— Ты снотворное всыпал, как я сказала? — Да. — Тогда не проснутся. — А ты уверена, что множно было? Вдруг обнаружат в крови… — Чтобы найти, нужно знать, что искать, дурашка, если делается анализ на алкоголь, то обнаружат алкоголь, а не цианистый калий. — К-какой калий? — Диким шепотом спросил Марек. — Это просто шутка, уймись. Шутка? Странные у нее, однако, шутки. Значит, в бокале было снотворное. Стоп, в каком из бокалов? Марека отбрасываю сразу: выпил бы коньячку — а вчера, кажется, коньяком дело не ограничилось — сейчас лежал бы пластом, а не болтал с маньячкой-Соней. Значит, Тимур. Этото урод-альфонс нарочно затеял посиделки, чтобы вывести Салаватова из игры. Вот тут мне стало по-настоящему страшно, настолько, что вспотели даже пятки. А если они дозу неправильно рассчитали? Если Тиму плохо? Если он умрет из-за какой-то серебряноволосой стервы с большими амбициями? Кстати, почему я тогда бодрствую? — Я все сделал, как ты просила, только… — Что «только»? — Нежным голосом полинявшей кобры поинтересовалась Соня. — Ну… понимаешь… она почти не пила и… ушла рано… — Идиот. Господи, какой же ты идиот! — Прости. Соня, а ты уверена, что меня не заподозрят? А ты уверена, что в убийстве обвинят этого типа? А, если он скажет, что не убивал? — Кто ж ему поверит? — А, если он на меня укажет? Если догадается? Я читал, будто… — Марек, ты мне надоел. Боже мой, если бы ты знал, как надоел мне за эти шесть лет… Ты и твои вечные сомненья… — Соня, ты что? Сонечка… Сонечка, убери это! Сонечка, не надо! Хлопок, негромкий, словно петарда взорвалась, и удивительно-знакомый. Подобные хлопки «украшают» и эстетично-заумные детективы и совершенно неэстетичные, зато простые и понятные боевики. Хлопок означает выстрел. Пиф-паф. Как в кино. Только здесь не кино, здесь все всерьез. Но зачем ей убивать Марека? Зачем, зачем, зачем…? Вопрос кровью стучал в висках. — Вот и все, милый, печальный конец красивого романа. Эта женщина — безумна. Или, по крайней мере, ее извращенный разум граничит с безумием. Усилием воли я заставила себя сделать шаг, один-единственный крошечный шажок в сторону от стены, еще не совсем соображая, что стану делать: сбегу или же попробую схватиться с ней. Черт, разве у меня есть шанс? Мой дневничок. Ездила на Лисий остров. Встретила человека из прошлого. Совпадение или она тоже за кладом охотится? В этой истории слишком много совпадений. Она не имеет права, она ни на что не имеет права, она бросила семью, она опозорила семью, а теперь хочет отобрать мое наследство! Хорошо, что мы столкнулись на причале. Она меня не узнала, зато я узнала ее: дома сохранились фотографии. Смешно, но они с Никой совершенно не похожи. А. — красавица, а Ника… Господи, в кого она пошла? Одним словом, бродяжка — бродяжка и есть. Алик звонил. Снова работа. Снова грязь. Уроды, кругом одни уроды… Твою мать, придется ехать. Убью скота. Вспомнила папину присказку: под травою, под землею, под полярною звездою ангел спит… У него лицо С., лицо моей потерянной души, без которой мне жизнь не в радость. Салаватов Голова гудела, точно внутри черепа целое дикарское племя во главе с шаманом устроило пляски. Били тамтамы, горели костры, плясали негры. Костер, по ощущениям Салаватова, расположился ближе к затылку, а тамтамы обосновались у висков. Сущность и та молчала, придавленная тяжестью похмелья. — Черт. — Тимур попытался сесть. Тамтамы мгновенно зарокотали оглушительным камнепадом, пришлось придержать голову руками, чтобы не отвалилась ненароком. Во рту было кисло и сухо, а распухший язык лежал мертвым бревном. А вчера казалось, будто все в норме, от хорошего коньяка ничего не будет. — Ничего хорошего. — Пробормотал Тимур, бешеные пляски в голове при всем желании никак нельзя было отнести к хорошему. Если не шевелится, то жить можно. В комнате темно и дышать нечем: ставни не пропускают ни свет, ни воздух. На втором этаже ставни закрываются и открываются изнутри. Мысль потрясала своей логичностью и Тимур, желая от нее избавиться, неосмотрительно тряхнул головой. Тамтамы радостно зарокотали. — Черт. — Повторил Салаватов, пытаясь вспомнить, сколько же выпил вчера. Но память отчего-то работала лишь до определенного момента, за которым расстилалась блаженная темнота. Но в пределах этого момента в бутылке оставалось чуть больше половины. А, может, внутри не коньяк, а денатурат был? Встать получилось раза с третьего, угнетенное похмельем тело требовало отдыха и воды. Но воды в пределах досягаемости не наблюдалось. Вода внизу, на кухне, в холодильнике, ледяная, вкусная вода. Представив заиндевевшую бутылку, Салаватов аж застонал. Придется идти. Тимур утешал себя мыслью, что верблюдам в Сахаре хуже приходится. С первого же глотка жизнь заиграла красками. Даже неизвестное племя в голове прервало свою дикую пляску, притомилось, видимо. Только тамтамы продолжали стучать, но не зло, как раньше, а убаюкивающе. Тамтамы предлагали вернуться в кровать и поспать еще немного. Тимур так бы и сделал, но на глаза попался пистолет. Салаватов моргнул, прогоняя диковинное видение, и поклялся больше никогда в жизни не пить коньяк, но пистолет не исчез. Он, нагло выставив курносое дуло, лежал между хрустальными бокалами на тонкой ножке и бутылкой вина. Вино? Теперь понятно, отчего голова деревянная, кто ж коньяк вином запивает? Только сумасшедшие идиоты. Узнать бы, чья это была идея… и ведь не поленились же достать бокалы. Тимур щелкнул пальцем по хрустальному боку, и бокал отозвался возмущенным звоном, остатки вина на дне придавали звону глубину и выразительность. Похмелится, что ли? Но вместо бутылки руки сами потянулись к пистолету: следовало убедится, что оружие существует на самом деле. Убедился. Галлюцинации не бывают тяжелыми, холодными на ощупь и не пахнут порохом. Тимур потер лоб в надежде реанимировать хоть часть памяти. Неужели вчера дело дошло до пьяной пальбы? Если они умудрились что-нибудь испортить в доме, Ника убьет. Найдет и убьет. Кстати, почему в доме так тихо? Ну, с Мареком понятно: вино поверх коньяка выводит из строя подобно кирпичу, упавшему на голову. Тамтамы согласно заухали. А Ника где? Насколько помнится, она вчера почти не пила — несколько рюмок сладкой гадости, по внешнему виду похожей на сгущенное молоко, не в счет — и ушла спать рано, они с Мареком только-только общую тему нашли. Вспомнить бы какую… но говорили же о чем-то. А Ники уже не было. Ника — девушка благоразумная. Скорее всего, уже проснулась и улетела куда-нибудь, она вчера про пляж что-то спрашивала. Черт, не память, а рыбацкая сеть, причем, судя по прорехам, ходят с этой сетью исключительно на китов. Пистолет следует вернуть хозяину. Тимур почти не сомневался, что оружие приволок на остров Марек: ну не Ника же, в самом-то деле. Вернуть и объяснить, что пистолет — не та игрушка, которую можно оставлять без присмотра. Заодно Салаватов прихватил бутылку минеральной воды, чтобы не бегать вниз всякий раз, как пить захочется. Судя по состоянию организма, пить будет хотеться постоянно, значит, и минералка пригодится. Тимур медленно, стараясь не делать резких движений, дабы не потревожить угомонившееся племя, побрел к лестнице. Она выглядела… высокой. Это ж сколько сил понадобится, чтобы доползти до комнаты? Может, имеет смысл не штурмовать вершину, подобно больной осенней мухе, которая из последних сил ползет по стеклу, а лечь внизу, например, в гостиной? — Стой! — Дикий вопль ударил по нервам. — Стой, кому говорят! Не шевелись! Оружие на пол! Словам приходилось пробиваться сквозь болезненную круговерть из тамтамов, пляшущих дикарей и горящих костров, но они пробивались и кузнечным молотом били по остаткам сознания. Салаватов, проглотив стон, обернулся, желая взглянуть в глаза шутнику, которому вздумалось поиздеваться над больным человеком. — Не шевелись! — Последовал новый приказ. У шутника была испуганная юная мордаха с веснушками и рыжим пушком над верхней губой, серая милицейская форма, украшенная лейтенантскими погонами, и пистолет в руках. В глазах застыл испуг, а руки дрожали, отчего ствол пистолета вихлял из стороны в сторону, подобно собачьему хвосту. — Брось оружие! — Велел лейтенант и добавил не слишком уверенно: — А то стрелять буду! Салаватов разжал руку и черный, пахнущий порохом и оружейной смазкой ствол, упал на пол. — Это тоже брось! Бутылка воды в отличие от пистолета сама покатилась под ноги менту. С водой расставаться было жалко: холодная и вкусная. — Ты… это… отойди к стене! — Лейтенантик, сообразив, что сопротивления оказывать не будут, оживился. В голосе прорезались командные нотки, совсем как у щенка, впервые безнаказанно облаявшего большого и страшного зверя. — И руки за спину! Салаватов подчинился. Глупо дергаться, когда в тебя целятся из пистолета, а человек, который держит тебя на мушке, молод, неопытен и оттого нервничает. Этот вихрастый лейтенант из-за любого пустяка может психануть и нажать на спусковой крючок. Откуда он только взялся на острове? — Ты поаккуратнее. — Попросил Тимур, когда щенок чересчур зажал наручники. — Пережал ведь. — Заткнись! — Последовал содержательный ответ. — За что хоть? — А ты не знаешь? — Одев наручники, мент почувствовал себя хозяином положения. Страх ушел, уступая место стыду. Мальчишка понимал, что Тимур видел, как он боялся, и как, несмотря на все усилия, не мог справиться со страхом, и от этого понимания злился. — Не знаю. Скажи, командир. — Спокойный тон подействовал отрезвляюще, лейтенант, засовывая пистолет в кобуру, пробурчал. — За убийство гражданина Ег… Его… — Запнулся. — Егорина? — Тимур почувствовал, что земля уходит из-под ног, превращаясь в юркий теннисный шарик. — Марека? — Егорина. Точно, Егорина! — Мент уцепился за фамилию, как бульдожка за палку. — Марека Олеговича Егорина! — Бред. — Ага, конечно. Ты бредишь, я брежу. А это что? — Где? — Вон там, на диване. Да ты подойди, подойди… Ур-р-род. — Лейтенант оказался настолько любезен, что позволил подойти к вышейпомянутому дивану. Лейтенант был почти счастлив, рыжие веснушки на лице сияли радостью, а в наивных глазах плескался праведный гнев. И было от чего.