Следующий звонок был Такшиной. Та ответила расслабленным сонным голосом: — Алллоу. — Добрый день, Юлия. Мне Альбина Федотова передала кое-какие документы, — больше Кречетова ничего сказать не успела. Такшина кричала так, что было слышно даже Ане. Найда стала тревожно прислушиваться, наклоняя голову то вправо, то влево, а потом угрожающе зарычала. Крик прекратился, и из телефона понеслись короткие гудки. — Вот это я понимаю! Убедительно, — Наталья откинула от себя гаджет. — Это речь гламурной блондинки, которая сейчас смотрит на меня из ноута? — Именно. Вот видишь, написано: «Юлия Такшина на благотворительном балу, организованном компанией «Итек», в костюме от Hermes». — Ладно. Пишу ей смс. И Наташа стала с мрачным удовлетворением набивать текст: «Лекарство «Термоспад» и краска «Успех». Хочешь узнать, что у них общего, приходи в 16:00 в кафе «Ариадна», улица Школьная, 101». — Круто! Вот пусть повертится, зараза такая. А может, другим тоже сообщения отправить вместо звонков, чтобы на грубость не нарываться? — спросила Аня. Кречетова отрицательно покачала головой. — Алло, это Дина? Вас беспокоит подруга Жанны Верховой, — быстро выпалила Наталья, услышав особый голос с придыханием. На том конце молчали. Кречетова даже подумала, что их разъединили. Но потом раздалось отрывистое: «Ну!», и Наташа продолжила разговор: — Жанна перед смертью передала мне кое-какие документы, записи разговоров… По этому поводу я хотела бы встретиться с вами в пять часов в кафе «Ариадна»… — В шесть, — голос стал жестким, и даже его детское «ш-ф» прозвучало грозно-шипяще. — Что, простите? — растерялась Наталья. — Я буду в шесть. Прошу не опаздывать. — Ни фига себе! — восхитилась Кречетова. — Вот это характер. Настоящая Волк. Она сказала это так, как будто это у меня рыло в пуху, а не у нее. Следующий звонок, который был сделан Ралдугину, примирил Наташу с той неблаговидной ролью, которую она сейчас на себя взяла, — с ролью шантажистки. Его не удивило желание Натальи встретиться. Евгений Иванович был любезен, ироничен, кокетлив. Он сразу согласился на встречу в «забракованное» Диной время, спросил, как Наташа будет выглядеть, пошутил про гвоздику в петлице, газету «Труд» в руке и распрощался до вечера. — Ну все, Анька, пошла я собираться. Мне в кафе четыре часа сидеть, нужно выглядеть. Глава 35 В назначенное время Наташа сидела в уютном кафе и смотрела в окно. Большой ноздреватый сугроб, разъеденный оттепелью, скукожился и посерел. Короткий зимний день постепенно отдавал свои права. Наташа перевела взгляд на дверь. Она ждала Лихолетову и в то же время не хотела, чтобы та появилась. Кречетова была, как говорила Аня, «трусовата». Она всегда старалась обходить острые углы, по возможности избегать неприятных ситуаций и даже переключала канал, если по телевизору показывали конфликтные истории. В жизни ей это часто мешало. Поэтому в том, что Наталья ввязалась в расследование, была и причина — борьба со своими страхами. Она сидела за небольшим столиком, покрытым искусно вышитой бежевой скатертью, и мысленно репетировала свой разговор с Клавдией Феоктистовной — ей было очень не по себе. Наташа любила это заведение: здесь варили чудный кофе, был вежливый персонал, и всегда аппетитно пахло ванилью, корицей и чем-то еще таким же волнующим. Но главным достоинством «Ариадны» было то, что она находилась в паре шагов от «Поэтики». Это было очень удобно: встречи с подозреваемыми Наталья назначала с интервалом в час и не была уверена, что кто-нибудь из них не проигнорирует рандеву. Вон, Такшина-то сразу отказалась! В таком случае можно будет забежать к себе в салон, пересидеть. Веселовская устроилась за столиком, который почти всегда был незанятым, потому что находился в очень невыгодном для посетителей кафе месте. Он был зажат между дверьми с входом-выходом на кухню и небольшим каминным залом для ВИП-гостей. Аниной задачей было наблюдать за встречей, фотографировать и снимать на видео все, что она посчитает достойным внимания. Что будет достойным внимания, подруги понятия не имели, но надеялись сориентироваться на месте. Ровно в три часа в зал вошла Лихолетова. Она была одета в строгий костюм графитового цвета и белую блузку в едва различимую полоску, с нелепым бантом на груди. Оглядев зал, Клавдия Феоктистовна безошибочно определила нужный ей столик и чеканным шагом направилась к Наталье. Она сразу взяла быка за рога и начала разговор первой: — Как я понимаю, теперь вы будете меня шантажировать? — она сделала ударение на слове «вы». — А я так понимаю, что вас уже шантажировали? Так что вы знаете, о чем пойдет речь, — «отбила мяч» Кречетова. — Знаю. Но вы зря, — горько сказала она, — надеетесь поживиться за мой счет. Я собираюсь забрать своего ребенка из детского дома, и мне совершенно все равно, как это скажется на моей карьере. Подошла официантка, Наташа дернулась было сделать заказ, но Лихолетова царственным жестом остановила ее: — Мне черный кофе без сахара. Наташе было стыдно. Хотелось во всем признаться женщине, сидящей напротив, — только бы она перестала смотреть таким взглядом. Но в голове крутилась мысль, что всегда преступником оказывается тот, на кого меньше всего думаешь. И потом, как можно быть уверенной в том, что Лихолетова не прекрасная актриса? Поэтому Наталья остановила свой порыв и решила пока помолчать. Снова вспомнилось, что чем больше артист, тем больше у него пауза. Но, видимо, Клавдия Феоктистовна тоже знала эту крылатую фразу, поэтому сидела, поджав губы. Пригубила кофе и удивленно приподняла брови. — Прекрасно, — пробормотала она. — Прекрасно. Потом помолчала еще несколько мгновений и вдруг тихо сказала: — Жалко мне вас. Наталья чуть не поперхнулась эспрессо. — Вам меня?! И вдруг подумала: а и правда — Лихолетова выглядит гораздо предпочтительнее хотя бы потому, что чувствует себя правой. Вернее, она права. Она живет нормальной человеческой жизнью — да, ошибалась, но ошибки это были ее собственные, которые она собирается исправить. А Наталья?! Немезида, твою мать! — Да, вас! Понимаете, — медленно начала Клавдия Феоктистовна, словно раздумывала, говорить ли. Но, видимо, решилась: — Понимаете, я ведь не очень интересная женщина, несмотря на то что причесана-прилизана — положение обязывает, — горько усмехнулась она. — А в молодости так вообще страшненькой была. Она вытянула вперед руку, останавливая пытающуюся возразить Кречетову: — Все девчонки романы крутили, записочки писали, а я никак. Мало того что неказистая, так еще мать была — не дай бог. Целый год в одной одежде заставляла в школу ходить, даже юбку, и ту укоротить не давала. После школы все замуж повыскакивали, а ко мне никто за версту не подходил. Пришла я на встречу выпускников: кто замужем, кто собирается, кто в положении, у кого малыш дома с папой. И так мне горько стало. Спустилась я вниз, туда, где у нас была столярная мастерская, и разрыдалась. Горько так, с подвываниями. Вдруг чувствую: кто-то меня по голове гладит. Это был наш трудовик, Иван Тимофеевич. Стал он меня успокаивать, я ему все и вывалила. Тут она смущенно закусила губу. Наташа даже удивилась: ну надо же, столько лет человеку, а он не разучился стесняться. — Короче, закрутился у нас роман, красивый такой, старомодный. Я просто летала от счастья, пока однажды мой любимый не умер от инфаркта, — она покусала губы и продолжила: — Он ведь много старше меня был. Не понимаю, как пережила: я ходила, ела, что-то говорила, но не жила. А когда в себя пришла, поняла, что беременна. Мать меня поедом ела, только что не убила. Родила я Славочку, больного родила. Год прожила, промучилась, и не столько из-за ребенка, сколько из-за матери. А однажды проснулась, а детенка моего нет. — Как нет?! — вскрикнула Наташа, полностью погрузившись в рассказ Лихолетовой. — А нет. Мама сказала, что он ночью умер. Мол, я дрыхла, как бегемот, а в это время малыш мой скончался. Самое удивительное, что я весь год практически не спала, как все родители, от каждого шороха вскакивала. И за малыша боялась, и мать потревожить не хотела. А тут меня просто срубило. Ой, да что вспоминать! Мама сказала, что пожалела меня и поэтому увезла умершего. Я чуть умом не тронулась, все просила сказать куда. А потом наша соседка рассказала, что видела, как моя мамаша со Славиком на такси в ту ночь уезжала. Причем с живым. Но мать, конечно, стояла на своем: умер, мол, и точка. Я очень долго искала малыша и не нашла бы, если бы не обратилась в одно детективное агентство. Одним словом, четыре года назад я нашла моего мальчика в доме инвалидов. За это время я достигла определенных карьерных высот, стала неплохо получать и все силы бросила на то, чтобы материально помогать детдому «Надежда». Навещала Славика, но забрать его никак не могла решиться. Понимаете, это ведь был для меня совершенно чужой человек. Вы понимаете меня? — вопросительно глянула она на Наталью. — Я оказалась абсолютно не готовой к встрече с таким взрослым мальчиком. Я ведь в последний раз видела его в годовалом возрасте, а сейчас он уже подросток. Кречетова молчала, изредка поглядывая на часы. Время неуклонно приближалось к четырем, с минуты на минуту могла прийти Такшина, если ее убедило Наташино смс, но прервать исповедь визави она не решалась. — А полгода назад мне позвонила шантажистка. Уж не знаю, откуда она все раскопала, если я сама столько лет не могла найти сына. Я испугалась жутко, еще бы, такой позор! Сама выступаю против таких мамаш, а мой собственный ребенок проживает в детском доме. И некоторое время я платила, — она немного помолчала, подбирая слова, а потом с ухмылкой закончила: — Вашей коллеге. — Она не моя коллега, — пробормотала Наташа. Ей было так стыдно, что хотелось исчезнуть, провалиться в тартарары. — Ну, пусть не коллега, — немного устало согласилась Клавдия Феоктистовна, — но больше платежей не будет. Она встала, положила рядом с кофейной чашкой купюру и двинулась к выходу. Наташа бросилась следом. Анна посмотрела на часы. До встречи с Такшиной, если та, конечно, придет, осталось всего ничего. Минуты тикали, а Кречетова все не появлялась. Веселовская попыталась пару раз ей позвонить, но подруга скидывала вызов. Когда степень волнения достигла своего апогея, в кафе вбежала Наталья. — Ну, ты у меня получишь! — накинулась на нее Веселовская. — Где ты была? — Ходила с Лихолетовой в «Поэтику». Отдала ей все бумаги. — Отдала ей что? — не поверила услышанному Анна. — Весь компромат. Настрадалась баба, так жалко ее стало! — Прекрасно! А давай всем подозреваемым отдадим бумаги. Вот сейчас отравительница придет, расскажет тебе, что муж сам краску на грудь принял, чтобы ее, молодую и красивую подставить. — Ну чего ты горячишься? Она правда не убийца. Я потом тебе все подробно расскажу, а пока иди на свое место, а то сейчас Такшина придет, — сказала Наташа. — Да не придет она, уже двадцать минут. Не придет, — возразила ей Анна, но подругу послушалась и вернулась за свой столик вглубь кафе. Наташа уставилась в сумерки за окном. Грузные мокрые хлопья снега огромными улитками залипали на стекле, тяжело по нему сползали и таяли, оставляя за собой мокрый след. Кречетова сидела и думала о Лихолетовой. Та рассказала, что целых два года платила шантажистке, боясь, что информация о Славике попадет в прессу. Платила, пока не устала от своего страха. К этому времени она уже решила забрать сына из детдома, оборудовала ему комнату и договорилась с двумя пенсионерками, бывшими медработницами, о том, что те будут присматривать за мальчиком. Наташа отдала ей все бумаги до единой. Лихолетова их бегло просмотрела, удивилась масштабу проделанной работы и небрежно сунула их в сумку.