наряды, драгоценности, снимал квартиры и дома, а я даже в город выехать не могла. В монастыре и то свободы больше! — И поэтому вы его убили. — Я не убивала. Я никого не убивала! — Правильно, — Аполлон Бенедиктович облизал пересохшие губы, — у вас было кому делать черную работу. Януш, человек помешанный на кладе. Вы обещали показать ему, где лежит золото, в награду за верную службу, и он служил, делал все, что вы говорили, так? — Так. — Она и не думала отпираться. — Януш блаженный. Хотите расскажу, как мы встретились? Мне очень хочется поговорить, а здесь не с кем. Совсем не с кем, больше к нам не ездят гости, а выезжать Олег запрещает, он сердитый, а Януш смешной. Мы на болотах встретились, отсюда, из сада, есть тропинка, которой на болота выбраться можно, я и выбиралась. А он золото свое искал, он сам меня за Вайду принял, все умолял место показать, где клад зарыт. Жертвы приносил. Януш хороший, никто мне подарков не делал, а он делал. Грязные, и крови много, но выбрасывать нельзя было — подарки. Как богине. Знаете, раньше люди богам животных в дар приносили, складывали головы в кучу и молились. У меня тоже такая куча была. — Платье ему вы сами подарили? — Сама. Кровью вымазала. Януш не специально ту девочку убил. Мы не знали, что она слепа, поверьте. — Что она могла увидеть? Пани Наталья лишь плечами пожала, то ли не знала, то ли не помнила. Ну отчего он раньше не придал значения этому странному ее обычаю переходить с одной темы на другую, играть словами, точно ребенок куклами. И перепады настроения, которые так удивляли Палевича прежде, вполне объяснимы. Охимчик знал? Догадывался? Олег знал наверняка, оттого и держал сестру взаперти, оттого и не вывозил в свет. Бедная больная девочка. Жестокая девочка. — Кто убил Анастасию? — Януш. Крови было много, больше, чем от лисицы. Если умыться кровью, можно стать красивой. Магдалена красивая… Но она говорила про меня плохие вещи. Она носила мое платье, она забрала моих братьев, и мою душу хотела украсть. А я не позволила. Это она убила Олега. — Олега убили вы. Или Януш. — Януш, Януш, Януш… Я-нуш. Олег запретил мне выходить из дому, он плохой был, совсем-совсем плохой, а Януш хороший. Януш крестик принес, чтобы я не волновалась. Он заботился обо мне, он любил меня и не отказал, когда я попросила. — О чем вы попросили? — Убить Магду. Помните, я говорила, какая она плохая. Олег умер, так она решила за Николя замуж выйти. Все надеялась меня из дому выгнать, а дом мой и только мой, здесь не было места для нее. Януш хорошо сделал… — Вы впустили его в дом? — Он здесь жил. Возле кухни. Ночью слуг нет, а Януш есть. Он и вас хотел убить, только я не разрешила, я вас люблю, и вы меня любите, теперь мы будем вместе навеки вечные. — Пани Наталья счастливо улыбнулась. — Юзеф не помешает. Я сначала его любила, а он плохим оказался, ему деньги были нужны, а не моя любовь. Обманывать — плохо, за обман наказывать нужно. — И Януш его наказал. — Да. Теперь нам никто не помешает. Больше некому мешать. — А Николай, его же повесят! — Ну и что. Он вредный, он мне коробку со шляпкой как-то ужа подложил. — Наталья вздохнула. — Мне хорошо одной. Или с вами. Вы ведь меня не бросите, вы ведь обещали, что всегда будете обо мне заботиться и в Париж свезете. В пустых серых глазах отражался огонь, от этого было вдвойне страшней. Безумие — вот истинное проклятие рода Камушевских. Теперь это и его проклятье. — А когда мы в Париж поедем? Я уже почти поправилась. — Скоро, милая моя, скоро. Тимур В первый день Салаватов лелеял надежду на то, что произошла ошибка, менты разберутся и выпустят его. Черта с два. На второй день Тимур попытался разобраться в происходящем и выдвинуть собственную версию событий. Идиот — сказала Сущность, и оказалась права, на него посмотрели, как на сумасшедшего. Конечно, задачка-то из разряда А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, что осталось на трубе?